Константин Соловьёв - "Господин мертвец"
- Завелся… - пробормотал едва слышно Рошер, - Пошла гудеть волынка…
Дирк не обратил на него внимания. Наверно, даже оглушающий стрекот заходящего на атаку аэроплана не заставил бы его замолчать.
- Даже самого последнего труса и желтого новобранца поддерживает в бою мысль о том, что он погибнет как достойный сын Отчизны. Но мертвые герои лишены утешения сродни тому, что есть у живых трусов. Мертвые герои забыты еще до того, как получают возможность совершить свой подвиг. И, несмотря на это, они идут вперед. На жалящий пулеметный огонь, на танки и огнеметы, на верную смерть. Это и есть то, что делает человека героем. Готовность отдать все, ничего не получив взамен. И сегодня я ничего не буду говорить того, что говорил обычно. Про то, что хоть ваши имена останутся неизвестны, Отчизна будет благодарна вам за содеянное. Потому, что она не будет. Родина, которую вы спасаете сегодня, не просто безразлична к вам – она вас презирает, как презирают уродливое увечное дитя. И ей плевать, что вы для нее совершите, ни один ваш поступок не поможет заслужить ее расположения. Она вычеркнула вас из своей памяти, потому что она боится вас и ненавидит. И, несмотря на это, вы стоите тут, готовые отдать ей то немногое, что у вас есть. Заранее зная, что все это бесполезно.
Лица «Висельников» были закрыты и заменяющие их стальные черепа шлемов не могли выразить чувств. Но Дирк ощущал, как каждое его слово проникает в них, рождая внутри доспехов резонанс сродни тому, что возникает во внутренностях тяжелого колокола. Собственные слова захлестнули его и сами полились изо рта. Иногда ему приходилось подымать голос до крика, чтоб хоть как-нибудь заглушить грохот канонады, иногда он хрипел и давился, как раненный с простреленным легким. Но они его слушали.
И он знал, что хочет им сказать.
- Сегодня я веду в бой солдат. Не безликий материал Чумного Легиона, записанный по инвентарным номерам. Не безвольную массу героев, которые обречены раз за разом совершать подвиг. Сегодня со мной – лучшие солдаты из всех, когда-либо бившихся в этой войне. Черт, во всех войнах мира! Мы с вами пойдем вперед и сдохнем где-нибудь там, между воронок и мотков колючей проволоки. Зная, на что идем. И не надеясь на чью-либо справедливость! У нас есть своя справедливость, справедливость смерти! Только ей мы верны и только она будет нас судить! Она не обещает нам почета, славы или вечной жизни. Смерть никогда не сулит лживых наград. Сегодня мы идем, чтобы получить из рук Госпожи то единственное, что она может нам дать. То, что нами заслужено и принадлежит только нам. Сегодня мы идем в бой за своей смертью! Так вперед, мертвецы! И пусть каждый из нас сполна заслужит свою награду!
Кажется, ему удалось завести их. Обычно бесстрастные мертвецы сжимали и разжимали пальцы, едва заметно шевелились в строю. Похожие друг на друга, как жутковатые стальные игрушки, они даже дышали бы сейчас слаженно, если бы у них была необходимость в дыхании.
- «Веселые Висельники»!
Они замерли. Фигуры в серой стали, шесть крохотных точек на краю бушующего океана. Гранаты и булавы в руках. Ледяные оскалы черепов. Готовые к последнему броску тела, замершие на пороге чертогов Госпожи. Бесстрашные и безнадежные.
- Мы – железо и тлен! Мы – проклятые самой жизнью герои! Мы – мертвые дети войны! Вперед, «Висельники»! Вперед! За смерть!
Серые точки дрогнули на краю водоворота, в котором, круша сам себя, умирал окружающий мир. Дрогнули – и нырнули в него.
ГЛАВА 23
Оставь мертвых земле. Они
существуют не для нас.
Кристофер Паолини
«Это не Земля, - такой была первая осознанная мысль, которая, возникнув в голове Дирка, смогла сохранить свою целостность, не рассыпавшись звонкой крупой под напором адского грохота рвущихся снарядов, - Это какая-то другая планета. Может, Венера. Кажется, там бушующая ядовитая атмосфера, которая не успокаивается ни на секунду. Это не может быть Землей, не может быть средой обитания человека, потому что всякий человек, оказавшись здесь, мгновенно погибнет, разделится на мельчайшие, не связанные друг с другом частицы, ведь в этом безумном хаосе ничто человеческое не может остаться прежним».
Из траншеи канонада казалась ураганной, но лишь очутившись наверху, лишившись защиты земли, камня и бетона, можно было ощутить ее истинный размах. Это был не арт-налет, это была картина гибели Помпеи, рисованная миллионами черных, серых и белых мазков, которые сплетались друг с другом, порождая самые невероятные и причудливые формы. Французские пушки грохотали без перерыва, заглушая друг друга, отчего казалось, что это огромная стая разъяренных псов терзает добычу, остервенело переругиваясь между собой. Невозможно было разобрать времени суток, в клочьях дыма небо казалось угольно-серым бронещитом, нависшим над головой, и даже положение солнца на нем угадать было невозможно. Наверно, этого солнца уже не существовало. Оно рухнуло где-то за лесом, сбитое попаданием тяжелого французского фугаса, и теперь дотлевало, издавая зловоние, состоящее из тяжелых бензиновых паров и запаха паленого мяса, как подбитый танк.
В полном визжащего, завывающего, ухающего и скрежещущего грохота полумраке тяжело было отличить небо от земли, оттого Дирк не сразу сориентировался. В этом мире, который сошел с ума и трясся, готовясь окончательно развалиться на куски, доверять глазам было нельзя, лишь подошвы сапог могли подсказать, где осталась земная твердь.
- «Висельники!» – крикнул он, чтоб остальные мертвецы могли сориентироваться по его голосу и выстроиться в боевой порядок, - За мной! В атаку!
Судя по всему, французы за время вынужденного бездействия успели скопить целую уйму снарядов, и теперь торопились выплеснуть все свои запасы на позиции. Точнее на то, что когда-то можно было назвать позициями. У Дирка не было времени вертеть головой по сторонам, но и без того было ясно, что укрепления понесли тяжелый, едва ли восполнимый в ближайшем будущем урон. Блиндажи были свернуты прямыми попаданиями, вывернутая наружу начинка с кусками внутренней отделки делала их похожими на мертвых китов, усеявших побережье. Целые куски траншей, большие, как улицы, оказались завалены, на их месте остались лишь неровные ложбины с дымящейся землей. Разбитые наблюдательные пункты и выжженные пулеметные точки торчали тут и там в окружении разлетевшихся мешков и рухнувших перекрытий. Кое-где виднелись неразорвавшиеся снаряды, их тяжелые туши лежали в земле вытянутыми тусклыми маслинами, и Дирку подумалось, что их что-то роднит с мертвецами. И те и те до конца сыграли свою роль, но вынуждены были навечно остаться на поле боя, как позабытые реквизиторами на сцене декорации.
Бежать было тяжело. Сотни снарядов, накрывшие укрепления, в считанные минуты переменили ландшафт самым неожиданным образом. Там, где прежде была ровная поверхность, нарушаемая лишь валами, брустверами и искусственными насыпями, протянулись целые ущелья с осыпающимися краями, возникли глубокие воронки и овраги. Приходилось перепрыгивать возникшие препятствия, с трудом удерживаясь на краю, преодолевать крутые холмы, рискуя скатиться вниз, отшвыривать с пути остатки крепежных рам, досок, перекрытий и обшивки. «Висельники» двигались слишком медленно, и Дирк кусал губы, вслушиваясь в тиканье невидимого хронометра. Они тратили слишком много времени, непозволительно много. И, хоть бушующий кругом хаос отчасти был им на руку, маскируя маленький отряд, потеря каждой секунды была болезненна.
Они удалились от искромсанной попаданиями траншеи и оказались в штормящем море.
Волны разрывов серыми стенами катились по нему, сшибаясь друг с другом и рождая грохот, от которого скрипели кости черепа и ныли зубы. То один, то другой чудовищный вал прокатывался неподалеку, накрывая их мелким земляным крошевом и пытаясь выдернуть из-под ног опору. В этом кипящем океане помимо волн были свои всплески, его поверхность рябила от ежесекундно падающих снарядов меньшего калибра, темными каплями обрушивающихся вниз. Одна такая капля упала в десяти метрах левее от Дирка и едва не положила конец их вылазке. Разорвись она на поверхности, его бы ничего не спасло, но помогла случайность: снаряд проломил перекрытие подземного лаза, оказавшегося в этом месте, и с хрустом ушел под землю, откуда через мгновенье вверх ударил черный фонтан – точно выпущенный резвящимся под поверхностью этого безумного океана китом.
Спустя несколько минут бега Дирк почувствовал, что теряет направление. Он все меньше узнавал окружающую местность, которая обрела новые черты. Если прежде эта местность была знакома ему, как лицо старого приятеля, теперь его можно было сравнить с лицом, изуродованным шрапнельными пулями – оторванный нос, скошенный, в багровых рубцах лоб, пустая глазница, отвисшая челюсть… Такое лицо сложно узнать, даже обладая фотографической памятью. И линия укреплений никак не могла помочь сориентироваться, поскольку во многих местах перестала существовать, обратившись бесформенными руинами и впадинами.
