Затмевая могущественных - Ралдугин Владимир

После все расступились – и гроб внесли в усыпальницу. Вслед за ним теперь шли только те же старики да еще пара человек в мундирах и чиновничьем платье. Лишь самые близкие родственники. Они вышли через несколько минут. Вместе с ними покинули склеп и жандармы, несшие гроб. Эти же жандармы и затворили массивные двери.

– Все, – веско произнес Буревестник. – Вот теперь я могу уехать из этого чертова города.

Глава 5

Благодетель достал нам билет на поезд до Баку. Не первого класса, однако ехали мы в купе вдвоем с Буревестником. Вообще, рейс до Баку, называемого не иначе как Черный город, особой популярностью не пользовался. Ехали туда в основном инженеры или авантюристы. Вполне возможно, в одном из вагонов повыше классом купе занимал и благодетель. Однако узнать его, конечно же, не смогли бы ни я, ни Буревестник.

Самым интересным типажом из тех, кто ехал с нами на одном поезде, был седовласый человек в хорошем костюме. При нем все время находился слуга – упитанный китаец. Оба они были немолоды, но и стариками назвать их язык бы не повернулся. Они покидали поезд во время длительных остановок, вместе с остальными пассажирами. И прохаживались по «чистому» перрону.

Даже не знаю, почему мой взгляд каждый раз цеплялся за них. Быть может, из-за слуги-китайца – их редко можно увидеть за пределами Москвы или Питера. Если, конечно, не забираться далеко на восток империи. А может, потому, что они не были похожи на подавляющее большинство пассажиров.

Надо сказать, что и Буревестник то и дело поглядывал на эту парочку. Однако по негласному соглашению мы с ним этих двоих не обсуждали. Даже ни разу речи о них не зашло в наших длинных разговорах.

Ведь за чем же еще двум людям коротать время в пути, как не за разговорами. Вот мы и болтали обо всем, что приходило в голову. Несколько раз едва не насмерть ругались, когда беседа как-то сама собой переходила на политические темы. А поначалу так оно и было. Однако вскоре данные вопросы стали для нас запретными. Как и обсуждение седовласого человека и его слуги-китайца.

В общем-то, я мало что помню из тех наших разговоров. Однако один запомнился мне хорошо. Точнее даже небольшая часть разговора.

Буревестник рассказал мне историю своего побега с каторги. Тогда он бежал вместе с Крабом, который спас ему жизнь. «Сцепился с шатуном, – рассказывал Буревестник. – Здоровенный такой был медведище. Жуть. Думал тогда, он нас обоих сожрет. Но Краб его заборол. Не знаю как, но сумел завалить. А там я рогатину в бок медведю вогнал. Так вот мы живы остались. Но я тогда думал, что все – амба нам обоим». Правда, эта схватка стоила Крабу левой руки.

Я поинтересовался тогда – почему Буревестника нет ни в одной картотеке. Ведь явно он был разыскиваемым крайне опасным террористом.

– А вот именно потому, что я был, – усмехнулся в ответ Буревестник. – Был – и нету меня больше. Каторжное начальство списало меня в погибшие. Думали, что никто зимой удачно сбежать не сможет. Ну, и прикрылись еще этим фактом. Мне товарищи, которым с той каторги живыми уйти удалось, говорили, что начальству даже тела какие-то предъявляли. Так что для всей империи я официально мертв и похоронен где-то под Усть-Кутом, кажется.

Я едва сдержал усмешку. Ведь именно в тех краях я числился надзирателем.

А дело было совсем невеселое. Из-за желания каторжного начальства избежать последствий побега двух опасных террористов оба они оказались словно бы невидимы для всей правоохранительной системы огромной Русской империи. Ведь хоть и сидел передо мной Буревестник – вполне себе живой и здоровый, вообще-то, даже живее и здоровее меня, но для бюрократической машины он уже не один год числится мертвым.

Измениться все может только в том случае, если опознают тело Краба. Заинтересуются, а не выжил ли в таком случае и второй беглец. Однако надежд на это мало. Поэтому я решил, что надо будет при первой же возможности отстучать телеграмму «мещанину Иволгину» в Москву. И попросить подробнее заняться проверкой тела террориста, погибшего в Тифлисе, у которого левая рука заменена протезом. Обязательно при возможности опознать его личность. Большего я сделать никак не мог.

Искать двух погибших при побеге каторжан, да еще и бежавших неизвестно в каком году, никто не станет. По этому признаку опознать Буревестника не представляется возможным. А подробнее расспрашивать его я не стал. Понимал, что революционер мне совсем не доверяет. И вызывать дополнительные подозрения у него я не собирался.

Баку встретил нас пасмурной, но теплой погодой. Я понял, что мое пальто, которое я вез из самого Питера, и тут вряд ли пригодится мне. Продать его, что ли? Я ведь вообще в Африку собираюсь. А там от этого пальто толку не будет никакого. Вот только я слабо представлял себя толкающимся на одном из бакинских рынков и пытающимся загнать кому-нибудь «новенькое, почти ненадеванное пальтецо» по выгодной цене. Настолько хорошо перевоплощаться я не умел.

Прямо на перроне к нам подбежал мальчишка. Он был из той породы, что за полушку выполняют мелкие поручения.

– Вас, господа хорошие, – шмыгнув носом, выпалил он, – того-этого, в дом господ Ханкишиевых просят пожаловать. Это тут недалеко. Извозчика брать не надо. Я провожу!

– Ну веди, Вергилий, – усмехнулся я.

– Не, – помотал головой мальчишка, – меня Агиль зовут.

И, не дожидаясь ответа, мальчик по имени Агиль едва не бегом устремился к вокзалу. Мы с Буревестником подхватили свои нехитрые вещи и поспешили за ним.

За время путешествия я почти полностью оправился от раны. Спасибо микстуре доктора Левана. Слабость лишь иногда накатывала на меня, словно приливная волна. Но и уходила достаточно быстро. Приступы ее случались все реже и реже.

Идти до особняка – иначе не скажешь – этих самых «господ Ханкишиевых» оказалось на самом деле недалеко. Мы прошли через массивное, полное людей, здание бакинского вокзала. Я краем глаза заметил движущихся через толпу седовласого человека и его слугу – упитанного китайца. Однако тут надо было следить за ногами и карманами, а не глазеть по сторонам. И я сосредоточился на том, чтобы как можно скорее пробраться к выходу в город.

От вокзала мы прошли не более двух кварталов, как мальчик по имени Агиль указал нам на сработанный в европейской традиции особняк. С лепниной и колоннами в виде атлантов.

Я вынул из кармана мелкую монету – протянул ее Агилю. Но тот внезапно отказался от нее.

– Уже заплачено, – с важным видом заявил мальчик. – Я лишку не беру.

Выдав это заявление, он тут же умчался куда-то.

– Вот оно как, – усмехнулся Буревестник, вместе со мной провожая Агиля взглядом.

Мы подошли к двери особняка – и я решительно постучал в нее бронзовым молотком. Нам тут же открыли, как будто ждали. Хотя, скорее всего, так оно и было. Ведь тому, кто встретил нас на пороге, было, в общем-то, все равно где стоять и сколько времени. Ведь это был самый настоящий автоматон. Заводной автомат в виде ливрейного дворецкого, одетого по моде столетней давности.

Он с жужжанием отступил в сторону, давая нам с Буревестником пройти. Внутри автоматона что-то непрерывно жужжало и пощелкивало. Мне почему-то сразу вспомнился штабс-ротмистр Рыбаков.

– Проходите, господа, – неживым голосом, как будто раздающимся из музыкальной шкатулки, произнес он и сделал приглашающий жест. – Вас ждут в кабинете на втором этаже. Ваши вещи можете оставить мне на хранение.

Наверное, от удивления мы с Буревестником, ничего не говоря, оставили все свои вещи в большом холле особняка. Сами же направились к лестнице на второй этаж. За нашими спинами автомат-дворецкий закрыл дверь. Пока мы шагали через холл, откуда-то вышли несколько других автоматонов-слуг. Они забрали наши вещи и унесли в неизвестном направлении. В тот момент я порадовался своей предусмотрительности. Оружие я взял с собой. На всякий случай.

У двери в кабинет стоял еще один автоматон, похожий на дворецкого, как брат-близнец. Даже костюмы у обоих были одинаковые. А на головах парики с косицами. Интересно, они посыпаны тальком, как делали в восемнадцатом веке? Собственно, по тому, что автомат сделал приглашающий жест – мы с Буревестником поняли, куда именно на втором этаже нам надо.