Затмевая могущественных - Ралдугин Владимир

Благодетель скинул промокший редингот на один из стульев. Цилиндр поставил на стол. А вот с шарфом решил не расставаться, несмотря на то что в комнате у нас было хорошо натоплено. На дровах в гостинице не экономили – трубы всегда были горячими,

– Приветствую, – произнес он отдающим металлом тоном, и я понял – под шарфом прячется искусная машинка для изменения голоса. – Представляться друг другу, думаю, нет нужды. Если же вы, Никита, хотите как-то обращаться ко мне, то можете называть меня Фробищер.

– Так вы британец? – поинтересовался я.

– Ну, у моего друга Буревестника есть привычка брать себе птичьи клички, а я вот предпочитаю имена английских пиратов^[15].

Мы замолчали на секунду. Развивать тему имен было некуда. Инициатива же в разговоре пока принадлежала благодетелю, называвшему себя Фробишером.

– Мне понятны ваши причины покинуть родину, ставшую весьма негостеприимной для вас, Никита Но скажите, куда вы собираетесь отправиться?

– В Африку, скорее всего, – пожал плечами я. – Сейчас умный человек сможет сколотить себе там неплохое состояние. Как раньше в Калифорнии или на Аляске.

– Собираетесь заняться добычей алмазов? Это ведь весьма опасное предприятие, особенно в том беззаконном краю.

– Не опасней того, что приключилось со мной в Леванте. И знаете что, мистер Фробишер, – я сделал акцент на слове мистер, – мне нравятся приключения такого рода. Иначе я бы, наверное, не ввязался в очередное здесь – в Тифлисе.

Надо сказать, я в тут ничуть не кривил душой. Мне, действительно, нравились все эти смертельные приключения. Выходит, Иван Алексеевич Зиновьев был прав тогда – в далеком Стамбуле.

– Да с чего вы взяли, что я – англичанин? – удивился благодетель.

– Буревестник рассказал мне о вашей привычке вставлять обычно не к месту русские выражения и поговорки. Это свойственно иностранцам, которые выучили академический русский язык, и после этого хотят сойти за настоящих русских посредством этих выражений. Только подспудно употребляют их, как правило, в контексте, свойственном для их родного языка. А, кроме того, зачем кому-то как не шпиону носить маску и устройство, изменяющее голос? И если маску еще можно оправдать, например, шрамами на лице – такие носят, хотя и редко. То устройство у вас на шее под шарфом предназначено, скорее всего, чтобы скрыть акцент. Следовательно, вы иностранец. А раз у вас такая заинтересованность в Баку, то вряд ли кто-либо кроме англичанина. Ведь общеизвестно, что именно у Британии в этой части Русской империи весьма обширные интересы.

– Я позволил себе забыть, что вы не только диссидент, господин Евсеичев, но еще и бывший работник русской тайной полиции, – протянул благодетель. – Мои аплодисменты, мистер жандарм.

– Кстати, я до сих пор числюсь в бессрочном отпуске по своему ведомству, – усмехнулся я. – Так что, можно сказать, я и не бывший жандарм. А вполне себе действующий.

– Хватки вы в отпуске не потеряли. С такой хваткой вам легко будет пробиться в Африке. Вы вполне сможете даже сколотить там себе неплохое состояние.

– Если, конечно, вы поможете мне туда добраться.

– Помогу, – кивнул после секундного раздумья благодетель. – Но только с одним условием. Вы, мистер Евсеичев, должны будете послужить британской короне. Черным мундиром. Знаете, кто это такие?

– В общих чертах, – кивнул я. – И да, я согласен послужить Британии какое-то время наемным офицером. Это достойная плата за вашу помощь, мистер Фробишер.

– Отлично, – благодетель взял свой редингот, но надевать не стал, просто перебросил через руку. В другую руку взял цилиндр. – На днях я сообщу, каким именно образом я помогу вам покинуть город. Скорее всего, вам обоим предстоит отправиться в Баку. А там уже разберемся, что к чему. До встречи, господа.

Он набросил на плечи влажный редингот, надел цилиндр и вышел. На прощание приложил два пальца к тулье шляпы.

– Завтра будут хоронить князя Амилахвари, – заметил Буревестник, когда за благодетелем закрылась дверь. – Я пойду на кладбище. Может, и не увижу, как эту сволочь в землю зарывают, но хоть издалека погляжу на его гроб.

– Его не зароют, – ответил я. – У князей Амилахвари в Тифлисе есть свой склеп.

– Вот и погляжу, как его туда заносить будут, – с мстительной жестокостью заявил Буревестник. – Говорят, его в закрытом гробу хоронят.

Я слышал те же сплетки, что и мой спутник. Люди шептались о том, что молодого князя Амилахвари взорвали во время разгрома тайного убежища террористов. И в церкви, где его отпевали, стоял закрытый гроб.

– Я пойду с тобой, – сказал я. – Только оружие оставим тут – в гостинице. Слишком много будет на кладбище жандармов и полиции.

– Боишься, что я выкину что-нибудь? – в лоб спросил у меня Буревестник.

– Будь у тебя хоть одна бомба из тех, что Володя делал, я бы опасался. А так, – я развел руками, – нет. Ты не такой дурак, чтобы разменивать себя на пару– тройку рядовых жандармов или даже офицеров. А до действительно серьезных людей, вроде графа Сегеди, без бомбы не добраться.

– Тут ты прав, Никита, – не стал спорить Буревестник. Мы с ним уже второй день как перешли на ты.

Кажется, именно мои слова убедили его, что устраивать акцию на похоронах князя Амилахвари будет верхом глупости.

Я впоследствии много думал, а не стоило ли тогда позволить ему сделать это. Скорее всего, акции стоила бы Буревестнику жизни – да он, казалось, искал смерти в те дни. И, быть может, история потом пошла бы совсем иначе. Однако я остановил его. Наверное, потому, что Буревестник не был совсем уж скверным человеком. Просто он служил своим идеям. Как и Володя Баградзе. А возможно, именно из-за Володиной гибели я и остановил Буревестника. Не могу точно сказать.

Однако я поступил так, как поступил. И дальнейшая история Русской империи развивалась именно так, а не иначе. Не терпя, как известно, сослагательного наклонения.

Процессия, шагавшая за гробом молодого князя .Амилахвари, была невелика. Однако почти вся состояла из людей в мундирах. Военных и статских. И чины шагали большие. Сверкали в редких лучах зимнего тифлисского солнца золотые галуны и эполеты. Побрякивали чиновничьи шпаги и офицерские сабли. Отдельной группкой собрались старики, одетые в расшитые чохи и черкески, с наборных поясов, украшенных серебром, свисают кинжалы, отделанные драгоценными камнями. На головах лохматые папахи из дорогой шерсти. Это были дальние родичи князя, что жили не в Тифлисе, а в разбросанных по Кавказским горам городках и селениях.

– Скольких бы гадов одной бомбой накрыть можно было, – едва слышно произнес Буревестник. Даже я скорее додумал, чем услышал его слова.

Мы с ним стояли у ничем не примечательной могилки. Главное, что на надгробии значились русские фамилии. Просто родственники пришли помянуть своих усопших. А тут князя хоронят. Да и не мы одни были тут зеваками. Достаточно много людей разных сословий стояло у могильных оград, Но глядели они на процессию, возглавляемую гробом молодого князя Амилахвари.

Граф Сегеди произнес длинную речь. Он приплел зачем-то и Аркадии Гивича, отчего мне стало неприятно. Слишком уж но похож был на него молодой князь. И не только из-за того, что мы вынужденно оказались по разные стороны баррикад. Не было в нем хватки моего учителя. Зато было страстное желание превзойти Аркадия Гивича. Наверное, именно оно и сгубило молодого князя.

После князя говорили многие. И тоже много, Мне стало откровенно скучно. Если бы не Буревестник – оставить одного его я не мог – наверное, я бы ушел сразу после речи графа Сегеди. Однако мой спутник вперился остановившимся взором в гроб, стоящий у дверей усыпальницы князей Амилахвари. Наверное, сейчас его и локомотивом было с места не сдвинуть.

Когда прозвучали все речи, священник в расшитой золотом рясе подошел к гробу. Он долго читал последние молитвы. Стоявшие вокруг чины почтительно крестились. А после двое дюжих жандармом открыли двери склепа. Тогда к отпетому уже князю подошли попрощаться почти все, кто сопровождал его гроб. Первыми – старики в расшитых чохах и черкесках.