Сергей Ковалев - Биотеррор
— Оставляю это на тебя, — кивнула Розенблейд. — Догоняй.
Ален проводил женщину взглядом. Потом зажал в зубах яблоко, достал нож и склонился над первой жертвой.
РЕТРОСПЕКТИВА 3
23 октября 1982 года.
— Ты так сияешь, словно в лотерею выиграл. — Изя поставил свой поднос на столик напротив Владимира. — Но зная, какой ты олух… э-э-э… прости! Зная, какой ты идеалист, мысль о неожиданном материальном благополучии мы отметаем, как неорганизованную. А значит, скорее всего, ты познакомился с очередной девушкой своей мечты.
— Ты так это сказал, будто я бабник какой-то, — возмутился Владимир. — Я же не виноват, что они все уходят от меня.
— И кто же она?
— Ну, ее зовут Лиза. Она врач и она чудо! Красивая, умная, добрая…
— Как ты скучен, — вздохнул Изя. — Если бы не разные имена, то по твоим описаниям можно было бы решить, что ты встречаешься и расстаешься с одной и той же девушкой.
— Да ну тебя. — Владимир не собирался позволять приятелю испортить настроение. — Как дела у Адольфа? Есть прогресс?
Изя сразу погрустнел и тревожно посмотрел почему-то на потолок, хотя лаборатории были в другом корпусе.
— Адольф, кажется, продолжает молодеть.
— Ого! Так это же великолепно!
— Моргунчик тоже так сказал. И парторг. И еще около дюжины всяких важных шишек, посетивших за сегодняшнее утро мою лабораторию.
— А, так вот что у тебя там за шум был.
— Да, это было настоящее безумие. Каждый обязательно хотел посмотреть на «крыску» и почесать Адольфу спинку. Я все время ждал, что кто-нибудь его случайно придушит. Посмотри на мою голову — в ней прибавился не один седой волос.
— Брось! Чего ты кислый-то? Это же верная Ленинская премия!
Изя поднял на Владимира печальный взгляд и тоскливо вздохнул.
— Ну, что еще?
— Дело в том, что я не знаю, почему с Адольфом это происходит.
— Само собой. Надо будет изучить все…
— Нечего изучать. Володь, я ничего с ним не делал, понимаешь?
— В каком смысле?
— Я его с самой весны не трогал. Он из контрольной группы. И пережил все свое поколение.
— Охренеть, — протянул Владимир. — Получается, он у тебя просто жил-жил, а потом вдруг стал молодеть?
— Да! Понимаешь, чем это обернется? Сейчас эйфория в верхах пройдет, и мне прикажут выдать на-гора методику. А методики-то и нет. И объяснений научных нет.
— Да уж, сочувствую.
Владимиру было немного стыдно, но он никак не мог заставить себя искренне сочувствовать коллеге. Во-первых, он так привык, что Изе вечно не везет, что подсознательно и не сомневался, что на этот раз опять случится какое-нибудь фиаско. А во-вторых, он был слишком счастлив, чтобы проникнуться чужими проблемами.
Лиза сегодня дежурила до семи вечера, но потом они договорились встретиться и погулять на Патриарших прудах. Это было уже второе их свидание, и Владимир изрядно нервничал. Он чувствовал, что совершенно разучился общаться с девушками. Уверенности придавало только то, что у них была общая тема для разговора. Лизу заинтересовал дневник сэра Оливера Эллингтона. Так что неловкого молчания можно было не бояться.
— Ладно, ты не кисни. — Владимир потрепал Изю по костлявому плечу и встал из-за стола. — Чудес не бывает. Либо ему по ошибке какой-то препарат дали, либо еще что-то подобное случилось. Надо искать.
— Знаю… Ты в лабораторию?
— Нет, я в библиотеку. Мне совсем чуть-чуть осталось дочитать.
«…оказались неверны. Это не плоды, коих здесь действительно неисчислимое множество самых разных видов. Однако было бы полнейшим безумием употреблять их в пищу, когда даже туземцы-носильщики не знают, какие из них съедобны. Все это время мы питались исключительно своими припасами, но…»
20 сентября 1912 года.
Над джунглями висела мелкая водяная пыль. Это оказалось даже хуже проливного дождя: деревья и пологи палаток не могли защитить от нее. Взвесь проникала повсюду, и без того влажный воздух превратился в мерзкую жижу, забивавшую горло и легкие.
Плохо было не только сэру Оливеру. Ещё — носильщикам. И Клаусу. Последнее обстоятельство несколько компенсировало страдания сэра Оливера. Первую неделю. Затем ему стало так скверно, что даже болезнь ненавистного проводника не утешала. Да и ненависти на самом деле не осталось.
То, что Клаусу нравится Элизабет, для сэра Оливера стало очевидно с того момента, как он увидел их идущих рядом. В этом не было ничего необычного, Элизабет неизменно очаровывала всех мужчин, что им довелось встретить в этом путешествии. Но было одно существенное отличие: вскоре сэр Оливер понял, что и Элизабет не осталась равнодушной к проводнику. Вот от этого уже было больно!
Хуже того — сэр Оливер понимал, что проигрывает сопернику во всем. Благополучие экспедиции, да и сами их жизни зависели от Клауса. Только он мог общаться с носильщиками на их тарабарском наречии и, что еще важнее, знал их обычаи. Казалось, этот дылда умел все — править лодкой, искать протоки, грамотно закреплять багаж, организовывать лагерь, охотиться. И все это он проделывал с беззаботной ухмылкой и шутками-прибаутками. Сэр Оливер всегда считал, что он закаленный путешественник, но рядом с Клаусом чувствовал себя унылым больным стариком. Притом что немец был лет на пять старше его.
Элизабет тоже изменилась. Если в начале путешествия она терпеливо ухаживала за сэром Оливером, то чем дальше они углублялись в джунгли, тем труднее ей становилось сносить его капризы. Он и сам понимал, что бесконечное нытье только углубляет трещину между ним и Элизабет, но ничего не мог с собой поделать.
К концу второй недели то ли таблетки Цзи Сима, наконец, подействовали, то ли организм понял, что его не собираются срочно эвакуировать в нормальный климат, смирился и перестал бунтовать. Сэр Оливер почувствовал себя лучше, больше не валялся мешком на дне лодки, а сидел, изучая собранные во время стоянок образцы растений.
Их отношения с Элизабет начали налаживаться, но тут путешествие закончилось.
Произошло это обыденно, практически незаметно. Не было никакой границы, отделявшей ставшие уже привычными джунгли от Нового Эдема, как называл в своем дневнике цель их экспедиции сэр Оливер. И тем не менее, путешественники почти одновременно почувствовали некую перемену в окружающем мире. Заросли вдоль реки изменили цвет? Да нет, вроде бы. Повеяло другим запахом? Тоже нет. Джунгли по-прежнему пахли гнилыми фруктами. И все же что-то произошло. Сэр Оливер почувствовал что-то вроде волны силы, едва ощутимо прошедшей сквозь его тело. Элизабет прижала к вискам ладони, ее лицо приобрело недоуменное выражение — словно женщина пыталась уловить очень тихий звук. Клаус настороженно завертел головой и сильнее сжал рулевое весло. Его пальцы побелели от напряжения. Туземцы разом бросили весла и упали ниц, уткнувшись лбами в днища лодок. Похоже, они чувствовали происходящее отчетливее белых.
Элизабет и сэр Оливер хотели углубиться в долину и приступить к исследованиям, но Клаус настоял разбить лагерь недалеко от границы с Новым Эдемом. Впрочем, его предусмотрительность оказалась пустой. Он слег первым. Неизвестная болезнь походила на обычную лихорадку, но переносилась гораздо тяжелее. Несчастный то изнывал от жара, то бился в ознобе. Ни хинин, ни таинственные снадобья Цзы Сима не помогали. В тот момент никто еще не понял, что происходит. С больным оставался китаец, а сэр Оливер и Элизабет в сопровождении двух туземцев обследовали долину. Но на третий день утром выяснилось, что заболел один из носильщиков, вечером слег еще один и те же симптомы с ужасом почувствовал у себя сэр Оливер. На следующее утро только Элизабет и Цзы Сим оставались здоровы. К концу первой недели странная болезнь продолжала терзать свои жертвы с ничуть не ослабевающей жестокостью. Уже умерло двое туземцев и сэр Оливер начал морально готовиться к такому же исходу. Единственное утешение он находил в том, что Элизабет оставалась неуязвимой для болезни. Как и Цзы Сим. Это давало надежду, что они смогут выбраться из джунглей к цивилизации.
В одну из кратких передышек, когда его сознание достаточно прояснилось, он попросил у Элизабет бумагу и карандаш.
— Зачем?
Последние дни сэра Оливера беспокоило изменившееся отношение к нему Элизабет. Она казалась более равнодушной и временами даже грубой. Сэр Оливер убеждал себя, что причина в банальной усталости — ведь девушке на пару с Цзы Симом приходилось ухаживать за шестью тяжело больными людьми. Точнее, с этого утра уже за пятью.
— Бетти… давай не будем обманывать себя пустыми надеждами, — голос сэра Оливера дрожал от слабости, но говорил он уверенно. Чувствовалось, что ученый все обдумал и взвесил. — Мне уже не выздороветь. Я жалею, что мы не успели обвенчаться. Но перед Богом, если он все-таки есть, мы все равно муж и жена… Я надеюсь на это.
