Максим Резниченко - Мертвый Город
Свет больше не падает из двери – весь проем сейчас загородила собой гигантская туша выползающего то ли осьминога, то ли кальмара, толком не видно. Зато видно черные яблоки глаз чудовища. А потом тварь начинает кричать. Ее клокочущий крик-вой звучит все громче и громче. Я кричу тоже. Кричу дико и безумно. Вот она тварь, показалась! Спешно, словно боясь куда-то опоздать, отбрасываю в сторону дробовик с опустевшим барабаном и за несколько секунд «достаю» новый. Стреляю в эти ненавистные черные, как огромные яблоки, глазищи. От прямого попадания одно сразу взрывается, а второе поразить я не успеваю – монстр умудряется отпрянуть, и стальная картечь рвет его плоть в другом месте.
Он уже не кричит и не воет. Звук, который издает гигантский моллюск, переходит в визг и бьет по ушам, заставляя кривиться, как от зубной боли. Монстр визжит все сильнее. Возникает желание просто заткнуть уши и бежать отсюда, бежать как можно дальше, спасаясь от этого свербящего звука. Еще через несколько секунд безумный визг набирает такую силу, что кажется, будто внутренности завязываются в узел.
– Бам! Бам! Бам! – я стараюсь заткнуть чудовище.
Вижу, как Соня роняет свой Браунинг и безвольно оседает на пол. Семен еще держится на ногах. Отстреляв боекомплект, он замирает с пустым дробовиком в руках, но продолжает держать его, будто не зная, что делать. Потом парень падает на колени и зажимает уши руками.
Мы с Клаусом, делая небольшие шаги, продолжаем продвигаться к проклятой двери. Щупальца уже не показываются из нее, но источник ужасного звука остается все также недосягаемым.
– Бам! – Бам! Бам! – Бам! Бам! – Бам! – мы все долбим и долбим эту мерзкую стену из плоти, заполнившей собой весь дверной проем. Краем затуманенного сознания я, впрочем, замечаю, что тварь медленно отступает вглубь помещения за дверью. От порохового дыма и вони, исходящей от монстра, тяжело дышать, но я не обращаю внимания на подобные мелочи.
– Бам! – Бам! Бам! – Бам! Бам… Бам…! – наши с Клаусом выстрелы больше не звучат слаженно. Я скашиваю глаза, чтобы увидеть, как он сломанной куклой валится на пол.
Кажется, я кричу, да я, наверно, и не переставал орать. Какое-то кровавое безумие охватывает меня. Визг твари сводит с ума. Невыносимая боль терзает сознание, заставляя бросить все и бежать отсюда, как можно дальше.
Что-то теплое касается моей шеи. Я дергаюсь, но никого рядом со мной нет. Это кровь бежит у меня из ушей и теплой струйкой стекает вниз по шее. Я уже ничего не слышу и почти ничего не вижу – глаза заливает пот. Или это кровь? Плевать! Главное – уничтожить тварь, порвать ее на тысячи кусков!
Я достреливаю барабан, стоя уже практически в дверях. В каком-то безумном приступе отбрасываю в сторону уже ненужное оружие и «достаю» широкий изогнутый клинок почти метровой длины. Бросаюсь на монстра, в сумасшедшем остервенении рубя и кромсая мерзкую плоть. И я понимаю, что схожу с ума. И сейчас я умру.
Словно со стороны наблюдаю за собой, как «достаю» два металлических цилиндра с яркими полосами на них и, выдернув чеку у одной и второй гранаты, почти бережно укладываю их в страшные раны. И стою. Оказывается, слух все еще служит мне, потому что слышу, как визг чудовища меняет тональность, становясь будто бы глуше. Я уже целую секунду стою перед тварью, с яростным предвкушением ожидая, когда же взорвутся мои термические гранаты. А потом мое тело, живя отдельной от бестолкового мозга жизнью, начинает действовать самостоятельно и выталкивает себя за дверь. Шаг назад, и шаг вправо. Успеваю упасть на пол рядом с Клаусом, прикрывая его собой. Кажется, я успеваю потерять сознание, но моментально прихожу в себя. Пол уходит из-под меня и больно бьет в грудь, когда где-то сзади дважды громыхает. Нестерпимый жар опаляет спину, но я продолжаю лежать, не двигаясь.
Не с первого раза, но мне удается приподняться на локте. Клаус лежит рядом. Он жив? Не знаю и проверять не хочу. Нет, вроде бы жив – его грудь равномерно вздымается и опадает в такт дыханию. Оглядываюсь. Из дверного проема валит густой дым, а сама дверь висит раскрытая на одной петле. Мне не видно, что там внутри, но в нос бьет вонь и смрад, словно от горелой резины.
С огромным трудом поднимаюсь и встаю на ноги. Шатаясь, как пьяный, пытаюсь не то идти, не то брести, и мне это отчасти удается. Странный звон в шах. Ах да, так громко может звенеть только тишина. Или я контужен? Какая разница.
«Достаю» на ходу ЮСАС, и едва не выпускаю его из дрогнувших рук. Страшная слабость мешает и начинает раздражать. Несчастные несколько метров до двери я преодолеваю, наверное, за целую минуту. Однако с каждым шагом силы возвращаются ко мне. С внезапным грохотом с потолка падает и разбивается об пол кусок бетона. Я вздрагиваю от неожиданности. Ага, значит слух все еще при мне. Соня и Семен лежат на полу неподвижно, но, думаю, с ними все в порядке. Как и Клаус, они просто без сознания.
Жду какое-то время, пока густой дым хоть немного развеется и, надев на лицо респиратор, шагаю в помещение. Вонь стоит страшная. Как будто кто-то жег не просто резину, а резину, вымазанную в дерьме. Снова что-то падает с потока, но я уже не обращаю на это внимания.
Дым рассеивается уже достаточно, чтобы я мог видеть огромную тушу передо мной. В помещении темно и толком ничего не видно, поэтому мне приходится включить фонарик на шлеме. Даже сквозь одежду я ощущаю сильный жар от продолжающего работать термита, заживо сжигающего плоть чудовища. А потом тварь шевелится. Я едва не открываю огонь, но сразу понимаю, что это всего лишь судороги. Брезгливо морщась и осторожно ступая, чтобы не споткнуться, обхожу развороченные взрывом останки монстра. Еще одна волна судороги сводит исполинскую тушу. Ну и живучая же мразь! До сих пор не сдохла – раз все еще не исчезла.
Делая небольшие шаги и часто останавливаясь, чтобы передохнуть, я прохожу, наверное, метров двадцать, обходя по широкому кругу останки монстра, когда нахожу то, что совсем не ожидал здесь увидеть. Катя, а точнее то, что от нее осталось, лежит на полу. Я опускаюсь на колени перед ней. Единственное, что уцелело – это лицо. Вдруг широко распахнутые глаза смотрят на меня с таким ужасом, что я вздрагиваю. Не могу поверить, что она жива. Как? Почему? Это просто невозможно. Растеряно оглядываюсь, не зная, что делать. А потом как-то вдруг успокаиваюсь и смотрю на девушку в ответ, стараясь взглядом, мыслью, поглаживанием по остаткам уцелевших волос на голове успокоить.
– Я пришел, – хочу сказать, но вместо слов из горла вырывается какой-то хрип. – Прости…
Ее глаза закрываются, и Катя умирает.
Что это на моем лице? Слезы? Нет… Не знаю…. Мгновенья тянутся медленно и вяло, заставляя мысли застыть, завязнуть в некоей прострации.
Не знаю, сколько проходит времени, но когда я снова гляжу вниз, Кати уже нет. Она исчезла. Как и Угрюмый. Не хочется думать о том, что и она не та, за которую себя выдавала, но вдруг заупрямившиеся мысли всё лезут и лезут, настойчиво ломясь в голову, заставляя думать, анализировать…
Какой-то звук отвлекает меня, и я, очнувшись, прихожу в себя. Оглядываюсь. Луч фонаря высвечивает тушу монстра. Судороги продолжают сотрясать его. Встаю с колен и начинаю искать то, зачем пришел сюда. Есть, нашел! Луч света выхватывает из дымной тьмы черный, размером с крупное яблоко, глаз без зрачков, радужной оболочки и белка. Тот самый, что я не смог поразить. Делаю шаг, подходя настолько близко, насколько это возможно. Снова судорога. Или это тварь дергается, пытаясь пошевелиться? Она, что, пытается убежать от меня? Я вешаю дробовик на ремень через плечо, и спустя секунду моя ладонь тяжелеет под весом широкого и тяжелого длинного ножа. С каким-то садистским удовольствием подношу клинок к самому глазу монстра. Тот начинает бешено вращаться, словно пытаясь спрятаться. Мой рот под маской кривится в злом оскале.
– Что, мразь, не нравится?
Из-за респиратора на лице мои слова звучат глухо и невнятно. Я срываю его с лица и наклоняюсь к самому оку, уставившись на него в упор. Мне почему-то важно, чтобы тварь меня услышала. И тут она начинает стонать. Ни намека на прежний сводящий с ума визг. Это стон смертельно раненного зверя. Я запинаюсь на миг, но через секунду перед моим мысленным взором появляется Катя. Вот она устало улыбается и берется за ручку зеленой двери. Яркий свет… Резкий рывок… Безжизненное лицо и живые еще глаза… Я резко выпрямляюсь. Перехватываю тесак поудобней и вонзаю его в тварь. Тугая струя бьет меня в лицо. Вверх-вниз, вверх-вниз. Движения мои скупы. Все. Я закончил. Стон не прекращается. Он становится каким-то всхлипывающим. Не обращая на него внимания, я начинаю обратный путь. Делаю два шага и останавливаюсь. Возвращаюсь обратно. Поднимаю дробовик и подношу его к башке монстра, или где там у него глаза растут. Всхлипывающий стон умолкает, и только судорога прошивает тело чудовища.
– Раз ты так просишь, – мои слова падают сухо, как прошлогодние листья. А потом одной очередью, не снимая пальца со спускового крючка, расстреливаю в упор весь барабан, все двадцать патронов. Звон в ушах и звезды в глазах от ярких в темноте дульных вспышек. Тварь больше не шевелится. Мертвое тело исчезает, когда я уже практически дохожу до выхода из помещения. Проклятые нематериальные твари несут самую настоящую смерть.
