Владимир Торчилин - Институт
- Можно по порядку отвечать?, - спросил пребывающий на крыльях удачи Игорь, позволяя себе легкую тень иронии, - Своего я действительно добился. И добился бы в любом случае, чего бы мне это ни стоило. Насчет “доволен” сказать труднее. Как вообще можно быть довольным, если подобными выяснениями приходится заниматься, даже если в конце концов вы и подпишете. Вообще такого быть не должно! Вот как раз поэтому мне и неймется. Как раз – был бы мудак, сглотнул бы и заткнулся. А так - я же вам сразу сказал, что хоть выгоняйте, а с такими антисемитскими штуками я соглашаться не могу и не буду. Вот и не согласился. И КГБ тут не при чем оказался. Все сами перестраховываетесь!
- Нет, - сказал Директор, как бы даже пропустив мимо ушей краткое выступление Игоря, - эта вся болтовня на дурачков рассчитана. Стал бы так из голого принципа упираться. Знаю я вашего брата. Тут что-то еще замешано. Это что – родня твоя? Брат какой-нибудь двоюродный? Почему тогда сразу не сказать? В конце концов, тобой я доволен – зачислил бы родственника. А что до КГБ, так ты их разговорам не очень-то верь. Похоже, ты этого нашего мужика просто врасплох застал. Вот он и не стал скандалить. А раз он санкцию дал, то с меня взятки гладки. Так что на этот случай мне теперь наплевать. Но вот зачем ты так старался, я все-таки, разберусь!
- Да вы хоть слышите, что я вам говорю? Никакого подвоха тут нет! Нет - и все тут! Доходит, наконец, это до вас или нет? Просто не могу я больше на такие вещи подписываться! Неужели понять трудно?
- Ладно, хватит орать, - Директор, не обращая внимания на игорев запал, протянул руку вперед, - давай бумаги и жди тут.
Принял папочку и исчез за дверями.
- Ну что, можно ему что-то втолковать?, - обратился Игорь к директорской секретарше. Та дипломатично пожала плечами и ничего не ответила.
Хотя, по мнению Игоря, для визирования уже разрешенного вопроса хватило бы и полминуты, Директор не появлялся минут пятнадцать. Когда же дверь кабинета наконец открылась и Директор явил себя Игорю и секретарше, на лице его играла добрая и всепонимающая усмешка.
- Ну вот, получай своего кадра. Тоже ведь не с дураком дело имеешь. Сказал бы все сразу по честному, сразу бы и подпись получил. Хоть я бы тогда под КГБ и подставился, чего бы они там тебе ни врали. А то конька-горбунка изображаешь! По комитетчикам бегаешь! Дым коромыслом! А я должен время тратить, допирать, что за комбинации ты затеиваешь.
- Вы о чем? – ошарашенно спросил Игорь, автоматически забирая бумаги из рук Директора, - До чего это вы доперли, если допирать-то не до чего?
- Ладно-ладно… Со мной-то хоть можешь не темнить. Слава Богу, по написанному разбираю. А в бумагах все написано. В общем вали отсюда и не забудь только в кино пригласить, когда выйдет. Повод действительно достойный - каждому про себя охота в кино посмотреть, если возможность есть. Эх ты, герой документалистики!
Игорь безумными глазами посмотрел на Директора, на секретаршу и вышел из приемной, чувствуя себя участником какой-то абсурдисткой пьесы. Впрочем, фигура Директора была бы не зубам даже Ионеску. Правда, не пройдя и десяти метров до лифта, Игорь одернул себя и остановился проверить, действительно ли нужная подпись получена. Он открыл папку. Заявление о приеме, визированное Игорем, лежало прямо сверху. Поперек было крупными буквами написано “ОК (значит, отдел кадров) – В приказ”, и красовалась хорошо знакомая директорская подпись. Игорь пожал плечами и стал листать остальные документы, пытаясь понять, что из содержащегося в них натолкнула Директора на мысль о тайных интересах Игоря в этом сотруднике. Ответ обнаружился на странице листка по учету кадров, где содержались данные о родителях претендента на лаборантскую должность. В графе “место работы родителей” напротив имени матери стояло: “Главный редактор Свердловской киностудии документальных фильмов”! Значит вот где прихотливая фантазия изучавшего каждую строчку этой анкеты Директора решила, что именно желание Игоря увидеть себя героем или хотя бы персонажем очередной ленты свердловских документалистов и явилась причиной его неожиданной активности! Вроде как договорился – я вашего сына к нам в Институт беру, а вы про меня фильм делаете, чтобы на всю страну прославить – а когда дело срываться стало, испугался что и фильм тоже мимо пролетит, вот и дал свечку. Вплоть до КГБ. И ведь что интересно – именно это, в отличие от всех других мотивов, показалось Директору вполне уважительной причиной! Надо же иметь такую логику! Впрочем при его обычном жизненном принципе “ты мне, я тебе” чего-то другого и ожидать было трудно. Вот ведь… Дальнейший мысленный текст Игоря для печати не предназначен.
Хотя, конечно, через некоторое время он успокоился и философически подумал, что, как бы там ни было, а лаборанта он получил. Равно как и науку на будущее – если еще кого-то надо будет нанимать с проблемным пятым пунктом, то непременно выбирать так, чтобы среди родственников если уж не киношник, то хотя бы газетчик или художник обнаруживался! Директор поймет и поддержит, а если какие проблемы, то КГБ заступится. Жить можно!
И ведь жили же…
ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ. КРАСНАЯ КНИГА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ
I
Как и положено любому мало-мальски уважающему себя советскому научному учреждению, научно-технический центр, где трудился Игорь, равно как и непосредственно игорев Институт были снабжены целым набором разнообразных подразделений, всесторонне охранявших государственные секреты от любопытных взоров потенциального противника, а самих сотрудников от возможного тлетворного влияния Запада. Отдел кадров заботливо отделял агнцев от козлищ, не позволяя последним проникать на священную территорию НТЦ еще на стадии рассмотрения заявлений о приеме на работу и всех сопутствующих такому заявлению анкет. Первый отдел заботливо информировал сотрудников о том, какие именно сведения не подлежат разглашению в открытой печати, а также осуществлял контакт с КГБ в лице курировавшего НТЦ сотрудника и, как было известно на неофициальном уровне, собирал, фильтровал и направлял по назначению сведения, поставляемые внутриинститутскими стукачами. Иностранный отдел держал под строгим контролем все отношения с заграницей и регулировал как приемы иностранных специалистов, так и становившиеся все более частыми загранкомандировки сотрудников. Экспертная комиссия после консультации с патентно-лицензионной службой давала добро на публикацию книг и статей. Ну, и все такое прочее. Не говоря уже о том, что все эти же отделы и комиссии повторялись по новой уже на уровне министерства. В общем, все были при деле.
Конечно, если бы начать выполнять все требования этих разнообразных служб полностью и неукоснительно, то и опубликованных статей сотрудникам видеть бы не пришлось, и иностранных гостей принимать, и уж, конечно, самим по заграницам раскатывать, но люди как-то приспосабливались, так что в конечном итоге и сами жить могли, и охранительным инстанциям позволяли делать вид, что они все держат в поле зрения своего всевидящего ока, и без их одобрения ни одна мелочь не происходит. Жизнь оказывалась сильнее инструкций. Тем не менее, именно из этого диалектического противоречия между многообразием реальной жизни и попытками поставить ее под постоянный и всепроникающий контроль надзирающих служб рождались типы и ситуации, которые, похоже, безвозвратно уходят сейчас в прошлое. Впрочем, горячиться не будем - как только разные перемены в конце концов ни оборачивались - иногда прямым возвращением к тому, что полагалось давно и навсегда минувшим. Как говаривал галичевский песенный герой: “Культ – не культ, а чего не случается…”
К счастью еще, и весь их научно-технический центр в целом, и игорев Институт в частности, к секретным или закрытым работам отношение имели самое минимальное. Получилось это не само собой (всепроникающая военка, разумеется, не преминула бы попользоваться прекрасно оснащенными лабораториями и уж как-нибудь нашла бы, что именно поручить им в разработку, действуя через руководство министерства), а благодаря усилиям Генерального, который очень хотел стать первым в стране по уровню сотрудничества с развитОй заграницей и понимал, что любая военка влечет за собой секретность, а любая секретность обрастет таким количеством запретов и ограничений, что не только о развитОй, но и о недорАзвитой загранице придется забыть. Вот он через самые влиятельные из доступных ему каналов и оградил свое хозяйство от ненужных сложностей, напирая на то, что открытые работы тоже важны и послужат, под его чутким руководством, укреплению престижа советской науки, а, стало быть, и страны в целом. По слухам, наверху поворчали, но согласились.
В общем, как бы то ни было, работа, а вместе с ней и жизнь, понемногу двигались. Конечно, как полагал Игорь, движение это могло бы проистекать с тем же, если не с большим, успехом и безо всех многочисленных охранительных мер и осуществлявших их подразделений. Но, может быть, такое мнение было отчасти связано с зигзагами его личной судьбы, то посылавшей его – для выяснения особенностей национальной проблемы в Советском Союзе! - к малорослому кагебешному куратору их Института, то выводившей Игоря через двери Первого отдела на высокие этажи министерской иностранной службы в связи с его предполагаемым участием в работе какой-то зарубежной редколлегии, то еще что-то из той же оперы – мог бы и поспокойнее сидеть… Многие другие, особенно, из тех, кто имел возможность сравнить их атмосферу с тем, что происходило в местах, знакомых им по предыдущим работам, считали, что условия у них настолько тепличные и либеральные, что даже и рассказывать кому неудобно. Все сходились, однако, в том, что организацию Генеральный построил уникальную, и в обозримом будущем изменений в ней ждать не приходится.
