Андрей Посняков - Кокон
По всему видно было, что разговор давался девушке нелегко… еще бы. Хорошо хоть она вообще сейчас разговаривала, держала себя в руках.
— Ты представляешь — нашла! — Усевшись обратно в кресло, Олеся щелкнула зажигалкой — этого добра еще продавалось много, — закурила. — А вчера ко мне подошла одна девочка из восьмого… Пожаловалась, мол, боится она домой идти — пристают. Я и предложила ее проводить, да там вообще — по Советской — днем людно. Ну вот, проводила девочку, пошла к себе… иду, иду, как вдруг… — Девушка стряхнула пепел в блюдце. — Я даже не поняла сперва, откуда они и взялись. Выскочили из-за угла, схватили, затащили в подвал, а там… Господи, какие у них руки липкие! Мне даже не страшно было — противно. Нож к горлу приставили, привязали к каким-то батареям, блузку расстегнули, лифчик… начали лапать, ржать… потом один стал джинсы стаскивать. Кричать я не могла — ножа боялась, но тут… В общем, заорала так, что, кажется, остатки стекол из окон повылетали. И, знаешь, тут вдруг каким-то смрадом повеяло, чьи-то шаги раздались, осторожные такие, тяжелые… Эти оба сразу вскочили, побежали — туда, где шаги… А в подвал как раз заглянул кто-то… прохожие… молодые парни… развязали, успокоили… мне стыдно было, мерзко. До сих пор в себя прийти не могу…
Олеся замолкла, нервно докуривая сигарету. И тут в дверь позвонили. Настойчиво так, требовательно.
Макс поднял глаза:
— Ты кого-то ждешь?
— Да нет… Открыть?
— Открой. Может, по делу. Не бойся, если что — я рядом!
Молодой человек затаился за углом. Слышно было, как девушка подошла к двери, постояла, открыла…
— Да тут нет никого! Ой… Господи!
Максим рывком выскочил в коридор, едва не споткнувшись об аккуратно поставленные у порога мешки.
Олеся с удивлением обернулась:
— Интересно, что это?
— Мне самому интересно. Ого, тут записка… — Тихомиров наклонился к мешку. — Уважаемая Олеся Ивановна… Тебе!
— Ну-ка дай…
Девушка быстро прочла послание и, возмущенно хмыкнув, протянула листок Максиму:
— Нет, ну каковы нахалы?!
— «Уважаемая Олеся Ивановна, — вслух прочитал гость. — Извиняемся за наших оболтусов, вот компенсация, ее вам хватит надолго. В школу мы их больше не отправим, работайте спокойно и постарайтесь забыть это недоразумение…»
— Недоразумение — ну и подберут же словечко! А если б не те парни, прохожие?
— Так это, похоже, компенсация… Ага, «будем поддерживать вас и дальше, только постарайтесь все забыть и не вспоминать никогда!» Хм, последняя фраза подчеркнута — «забыть и не вспоминать никогда».
— Да пошли они — нужна мне их помощь!
— А вот тут ты не права, ма шери, — приложив палец к губам, Максим перешел на шепот. — Ну-ка подвинься…
— Что ты делаешь! Не надо мне никакой их помощи!
Не обращая внимания на крики, Тихомиров быстро затащил мешки в прихожую и, захлопнув дверь, принялся деловито рассматривать неожиданный подарок.
— Тут — свекла… тут — картошечка… десять банок тушенки… а здесь — ого! — сало! Ты богатая женщина!
— Брось! И вообще…
— Тсс!!! — Максим взял Олесю за плечи. — Я, конечно, понимаю, ты у нас девушка гордая, но… кроме всего прочего, тебя не настораживает последняя фраза? Забыть и не вспоминать никогда. А если ты не забудешь?
— Обойдусь без этих подачек!
— Нет, милая, боюсь, здесь не о подачках речь — дело куда хуже! Они — те люди, кто стоит за твоим двумя гоблинами, — явно всполошились. И мне, честно говоря, не очень понятно, почему они тебя вообще не убили?
Олеся хлопнула ресницами:
— Убили? Что ты такое несешь, Макс?!
— Наверное, потому, что тогда уж явно начали бы разбираться… директор или наш Комитет… — усевшись в кресло, Тихомиров рассуждал вслух. — Значит, они не хотят никаких разбирательств. Даже гоблинов своих из школы убрали — все условия создали Олесе Ивановне. Зачем? А чтоб не заговорила, не вспомнила… Вряд ли они догадались, что Комитет уже послал к тебе человека — меня. Слишком уж быстро! А если бы они тебя убили или ты пропала бы — тогда, скорее всего, стали бы искать, разбираться… есть кому — и они об этом прекрасно знают.
— Да кто они-то? — упав в кресло, с возмущением воскликнула девушка.
Макс заложил руки за голову и потянулся:
— Если б я знал, ма шери, если б я знал… Подвал! Конечно же — подвал! Вероятно, они что-то там прячут… ты говорила про какой-то запах?
— Ну да. Сильный такой смрад. Но его поначалу не было… или я просто внимания не обратила.
* * *Директор школы — дебелая женщина лет пятидесяти — ничего нового к тому, что уже узнал Макс, не добавила. Да, приняла в октябре двоих деревенских… Вели себя не очень? Так они все не очень. Родители, кстати, их забрали… нет, не сами — приезжал тут один человек, сказал, что староста из их деревни. Лютово называется… или как-то так.
— Староста? А как он выглядел?
— Да никак. Обычный такой мужичок, седоватый, крепенький. А взгляд такой… неприятный. Словно бы нечеловеческий… да.
Староста… Не тот ли это староста… не старый ли знакомый? Как теперь узнать? Парни-то в школе вряд ли еще покажутся. А может, они с кем-то общались, дружили?
— Общались — да, — сухо кивнула директор. — А вот насчет дружбы — так это вряд ли. Но вообще поспрашивайте у учителей.
Тихомиров так и сделал, пользуясь предоставленной ему властью, только начал не с учителей — с ребят. Случайно углядел бежавшего по коридору мальчишку — в темном пиджачке, аккуратно стриженного, в очочках, этакого Знайку.
— Бонжур, Денис. Не пробегай мимо!
— Бонжур… Ой, здрасьте, дядя Максим. Давно вас не видел!
— И я тебя…
Эх, были когда-то благословенные времена, захаживал Макс в русско-французское общество, на курсы. И Денис Лезнов тоже там обретался. Было, было когда-то такое время. И не так уж давно.
— Побазарим?
Денис улыбнулся:
— Легко!
— Где бы нам присесть?
— А пойдемте на третий этаж — там никто не учится, а в коридоре парты составлены.
* * *Денис тоже не рассказал ничего существенного, разве что добавил, что оба гоблина обожали пугать малышей.
— Страсти какие-то рассказывали… Про трехглазых монстров.
— Про трехглазых?
Макс тут же вспомнил цветики-семицветики, странную деревню с частоколом, вой и ужасную трехглазую морду!
— А что конкретно рассказывали-то?
— Да ничего конкретного, — отмахнулся мальчишка. — Так, пугали… Мол, не будешь приносить каждый день дань — отдадим тебя монстрам.
* * *Трехглазые монстры…
Выйдя из школы, молодой человек взглянул на часы и в задумчивости отправился в библиотеку — члены Комитета договорились по возможности собираться каждый день, докладывать о выполнении поручений, делиться мнением, планировать.
— Привет, Максим Андреевич! Что такой задумчивый?
Верхом на шикарном велосипеде, сверкающем никелем и лаком, Тихомирова обогнал Леха Трушин — местный «авторитетный бизнесмен», тоже с недавних пор входивший в Комитет управления. Мотивировал свое желание тем, что «достал уже весь этот бардак!».
По поручению Комитета Трушин теперь организовывал народную дружину — патрулировали школы, людные места, рынки.
— Хочу кое-чем поделиться. — Леха слез с велосипеда и зашагал рядом с Максом, придерживая белый пластиковый пакет с каким-то длинным свертком. — На одном рыночке, у Дома культуры, мясом начали торговать, между прочим — свежим. Но не целиком — тушами, — а всякими там обрезками, ребрами… Я бы даже сказал, объедками.
— Ну, коров да свиней многие держат.
— Так-то оно так… — Трушин недоверчиво покачал головой. — Я, конечно, не специалист, но… Ты не знаешь, кто у нас в Комитете в анатомии разбирается?
— Не знаю… впрочем, постой! Так Агриппина же врач!
— Это та, что с косой? — уточнил Леха.
— Ну да.
— А не знаешь, будет она сегодня?
— Должна бы быть… А что?
— Так… Хочу ей показать кое-что, как специалисту.
* * *Агриппина оказалась на месте — сидела за столом, весело о чем-то болтая с «мышонком» Галей и Глафирой Матвеевной, заведующей.
— Нам бы с ней уединиться, — обернувшись, шепнул Трушин. — Не хочется зря пугать…
— Сейчас…
Макс, на правах доброго знакомого, чмокнул в щеки всех женщин, Агриппине же шепнул:
— Отойдем во-он за тот стеллажик.
— Ой, ой, — с улыбкой покачала головой Глафира Матвеевна. — Вечно у вас какие-то секреты…
— Ну? — Поправив косу, женщина насмешливо взглянула на обоих. — Чего вам?
Трушин достал из пакета сверток, развернул. Пахнуло запахом несвежего мяса…
— Как вы думаете, что это?
— А тут и думать нечего, — напряженно усмехнулась Агриппина. — Берцовая человеческая кость!
