"Та самая Аннушка", третий том, часть вторая: "Долгий привал" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич

— Ага, — буркнула девушка, устраиваясь на сиденье, — тебе хорошо говорить. Ты просто курьер, сама себе хозяйка.

— А ты, значит, нет?

— А я — Разрушитель! Тот самый!

— Э… — озадачился я, — а можно пояснительную бригаду сюда? Что ещё за «разрушитель» такой?

— Ну, блин, Лёха, ты как вчера родился! Ты чо, реально не в курсе? Ну, Искупитель, Разрушитель, спасти Мультиверсум, уничтожить Мультиверсум, вот это всё? Блин, да не мог ты не слышать, это каждый знает!

— Как-то прошло мимо, прости, — я сел на пассажирское место спереди, закрыл дверь, Аннушка завела мотор. — И что ты как Разрушитель должна сделать?

— Убить Искупителя, конечно.

* * *

Едем молча. Я осмысляю услышанное, Даша задремала, Аннушка сосредоточенно рулит. Так вышло, что я не религиозен, и концепция «Спасителя» (вариант — «Искупителя») кажется мне абсурдной. Если для спасения кто-то непременно должен сдохнуть, причём от рук спасаемых, то ну его в жопу такое спасение. То, что это может быть моя женщина, не нравится мне ещё больше. Поэтому все её загоны на эту тему я записал в категорию «мистика — три листика», числю внутри себя по линии суеверий и не принимаю во внимание. Если кто-то решит что-то ей «искупить», то я ему башку прострелю, и всё. История про то, как Аннушка отчекрыжила какому-то парню голову, пусть и по его настоятельной просьбе, вызывает много вопросов, а уж то, что она потом с этой головой сделала… Но я не осуждаю. В том месте у кого хочешь крыша протечёт. Может быть, ей это вообще всё померещилось. Тем не менее, Дашино заявление про Разрушителя меня нервирует. Если та жуткая баба, Грета, её настраивала в этом духе, то за этой мистикой стоит какая-то физика? Или это просто входило в программу промывки мозгов для дочери, из которой она тщательно растила отменную психопатку? Странно это всё.

На следующем привале, когда Даша ушла купаться (встали, как Аннушка любит, у моря), а мы расположились со стаканами в раскладных креслах на пляже, я спросил свою спутницу:

— Может, мы зря откачали девчонку?

— Почему?

— Если она Разрушитель, а ты Искупитель, то она однажды может попытаться тебя убить. В голове у неё тот ещё компот, судя по всему.

— Ты же не веришь в это, солдат?

— Я-то нет, но она-то да. Триггерит её с полтычка, заклинит башню — и вперёд. Придётся её тогда заново убивать, возиться. А так надо было всего-то рядышком постоять, подождать.

— И чего ж ты не постоял?

— Рефлексы.

— Ну, вон пистолет у тебя под рукой. Вон девчонка плещется. Пристрели, и дело с концом. Она, как мы недавно убедились, не бессмертная. Сможешь?

Я смотрю, как Даша в трусах и мокром топике идёт к нам от полосы прибоя. Выглядит как обычная девушка, ничего «разрушительного», но я помню, что за ней числится минимум парочка глобальных геноцидов.

— Нет, не смогу. Не так.

— То-то и оно. Забей, солдат, будет как будет. Может, ты прав, и всё это фигня. И я не Искупитель, и она просто дура, тогда ничего делать не надо. А если это всё же правда, то ничего с этим поделать просто невозможно, потому что мы часть процессов метафизического характера, происходящих на уровне Мультиверсума в целом, и, что бы мы ни делали, предназначение приведёт нас в точку бифуркации.

— Слушай, но если всё так, и ты убила Искупителя, то, получается, ты Разрушитель?

— Да хрен его знает. Может, была. А может, это не так работает.

— Эй, народ! — добрела до нас по песку Даша. — Посмотрите кто-нибудь на спину, там, кажись, пластырь отклеился.

— А тебе вообще можно купаться? — спросил я, взяв её за плечи и поворачивая спиной к себе.

— Не знаю, забыла спросить. Но очень уж хотелось.

Спина мокрая, холодная, кожа покрыта мурашками, между лопаток круглый свежий шрам. Пластырь действительно остался где-то в море, но он, похоже, не нужен.

— Всё зажило, купайся на здоровье, — сказал я. — Но знаешь, что…

— Что?

— У тебя теперь один шрам. А было дофига, — я покрутил её перед собой, разглядывая. — Да, и на ногах пропали.

— А на жопе? — она, не смущаясь, оттянула резинку трусов.

— Да, гладко, как у младенца.

— Офигеть! Значит, не соврала та девчонка!

— Какая?

— Нагма. Докторская дочь. Мол, картинки её не просто так, а постепенно приведут меня в порядок. Сначала шрамы на коже, а потом и рубцы на душе. Не знаю, что она имела в виду насчёт души, у меня её, может, и вовсе нет, но со шкурой сработало. Класс! Надо ей подарить что-нибудь, если ещё увидимся. Интересно, у неё враги есть? Я бы их убила, говно вопрос!

— Спроси сначала. Может быть, девочка предпочтёт в подарок мягкую игрушку.

* * *

Сашка сидит в библиотеке на диване и читает книгу. В том же месте и той же позе, что мы её оставили. Если бы не грязная посуда и пустые упаковки от сублиматов, можно было бы подумать, что с нашего отъезда прошло максимум полчаса.

— Сашка! — возмутилась Аннушка. — Что за срач ты тут развела! Кто обещал убирать и следить за домом?

Интонации у неё при этом были настолько материнские, что я не удержался от смеха, спровоцировав укоризненный взгляд в свою сторону.

— Прости, мам, — Сашка подняла глаза от книги. — Я зачиталась.

Несмотря на вялые протесты, мы изъяли у неё книгу, заставили принять душ, переодеться и нормально поесть. Переключиться в реальность у девочки получилось не сразу, но потом она наконец осознала, что мы вернулись и что с нами Даша.

— Даша! Ты выздоровела! Ура!

— Ох, мелюзга, ещё не совсем, так что не обнимай меня так сильно!

— Прости. Я очень рада тебя видеть!

— Я тоже, аж сама себе удивляюсь. Ты реально сидела и читала всё это время?

— Ну… Иногда я немного спала. Вроде бы что-то ела… наверное.

— Вот ты странная! Что такого интересного может быть в старых книгах? Как по мне, всё это мелефитское чтиво — мутнейшая занудь, и ни хрена не понятно.

— Просто ты читаешь их неправильно. Точнее, именно читаешь, а в них надо жить. Смотреть на них изнутри, а не снаружи, понимаешь?

— Не-а, — засмеялась Даша. — У меня, наверное, голова не так устроена, как твоя.

— Да, — вздохнула Сашка, — не так, это правда. Но я всё равно попробовала бы тебя научить. Читали бы вдвоём, это в четыре раза интереснее!

— Нет уж, Саш, меня мамка в детстве ремнём драла, чтобы я читала, у меня при одном взгляде на обложку теперь жопа чешется. Да, прикинь, — воодушевилась она внезапно, — у меня шрамов больше нет! Хочешь, покажу?

Она вскочила со стула и взялась за пояс штанов, готовая продемонстрировать.

— Даша! — всплеснула руками Аннушка. — Можно не показывать жопу за столом?

— Подумаешь, я же не жрать её предлагаю! Ладно-ладно, не буду, успокойся. О, кстати! Совсем забыла! Нагма же тебе портрет передала! В рюкзаке у меня, в майки замотанный, я, вроде бы, даже ни разу на него не села!

Портрет исполнен красками, не знаю какими, не разбираюсь, но вроде бы не маслом. В манере «крупного мазка», не детализирован, фон размыт. Аннушка на нём слегка вопросительно и немного напряжённо смотрит на зрителя синими глазами, рот взволнованно приоткрыт, как будто она хочет сказать что-то очень важное, и именно мне. Ну, то есть тому, кто смотрит на картину, конечно. Аннушка очень похожа на себя, девчонка реально хорошо рисует. Похожа — и всё же другая. Что-то неуловимое в глазах, позе, в том, как она держит голову… Словно художница видит за этим лицом чьё-то ещё, и оно чуть-чуть просвечивает на портрете.