"Та самая Аннушка", третий том, часть вторая: "Долгий привал" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич

Annotation

История, продолжающая цикл «Хранителей Мультиверсума».

Та же вселенная, другие герои, новые приключения, и, конечно Та Самая Аннушка!

Третий том, вторая часть.

«Та самая Аннушка», третий том, часть вторая: «Долгий привал»

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

«Та самая Аннушка», третий том, часть вторая: «Долгий привал»

Глава 19

Разрушительница

— Как ты? — спросил я Дашу, когда машина нырнула в туман Дороги.

— Хреново, Лёха, — ответила девушка, устроившись на заднем сиденье. — Таращит, болит внутри, слабость чёртова. Ненавижу быть слабой! Мамка припёрлась, а я ни хрена не могу, даже удрать. А главное, ломает. Нет ничего хуже ломки. Колотит, как от голода, но не от голода… В конце концов, на всё готова, чтобы хоть кроху получить. Мамка меня так приучала коллапсы мутить, потому что в этом состоянии плевать на всё, что угодно сделаешь.

— У меня есть сенсус для тебя.

— Серьёзно? — воспряла она. — Охренеть. Лёха, ты мой кумир! Дорого обошёлся?

— Трофей.

— Тем лучше. Давай сюда скорее!

— С ума сошли? — резко сказала Аннушка. — Не на Дороге же!

— А, блин, точно, — согласилась Даша. — Забыла про эти приколы. Давайте тормознём где-то, а то терпежу нет.

Остановились в пустом срезе, пыльном и неприятном, просто на дороге, возле сломанной эстакады над замусоренным шоссе.

Даша выбралась из машины, села в траву на обочине, протянула руку:

— Дай!

Я вложил в неё шарик.

— Сама себя ненавижу в такие моменты, — сказала она, сжимая ладонь и зажмуриваясь. — Но я вообще к себе не очень.

Меня охватило странное ощущение, как будто я пробую на вкус чью-то боль, стыд, омерзение и отчаяние.

— Так, солдат, — сказала Аннушка, оттаскивая меня за локоть, — а ну-ка держись подальше. Поток такой, что даже меня цепляет. Хорошо, срез пустой, а то тут чёрт знает что могло бы случиться от выброса. Понимаешь теперь, почему на Дороге нельзя было?

— Что-то не очень.

— Был бы выплеск на пол-Мультиверсума, а нас выкинуло бы в какую-нибудь жопу мироздания.

— Жопее той, с зубастиками?

— Нет, — сказала Аннушка, подумав. — Жопее, наверное, не бывает. То жопа всех жоп. Если бы у жопы была своя жопа, то это было бы самое жопное её место.

— Слушай, а почему Даша туда не проваливается? Или, к примеру, Грета?

— Даша не корректор. Она не была фокусом, она не может вобрать в себя столько сенсуса в принципе, мне кажется. Поэтому от неё фонит так сейчас, через край выплёскивается. Грета… Я не знаю. Калеб говорил, Мелехрим проводил перворанговых через какой-то обряд, чтобы они стали почти как достигшие финала коллапса фокусы, но при этом оставались в нормальной метрике. Но Калеб дурачок и брехло, а сама Грета нам ничего не скажет.

— Зато скажет Конторе, — кивнул я. — Этим кто угодно и что угодно расскажет, я думаю. Как они её стреножили, а? Не пикнула даже.

— Знаешь, солдат, да насрать. Чтоб они провалились все — Контора, Коммуна, Конгрегация, альтери эти мутные… Не хочу, чтобы это было моим делом. Не хочу быть Искупителем.

— Да, может, ты и не он вовсе.

— Может. Но что-то со мной, солдат, определённо стало не так. Не как раньше. Что там эта жертва семейного насилия? Оклемалась?

Даша прилегла на траву, дышит ровно, глаза закрыты, выглядит нормально.

— Полегчало?

— Да. Конкретно прям. Хочется пойти и убить кого-нибудь. Жестоко, кроваво и изобретательно.

— Немного не тот эффект, которого я ждал.

— Не парься, Лёха, это просто сенсус. Меня всегда от него накрывает алым. Но вас я не грохну. Не в этот раз.

— А тебе точно надо именно такой? Я тут узнал, что они разные.

— Мамка всегда давала красный. Мафсала потом тоже давал красный, а я без понятия. Мамка просила Мафа подобрать под меня, так что, наверное, то, что надо. Он разбирается.

— Ага, — кивнула Анушка, — как никто. Но вот хочешь ли ты для себя того же, что для тебя хотела мать?

— Не задавай мне сложных вопросов сейчас, — отмахнулась Даша. — Дай просто на травке полежать. Я недолго. Мне не больно, это так редко случается. О том, кто я такая и как мне жить дальше, я подумаю как-нибудь в другой раз. Или не подумаю.

— Да лежи, сколько хочешь, мы никуда особо не спешим.

Девушка валялась на травке с полчаса, а мы успели перекусить, и я уже думал, что она уснула, но нет. Встала, осторожно подвигала плечами, покрутила торсом, наклонилась, распрямилась.

— Да, почти не больно уже. А ведь насквозь проткнула, аж кончик между сисек торчал. Хороший доктор. И дочка у него прикольная. Нарисовала моих портретов штук десять. Вышло лучше, чем на самом деле. Еле уговорила сжечь их потом.

— Зачем? — удивился я.

— Не хочу памяти о себе. Меня вообще быть не должно. И когда не станет, то пускай ничего не останется.

— Даша, — сказал я осторожно, — ты так-то взрословата для подростковых суицидных загонов.

— Чего? — рассмеялась она. — Не, Лёха, ты меня не так понял. Я от жизни не откажусь, хоть бы даже она состояла из одной боли вообще. Мне жить нравится. Травка, вот, солнышко. Людей нет. Хорошо! Люблю, когда людей нет. Вы не в счёт, вас я себе сама выбрала. Я мало что сама выбирала, всё больше мамка мне. Но когда жизнь закончится, то я не хочу, чтобы от меня что-то осталось, понимаешь?

— Не очень.

— Ну, как бы тебе объяснить… Вот, например, фоточки. Люди прям обожают фоточки. Чтобы и так, и сяк, и жопой об косяк. А потом кто-то их находит, смотрит и думает: «Вот дура какая-то была, а теперь нету, да и хрен с ней». Или сраные могилы. Ненавижу сраные могилы! Чёрт, где ни ткнись, везде эти мерзкие кладбища! В чём прикол? Зачем медитировать над трупом? Все эти даты, портреты, весь этот душный кринжовый вайб?

— Чтобы помнить? — предположил я. — Что был такой человек.

— Нахрена, Лёх? Его уже нет, место освободилось! Время кончилось, сенсус развеялся, информация стала частью Фрактала. Зачем люди цепляются за своих покойников, а не живут дальше?

— Потому что знают, что сами смертны, мне кажется. Память об ушедших помогает с этим как-то смириться.

— Да насрать. Если в следующий раз меня зарежут успешнее, не вздумайте хоронить.

— А что с тобой сделать? Съесть?

— Отравитесь, — заржала Даша. — Я дико токсичная. Просто выкиньте в канаву, или что там будет поблизости. Утилизуйте и забудьте. Вот! Это главное! Забудьте немедленно!

— Почему?

— Боюсь, что пока меня помнят, я каким-то образом всё равно буду тут, но от меня уже вообще ничего зависеть не будет. Меня дико достало, что от меня ничего не зависит!

— А с чего ты взяла, что это так?

— Ну, Лёха, ты даёшь! Это ты живёшь ни для чего и как хочешь. А меня мамка родила для конкретной цели, растила для неё, дрючила и мучила, и вот, сделала. Я стрела для одной мишени, ключ для одного замка…

— Слишком много болтаешь, — оборвала её Аннушка. — Причём всякую чушь. Поехали уже, сколько можно тут торчать?

— Ну, и пожалуйста! — надулась Даша. — Я с вами… А вы… Эх…

Полезла обратно в машину.

— Да пойми ты, — сказала Аннушка примирительно, — нет у тебя никаких целей, мишеней и обязательств. Вали куда хочешь, занимайся чем угодно. Или ничем не занимайся, найди пустой мир по вкусу и валяйся там на травке под солнышком, пока корни из жопы не пустишь. Нет никакой предопределённости.