Андрей Жиров - Отмщение
Все ужасы прошлого, вся кровь и страдания бледнеют перед грядущим бедствием. И всё, что осталось для борьбы - сами люди. Именно им предстоит побеждать. Не примитивным танкам и самолетам, не автоматическим винтовкам. Потому, что против этого врага оружие бесполезно - любое. Военные понимают - не говорят, не произносят вслух, боясь спугнуть грубой речью хрупкую удачу - но понимают: оружие, базы - лишь символ. А победа принадлежит только сердцу, открытому для борьбы, удар нанесет рука дерзновенного, а не меч, легший в ладонь.
Военные знают: человек способен бросить вызов - такова его природа - даже тому, кого не может победить. И добиться невозможной победы. Это тяжелое знание хуже петли на шее. Ведь силен страх в душе - да не только страх, здравый смысл. Подсказывающий знающим: "Мы - смертники. Наш билет - в один конец. Победить или..." Но, сохраняя сомнения в душе, военным приходится вести за собой людей...
Галина же по странной прихоти судьбы объединяла в душе оба тяжких бремени. Пускай на людях, по упрямости характера и должностной ответственности, генерал-майор Ветлуга и сохраняла маску непроницаемости, по-правде страдала не меньше. Вдвойне обидно осознавать, что маску-то большинство воспринимало как истинное лицо. Последним - и наиболее болезненным - подтверждением оказался сегодняшний утренний случай. Две сотрудницы о чем-то переговаривались тайком - Ветлуга не слышала с противоположной стороны коридора. Хотя догадаться не сложно: все люди. Новости в последние два дня почти не доходили - и от того на душе становилось особенно скверно. Мужчины изо всех сил выдерживали характер, ни словом ни жестом ни кажучи слабость. А вот женщинам приходилось тяжелее. В конце концов, если дети для сотрудников режимного объекта были явлением редким, то уж родня присутствовала практически у каждого. И что прикажете делать? Нельзя обвинять человека в наличии души - которая не механизм и не птица, чтобы всегда подчиняться железным рамкам.
Наверняка тогда, утирая тайком слезы, двое и делились женским горем. Галине даже показалось, что слышит тихие всхлипывания. В этот миг Ветлуга, поддавшись душевному порыву, решила наплевать на сложившийся стервозный образ, не сдерживаться больше официальными рамками и попросту посочувствовать подругам по несчастью. Но стоило только Галине приблизиться, как разговор мгновенно стих - как отрезало. Заслышав звонкие удары каблуков о кафель, сотрудницы опасливо заозирались по сторонам. Заметив начальницу, немедленно замолчали, изобразив на лицах непроницаемое выражение. Конечно их с головой выдавали покрасневшие глаза, припухшие носы, но Галина, раздосадованная, предпочла молча пройти мимо. Ограничившись резким кивком. Девушки ответили тем же.
Пересекши коридор, поспешно сбежав через пару пролетов и галерею, притворив за спиной тяжелую бронированную дверь, Галина не выдержала. По пути ещё сдерживалась, а сейчас прорвалось. Чувствуя себя совершенно несчастной, женщина бессильно опустилась на корточки, обхватила колени руками и тихо заплакала. Сильным тоже тяжело. Особенно - по прямому сильным...
Опасаться свидетелей не было нужды - ключи от замороженных уровней были пока только у трех человек на базе. А дверь - помимо брони - как и каждая на "Алатыре", обладала абсолютной звукоизоляцией.
Так что Галина с полной самоотверженностью позволила себе не стесняться. Обида, долгие месяцы копившаяся в душе, наконец перехлынула через край. Злые слезы текли, никак не желая униматься. Именно в таком виде её и нашел генерал Толстиков. Илья Сергеевич... Илья...
От этих воспоминаний лицо Галины озарила невольная улыбка. Илья Толстиков оставался одним из немногих на базе, кто знал генерала-майора Ветлугу не только как директора, но как обычного человека. И почти единственным, кто не "получил" знание, а, что называется, взял сам...
Невольно погрузившись в воспоминания, Галина сама не заметила, как быстро пролетели несколько часов. Захлопнув, последнюю дверь Ветлуга наконец облегченно вздохнула, поудобней перекинув на плече сумку с инструментами. А ведь впереди предстоит ещё планерка по результатам расконсервации объекта.
"Не привыкать!" - Галина решительно встряхнула плечами. От резкого движения прямые локоны русых волос взвились словно крылья. Решительно притопнув для бодрости, "директорша" решительно направилась на выход. Теперь, когда настроение более-менее выровнялось, даже пустынные коридоры перестали казаться угрюмыми. Легко преодолев - почти пробежав обратный путь, Галина прикрыла входную дверь на этаж, заперла на ключ и, перепрыгивая через ступеньки, буквально взлетела наверх...
... К этому времени Толстиков закончил собирать данные. Не отвлекая подчиненных от работы, Илья Сергеевич лично - разминочной трусцой пробежался по отделам. Не стесняясь должности и звания. Там приходилось аккуратно извлекать из творческого процесса начальников, чтобы получить заветные сводки. Частенько прикладывая кого словом, а кого и не только, чтобы вывести из творческой нирваны в более-менее адекватное состояние. Никакой свободы творцам - бюрократия-с, издержки профессии... А, поскольку из-за войны на объекте натуральный аврал, ранимые души творческих личностей вполне себе не сдерживались и отвечали на притязания начальства отборной, замысловатой грубостью. В общем, пробежка нескучная.
Но вообще, конечно, особых зверств не случалось - на "Алатыре" сложилась обстановка, наиболее располагающая к творчеству и весьма ценимая начальством. Да и в то же "начальство" отбирались не какие-то заезжие, а свои, уже привыкшие к смещенной расстановке приоритетов: творец важнее бюрократа, а результат - репутации. Возможно, высоким результатам, изобилующим открытиями, прорывами, новаторскими разработками "Алатырь" обязан высокой не столько концентрации гениев, сколь банальному (но так до обидного редкому) умению коллектива самостоятельно наладить рабочий процесс.
Да и разве трудно вместо разведения бюрократической волокиты заняться делом самому? Толстиков вообще не понимал, почему в таком загоне у всяческих начальничков, начальников и тому подобных директоров работа с людьми? Добро, если ты от зари до зари словно каторжный корпеешь над планами, проектами и прочая, прочая, прочая... Когда времени нет банально подняться с места, голову повернуть - тут и заикаться не стоит о пренебрежении. Но уж чересчур часто Илье ещё до перехода на "Алатырь" приходилось видеть классических кабинетных обитателей. Единственной заботой которых оставалась имитация бурной деятельности да сохранение важного вида на рыхлой физиономии. Да! И конечно же перекладывание бумажек - с умным видом. Под разговоры о "модернизации", "развитии" и "ура-вперед!"
От этих воспоминаний Толстиков лишь грустно усмехнулся. Увы, люди стали постепенно забывать: работа начальника это прежде всего работа с людьми. И даже не с позиции организации коллектива таким образом, чтобы обеспечить максимальную отдачу. Подобный подход грешит пороком: в апогее такая политика грозит стать совсем бесчеловечной - направленной на бездушное "выжимание" ничего не подозревающих людей до капли с последующим пренебрежительным избавлением. Нет, так тоже нельзя. "Начальник" - от директора до генсека - не иная раса, не особый подвид человека. Если он забывает, что работает в первую очередь ради блага людей - в идеале всех, без исключения - то это плохой начальник. Скажем прямо - хреновый.
Романтично, наивно? Да. Можно подумать, что сейчас плохо, а раньше был золотой век. Не был конечно. Ошибочно? Нет. В это Толстиков верил свято. Пускай подобное мировоззрения и страдает излишним максимализмом - это Илья Сергеевич четко понимал, не строя иллюзий. Но, с другой стороны, нет развития без стремления к лучшему. Без идеального - такого идеального, чтобы наивное, невероятное, недостижимой. И непременно искреннее. Чтобы хоть зубами, хоть тушкой, хоть чучелом - но стремиться к нему. Каждый день, каждый вздох, не смотря ни на что. Если человечество навсегда завязнет в возрасте мелкого капризного ребенка, то судьба его будет чрезмерно трагична. А ведь сейчас именно так и происходит. Чем отличается принципиально человек, обеспокоенный лишь собственным благополучием от эгоистичного пятилетнего малыша? Лишь связностью речи и объемом потребностей. А начальники - лишь неизбежное следствие общего уровня взросления - самый яркий индикатор.
"Да... - подумал Толстиков. - Несмотря на успех дела революции, несмотря на победное шествие нашей Идеи, все-таки нам ещё предстоит долгий путь... Всем нам предстоит сложный, мучительный рост - с ломкой стереотипов, расширением мировоззрения, изменением понимания между словами "хочу" и "должен"... Сумеем ли пройти, выдержим?" И сам себе ответил в очередной раз: "Сумеем, выдержим! Не может быть иначе. Даже верить подобному не хочу! Нет горизонтов, за которые невозможно заглянуть! Нет вершин, где нас не будет! Нет преграды, сильнее человека! Если сами захоти - искренне, беззаветно - сможем... Все сможем!"
