Александр Богатырёв - Марсианин
Ну а ту передачу на Землю, где я оправдывался за Олимп, я закончил следующим сообщением, так же имевшим далеко идущие последствия…
— Кстати, — говорю, — все флажки сейчас на вершине в туре торчат… У меня здесь только нарисованные остались, что на боках станции и на нашивках. Так что «Второй» — особый заказ: привезти запас флагов и что-то типа флагштока.
Возвращение
После истории с «восхождением» наступил перелом. Я уже знал, что бульшая часть времени «зимовки» на Марсе прошла. Осталась меньшая и с каждым днём она становилась всё меньше. Да и за то что я тем «восхождением» очень многим доставил кучу неприятностей, меня грыз стыд. Так что старался больше таких «фортелей» не откалывать. Для меня самой частой в то время вылазкой стала поездка на «ледник». Как за пробами так и за запасами воды.
Со «Второй Марсианской Экспедицией» должны были прилететь не только люди на смену, но и должны были прибыть ещё несколько секций для уже мобильной Базы. А для этого нужна была дополнительная вода. Вот я и мотался долбить ту замёрзшую грязь. Там, конечно есть и толстенный пласт чистого льда. Но в то время для меня с теми моими возможностями он был недоступен. Там нужно было альпинистское снаряжение. Так что приходилось довольствоваться тем, что есть.
Параллельно, конечно, продолжал по настоятельным просьбам наших биологов искать жизнь или её останки. Но как ни старался, так и не нашёл. Очень хотелось, найти. Но увы: Марс оказался биологически совершенно мёртвой планетой.
Пока шарахался по окрестностям нашёл ещё несколько мест, весьма перспективных для добычи льда. Нашёл кучу минералов. Попутно освоив на хорошем уровне геологию. Нашёл даже несколько небольших месторождений всяких полезностей, окромя льда.
И вот, пока так бегал-прыгал, катался по Марсу, сам не заметил, что он мне стал нравиться.
Та, каменистая пустыня, что вы обычно видите. Это ведь далеко не весь Марс. Да, пустынь там много, но кроме неё есть ещё много крайне симпатичных мест, и на них натыкаешься, стоит ишь подальше укатить от Базы. Последние четыре месяца перед прилётом смены я забирался всё дальше и дальше на мною же модернизированном вездеходе.
Там есть очень красивые места… А цветов и их оттенков поболее чем привычные уже красно-коричневые.
Прибавляло уверенности и оптимизма ещё осознание даты прилёта следующей смены, а значит и возвращения домой.
Человек, такое существо, что он приспосабливается ко всему. Да и неприязнь к Марсу, что была во мне поначалу, она ведь была вызвана всего лишь той нелепой случайностью с «Ласточкой».
Я неосознанно воспринял эту катастрофу, заставившую бороться за свою жизнь, как личное оскорбление.
А осознав это я стал прежним. Тем самым романтиком, что летел на Марс готовить его полномасштабное освоение.
Вернулся мой оптимизм. Исчезла сур-р-ровость, что гнула меня эти полтора года, вызванная необходимостью бороться за свою жизнь. Я смотрел на пески Марса и видел уже не только пески и булыжники. Я видел его дикую красоту, я видел то, что спит под этими песками миллиарды лет, и ждёт. Ждёт нас. Ждёт, чтобы мы разбудили эти реки, что некогда текли полноводным потоком, моря, что катили валы по бескрайним просторам, ветер и дожди, что когда-то трепали, мыли и полоскали эти мёртвые скалы.
Ведь по сути, Марс не мёртв. Он просто спит. И отсюда его извечное безмолвие лишь раз в два наших года на несколько месяцев прерываемые пылевыми бурями.
И бури те суть механизм, миллиарды лет назад заведённый и тикающий как будильник: тик-так — один марсианский год. Тик-так…, который вот-вот взревёт и превратится в бурю пробуждения.
А ведь так и будет пройдёт лет 50, поставим таки за Марсом то самое «Суперзеркало»… Ну типа тех, что ныне у нас на геостационаре находятся и в полярную зиму заполярье освещают, но только гораздо большие по масштабу и размерам, чем околоземные. И закипят тогда полярные шапки, потекут реки из плавящихся подпочвенных льдов. Появятся моря и океаны.
Но перед этим грянет не просто буря, а всем бурям Буря!
А вот когда она уляжется, когда установится новое равновесие, Марс преобразится, там будут реки и водопады. Озёра и моря. Там будет почти нормальной плотности атмосфера. Правда, наполненная углекислотой. Но и это ведь не беда — ХЛОРЕЛЛА очень быстро пожрёт её, наполнив кислородом. И вот тогда, настанет главная пора, Главного освоения Марса. Мы засеем его, засадим лесами и садами.
Так что «будут на Марсе яблони цвести». Будут.
В План записано и он свёрстан! А раз так, то он будет выполнен! Иначе у нас не бывает.
В это время я всё больше и больше стал приглядываться к Марсу совершенно с другой стороны. Я всё чаще стал представлять, что будет здесь лет через сто — сто пятьдесят, когда поднимутся леса, а климат станет вполне устойчивым и вполне тропическим.
Я стал рисовать. Но не так, как обычные художники — Там у меня таких возможностей не было, — а на ЭВМ. И в этих картинах я хотел представить ЧТО будет там, где я побывал. Я видел уступы, в руслах давно высохших рек, я видел те скалы и берега. Я часто останавливался и грезил наяву, представляя как с тех же уступов будет греметь водопад, а по берегам шуметь лес. И чем чаще я это представлял, тем яснее всё это видел.
Я видел башни грозовых облаков над закатными морями, я видел ЭТИ «луны Барсума», светящие сквозь облака, я видел закат Солнца и одновременный восход Кольца, сияющего в ночи и превращающего ночь в день.
Того самого, состоящего из зеркал, которое мы построим за Марсом чтобы обеспечить Марс таким же притоком тепла, как и наша Земля…
А может и чуть-чуть большим, чтобы было чуть побольше тропиков и поменьше холодных зон. И всё это я изображал на своих картинах.
Весьма реалистичные картины получились однако, из-за чего амеры потом долго (да кажется и по сейчас) спекулировали на тему, что на Олимпе я не был, а всё это просто нарисовал. Их даже не убедили снимки, сделанные с орбиты, с большим разрешением, где вполне чётко видны и флаги, и отражатели, что я там выложил и оставил.
А ведь оставил я их там и выложил именно для того, чтобы потом уже ни у кого не было сомнения, что я там ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БЫЛ, если они будут видны из космоса.
Я думаю, что какая-то из очередных экспедиций таки снова поднимется на Гору и, возможно, кого-то из амеров с собой прихватит. Впрочем, что с них убогих взять, если они даже СВОЁ собственное достижение 1969 года умудрились попортить серией «улучшающих» фальсификаций?! Теперь на нас же свои грехи переписать пытаются.
Да и хрен с ними! Что НАМ их убеждать?! Мы Марс УЖЕ осваиваем…
Вот так я работал и развлекался, пока по небу не покатилась новая звезда — прибыла СМЕНА.
Танец, что я исполнил?
Не! Это был не экспромт! Я долго готовился и долго тренировался. Я давно подумал, что наш родной гопак выполненный в скафандре на песках Марса будет смотреться убойно. Гравитация там, правда маленькая, но всё равно эффектно вышло!
Хотел позабавить прибывающих, да и Землю тоже. Что типа я тут, как полагается, занимался не только научными исследованиями, но и спортом — на Олимп взошёл, булыжник поднимал как штангу и об искусстве не забывал — картины рисовал, танцевать учился… в скафандре… и следующим сменам того же пожелал и «наказ» написал! J
Кстати, когда пришла пора покидать Базу и отправляться на орбиту, я торжественно передал Руководителю Смены Второй Марсианской Экспедиции тот самый юбилейный рубль. Помните его историю? Вот-вот! Так что рано или поздно, на Марсе очередная Смена передаст его тем, кто его через меня туда послал.
Чую, что он так и останется там, как нечто типа вымпела или «Переходящего Знамени», который будут передавать из рук в руки следующим сменам и Экспедициям. Вот так, не подозревая о том, тот самый экипаж «Молнии», заложил красивую традицию — ведь это не абы что, не просто монета, денежка, а это «40 лет Победы»!
При прощании состоялся достопримечательный разговор. Руководитель смены признался, что когда спускались на Марс, ожидали увидеть хоть и живого, но несколько неадекватного космонавта на Базе.
А встретили вполне нормального, как будто только что вчера проводившего Первую Экспедицию. Эдакого смотрителя-заведующего. Как будто ничего и не было.
Я только ухмыльнулся, но ничего на это не ответил. Пусть то, чего мне это стоило, останется «за скобками» повествования.
Им там два года сидеть, и с неприятностями воевать. Не буду «жалиться» буду хвастаться, чтобы у них повода раскисать не было. А им это сильно понадобится.
На прощание же сказал: «Ну, я тут управился, и вам того желаю!»
За всех ответил доктор: «Мы будем стараться, мы обещаем!». А доктор тот самый — с Первой Экспедиции. Цай Мин-Нэн.
