Гарри Тeртлдав - Великий перелом
Ответил Ааатос:
— Возвращайтесь сюда для полного доклада, командир полета Теэрц. Мы найдем другие возможности заставить Больших Уродов заплатить.
— Возвращаюсь на базу, — подтвердил Теэрц.
Если американские тосевиты начнут использовать управляемые снаряды, у Расы в будущем появится множество шансов нанести удар по их установкам. Имел ли в виду Ааатос именно это, Теэрц не знал.
* * *Высоко подняв белый флаг перемирия, Джордж Бэгнолл вышел на поляну в сосновом лесу, к югу от Пскова. Снег похрустывал под его валенками. Огромные шлепающие боты напомнили ему веллингтоновские сапоги, но только сделанные из фетра; при всем своем уродстве они чудесно защищали ноги от холода. Что касается тела, то на нем был кожаный, на меху комбинезон королевских ВВС.
На дальней стороне поляны появился ящер. Инопланетянин также нес белую тряпку, привязанную к палке. На нем тоже были валенки, несомненно, снятые с мертвого русского солдата. Несмотря на валенки, несмотря на множество слоев одежды под шинелью вермахта, сидевшей на ящере, как палатка, существо выглядело страшно замерзшим.
— Говорите ли вы по-русски? — произнесло оно с шипящим акцентом. — Или же по-немецки?
— По-немецки я говорю лучше, — ответил Бэгнолл. Затем решил проверить наудачу: — Вы говорите по-английски?
— Не понимаю, — сказал ящер и перешел на немецкий. — Мое имя — Никеаа. Мне предоставлено право вести переговоры от имени Расы.
Бэгнолл назвал себя.
— Я — инженер британских королевских воздушных сил. Мне поручено вести переговоры ради немецких и советских солдат, защищающих Псков и его окрестности.
— Я думал, что британцы далеко отсюда, — сказал Никеаа, — но, может быть, я не так хорошо знаю тосевитскую географию, как мне казалось.
Что имелось в виду под словом «тосевитская», стало ясно из дальнейшего.
— Британия не так близко от Пскова, — согласился Бэгнолл. — Но большинство человеческих стран объединилось против вашего рода, и поэтому я здесь.
«И как бы я хотел оказаться в любом другом месте!»
Его бомбардировщик доставил сюда радиолокационную станцию и специалиста, который должен был объяснить русским, как с ней работать, но почти сразу после посадки самолет разбомбили, и пилот не смог вернуться в Англию. Он и его товарищи находились здесь уже год. И хотя они нашли себе дело — стали посредниками между красными и нацистами, которые по-прежнему ненавидели друг друга не меньше, чем ящеров, — это было занятие, с которым хотелось покончить как можно скорее.
Никеаа сказал:
— Очень хорошо. Вы имеете полномочия. Вы можете говорить. Ваши командиры попросили об этом перемирии. Мы согласились в данный момент, чтобы узнать причины этой просьбы. Вы мне скажете это немедленно.
Немецкое слово «зофорт» («немедленно») прозвучало как длинное угрожающее шипение.
— За долгое время боев здесь мы захватили пленных, — ответил Бэгнолл. — Некоторые из них ранены. Мы делали для них все, что могли, но ваши доктора лучше знают, что делать и как обращаться с ними.
— Истинно так, — сказал Никеаа.
Он двинул головой вверх и вниз, изображая кивок. В первое мгновение Бэгнолл воспринял жест как естественный. Затем он сообразил, что ящер научился этому движению вместе с немецким и русским языками. Его уважение к образованию Никеаа приподнялось на ступеньку.
То, что он сказал ящеру, было, несомненно, правдой. Насколько он знал, военные в Пскове относились к пленным ящерам гораздо лучше, чем немцы к пленным русским, и наоборот. Ящеров было трудно захватить в плен, и они представляли собой большую ценность. Нацисты и красные соперничали из-за них.
— Что вы хотите в обмен на возврат этих раненых самцов Расе? — спросил Никеаа и издал странный кашляющий звук, видимо, пришедший из его собственного языка. — У нас тоже есть пленные немцы и русские. У нас нет здесь британцев. Мы не причиняем вреда этим пленным после того, как захватываем их. Мы отдадим их вам. Мы отдадим их десять к одному, если вы согласны.
— Этого недостаточно, — сказал Бэгнолл.
— Тогда мы отдадим двадцать за одного, — сказал Никеаа.
Бэгнолл слышал от тех, кто имел дело с ящерами, что чужаки не умеют торговаться. Теперь он сам убедился в этом. Люди на переговорах так легко не соглашаются.
— Этого все еще недостаточно, — сказал он. — Кроме солдат, мы хотим получить сотню ваших книг или фильмов и две машины для просмотра фильмов вместе с работающими батареями для них.
Никеаа в тревоге отшатнулся.
— Вы хотите, чтобы мы раскрыли вам свои секреты? — Он снова издал тот же кашляющий звук. — Этого не будет.
— Нет-нет, вы неправильно поняли, — поспешно сказал Бэгнолл. — Мы знаем, что вы не передадите нам никаких военных руководств или чего-то подобного. Мы хотим получить ваши романы, ваши рассказы, научные труды, которые не научат нас создавать оружие. Дайте нам это, и мы будем довольны.
— Если вы не сможете использовать их немедленно, зачем они вам?
Человеку трудно истолковать интонации ящера, но Бэгнолл подумал, что в голосе Никеаа чувствовалась подозрительность. Чужак продолжил:
— Обычно тосевиты ведут себя не так.
Да, он был подозрительным.
— Мы хотим больше узнать о вашем роде, — ответил Бэгнолл. — Эта война непременно кончится, и тогда ваш и мой народы будут жить бок о бок.
— Да. Вы будете подвластными нам, — сухо ответил Никеаа.
Бэгнолл покачал головой.
— Не обязательно. Если бы ваше завоевание было таким легким, как вы думали, сейчас оно уже закончилось бы. Вам придется обращаться с нами почти как с равными, по крайней мере — до окончания войны, а может быть, и после нее. Так же, как нам с вами. Я знаю, что вы изучали нас долгое время. А мы только начинаем изучать вас.
— У меня нет полномочий решить такой вопрос самостоятельно, — ответил Никеаа. — К этому требованию мы не готовы, и поэтому я должен проконсультироваться со своими начальниками, прежде чем ответить.
— Раз вы должны, значит, так надо, — сказал Бэгнолл.
Он уже замечал — и не только он один, — что ящеры не способны принимать быстрые решения.
Он попытался голосом выразить разочарование, хотя и сомневался, что Никеаа поймет его интонации. Требование было непростым. Если ящеры передадут книги, фильмы и читающие устройства, половина добычи отправится в Москву, а вторая — в… нет, не в Берлин, он разрушен, в какой-то другой немецкий город. Половина достанется НКВД, половина — гестапо. Бэгнолл жаждал победы человечества над ящерами, но временами его пугал энтузиазм, проявленный нацистами и большевиками, пожелавшими помочь англичанам и американцам в изучении завоевателей. Он видел, как действуют люди Гитлера и Сталина, и это чаще ужасало его, чем удивляло.
Никеаа сказал:
— Я доложу ваши условия и сообщу ответ, когда мои начальники решат, каким он должен быть. Может быть, нам следует встретиться через пятнадцать дней? Я надеюсь, что к этому времени будет выработано решение.
— Я не ожидал такого длительного срока, — сказал Бэгнолл.
— Не следует принимать поспешных решений, особенно таких важных, — сказал Никеаа.
Было ли это упреком? Бэгнолл терялся в догадках. Ящер добавил:
— Мы ведь не тосевиты, чтобы мчаться сломя голову. Да, это упрек. Или просто пренебрежение.
— Пусть через пятнадцать дней, — сказал Бэгнолл и направился в лес, где его ожидал эскорт — смешанный, состоящий из двух групп, русской и немецкой.
Бэгнолл обернулся — Никеаа спешил к своим. От выдоха Бэгнолла образовалось облачко тумана. Для пилота Кена Эмбри и специалиста по радарным установкам Джерома Джоунза «свои» остались слишком далеко от Пскова.
Капитан Мартин Борк держал лошадь Бэгнолла. Этот служащий вермахта бегло говорил по-английски; Бэгнолл думал, что он связан с разведкой, но не был уверен в этом. Борк спросил по-английски:
— Удалось договориться об обмене?
Очевидно, он ожидал ответа на этом же языке, которого русские не знали. Удерживать союзников от того, чтобы они не вцепились друг другу в горло, было непростым делом. И Бэгнолл ответил на немецком, который многие в Красной Армии понимали:
— Нет, мы не договорились. Ящерам надо поговорить со своим начальством, прежде чем они решат, давать нам книги или нет.
Русские восприняли это как должное. В их понимании выйти хотя бы на дюйм за пределы приказа было опасно. Если все кончится провалом, вся вина ляжет на тебя. Борк презрительно фыркнул — в вермахте приветствовалась большая инициатива.
— Что же, ничего не поделаешь, — сказал он, повторив затем по-русски: — Ничево.
— Ничево, да, — сказал Бэгнолл и вскочил на лошадь.
Ехать верхом было не так приятно, как в теплом автомобиле, но хотя бы ноги и бедра не мерзли. До Пскова он ездил на лошади всего раз пять. Теперь он чувствовал себя готовым участвовать в скачках. Разумом он понимал, что до дерби ему еще далеко, но успехи в освоении верховой езды поощряли его воображение.
