Алексей Евтушенко - Минимальные потери
И все равно она бы справилась. Скорее всего. Но в самый пиковый момент, когда в резерве не оставалось ни единого киловатта мощности квантовых пушек и ни сотни кубических метров пространства для маневра, внутренним взором провидицы, помноженным на расчет бортового вычислителя, она увидела, что через пять секунд астероид, удивительно и бесстыдно напоминающий формой мужской половой орган в эрегированном состоянии и размером превосходящий «космический охотник» раза в полтора, сомнет машину командира эскадрильи Ганса Шефера, словно пустой картонный стакан, поскольку скорость этого «чуда природы», оторванного у неведомого великана, столь велика, что энергию удара не погасит никакое силовое поле.
Выход был один. Шарахнуть по смертоносному «члену» из квантовой пушки. Той самой, чью мощность она только что восстановила. Но тогда она гарантированно не успевала расправиться оставшейся второй пушкой с двумя «своими» обломками, поскольку аннигилятор был занят нейтрализацией «заряда дроби».
Полуторасекундный расчет показал, что с вероятностью в пятьдесят восемь процентов она распрощается с жизнью – времени для того, чтобы расправиться с самым большим, стотонным камушком, не хватит. Однако в любом ином случае Ганс Шефер гибнет с вероятностью в сто процентов.
– Не смей! – проревел в гермошлеме голос командира, догадавшегося, что у нее на уме.
Эрика решила, что сорок два процента – это охренительно хорошие шансы и молча, четким отточенным мысленным усилием перенесла огонь квантовой пушки с одного астероида на другой.
Она еще успела испытать смешанное чувство удовлетворения и жалости от превращения этого, по-своему замечательного произведения природы, в жалкий бесформенный и уже совсем не опасный силикатный огрызок, когда многотонная махина того самого опасного астероида, на который уже не хватило ни времени, ни мощности аннигилятора и второй квантовой пушки, врезалась в силовое поле «космического охотника», продавила его, словно железная гиря, упавшая на матрас, и острым углом обрушилась на корпус.
Визг и скрежет сминаемого «живого металла» смешался с дружным яростным воплем ее товарищей, наблюдающих эту картину, достойную кисти художника-баталиста, со стороны. А затем неожиданно и резко пришла боль, когда сработало автоматическое катапультирование, и ее, упакованное в летный скафандр-флюканзуг тело, уже в открытом космосе, прошил насквозь в районе левой ключицы камушек-метеор, величиной с хорошую пулю легендарного МГ-42.
Впрочем, насчет величины камушка-метеора выяснилось позже. А в тот момент забота у Эрики была одна: остаться в живых.
Не потерять сознание ей помог «ангел-хранитель» – аптечка молниеносной и автоматической медпомощи, которая сработала как надо, впрыснув в организм все необходимые поддерживающие лекарства, включая сильное обезболивающее. А родимый «флюканзуг» не только мгновенно затянул пробоины в самом себе (метеор прошел навылет), но заодно и предотвратил большую потерю крови, закупорив дырки в теле не хуже биопластыря. Впрочем, летный скафандр как раз был рассчитан на подобное и сработал штатно. Но одно дело знать, на что он способен в теории, совсем другое – убедиться в этом лично на практике. Незабываемый опыт. Не говоря уже об ощущениях.
Вот так, раненная и под лекарственным кайфом, Эрика и проболталась в открытом космосе, любуясь искристой потрясающей красой Млечного Пути и голубовато-жемчужной Новой Германией, плывущей где-то далеко-далеко под ногами, пока ее товарищи добивали в молекулярную пыль остатки астероидного роя.
Через два с четвертью часа двое пилотов уже освободились и смогли приступить к вылавливанию и спасению терпящей бедствие коллеги. Операция была отработана до мелочей на бесчисленных тренировках, а посему прошла успешно, и вскоре Эрика оказалась на борту линкора, где ею вплотную занялись врачи.
Туда же чуть позже был отбуксирован и ее разбитый, потерявший ход и управление «космический охотник».
Кусок жизни, длиной в несколько часов, выпал из памяти Эрики. А когда она вынырнула из снов в реальность, то обнаружила себя на койке корабельного лазарета с тщательно и аккуратно перебинтованной грудью и дремлющей рядом в кресле верной Тарсой Уругвато. Эрика совсем уж было собралась окликнуть своего денщика, как девушка открыла глаза.
– Здравствуйте, госпожа, – сказала она и улыбнулась. – Извините, что я заснула.
– Привет, Тарса. Ничего страшного. Давно ты тут сидишь?
– Сутки. Как вы себя чувствуете?
– Вроде неплохо, – ответила Эрика, прислушавшись к собственным ощущениям. – Грудь немного побаливает, а так – ничего.
– Метеор прошел навылет, – сообщила Тарса. – Врач сказал, что жизненно важные органы не задеты, и через пару недель вы будете в полном порядке.
– Это хорошо, – промолвила Эрика. – А скажи-ка, Тарса…
Дверь напротив отъехала в сторону, и через порог шагнул длинный, рыжий и носатый командир эскадрильи обер-лейтенант Ганс Шефер.
Тарса Уругвато обернулась через плечо, вскочила, как подброшенная, щелкнула каблуками и вытянулась по стойке «смирно», прижав ладони к бедрам и оттопырив локти.
– Вольно, ефрейтор! – скомандовал обер-лейтенант и махнул рукой, показывая, чтобы денщик очистила помещение. – Свободна.
Тарса покосилась на Эрику, и та прикрыла глаза – иди, мол, оставь нас вдвоем.
– Есть быть свободной, господин обер-лейтенант! – отчеканила Тарса и, демонстрируя безупречную выправку, вышла из палаты.
– Хороший у тебя денщик! – сообщил Ганс, повалился в кресло и забросил ногу за ногу. – Заботливый.
– Не жалуюсь, – сказала Эрика. – Хальб литр, Ганс!
– Хальб литр! – командир сделал ленивое движение кистью, имитируя партийный жест.
Никто уже и не помнил, когда древнее нацистское приветствие «хайль Гитлер!» окончательно превратилось в пародийное дружеское «хальб литр!»[7]. Говорят, начало было положено еще до начала Большой войны при жизни фюрера теми, кто ради красного словца и статуса вольнодумца готов был рискнуть своей жизнью.
Затем, на Восточном фронте, в промерзших насквозь страшных окопах Сталинграда оно приобрело особое звучание.
После стало чем-то вроде символа особого армейского шика и свободомыслия, отличного от тупого фанатизма «истинных национал-социалистов».
И, наконец, здесь, на Новой Германии, за двести лет окончательно утратило смысловой налет фиги в кармане и перешло в разряд жаргонного приветствия всех нормальных военных, особо не замороченных изрядно заплесневелой уже идеологией Третьего Рейха.
– Если и впрямь принес, поцелую в носик, – сообщила Эрика. – Раненным в бою положено.
– Встрепенулась, птичка! – радостно констатировал Ганс и широко осклабился, демонстрируя крупные, хорошо отремонтированные зубы. – Хвалю.
– Мы не птички, мы осы, – привычно ответила Эрика. – И не трепещем, а жалим. Так принес или нет?
– Обижаешь! – воскликнул командир, после чего торжественно извлек из карманов и водрузил на прикроватную тумбочку плоскую бутылку кальвадоса и плитку шоколада. Натурального.
– Специально интересовался у врача, – сказал он. – Тебе можно. И даже нужно. Я имею в виду шоколад, хотя и кальвадос, уверен, не повредит.
Эрика не поверила своим глазам. Настоящий шоколад, приготовленный из бобов какао, был баснословно дорог, поскольку деревья рода Theobroma cacao, семена которых в числе прочих были привезены более двухсот лет назад на борту «Нибелунга», приживались в почве Новой Германии плохо, их выращивание и получение от них плодов было делом чертовски трудоемким. Гораздо дешевле обходилось изготовление шоколада синтетического, напичканного в целом теми же веществами. Его, в основном, и производили, и потребляли. Испытывая ни с чем не сравнимое удовольствие, когда удавалось попробовать шоколад настоящий. При этом кальвадос или, допустим, коньяк (не говоря уже о водке) в подобных ухищрениях не нуждались, поскольку и яблони, и виноград на Новой Германии прижились, как родные.
– Спасибо, – сказала она растроганно, разворачивая обертку. – Шоколад – это чересчур.
– Ничего не чересчур. Ты мне жизнь спасла, между прочим. Стаканы где?
– В тумбочке. Ты преувеличиваешь.
– Нет, – Ганс полез в тумбочку, достал оттуда два чистых стакана, отвинтил крышку, налил в оба и спрятал на всякий случай бутылку в тумбочку. – Мы потом всей эскадрильей проанализировали ситуацию. Не открой ты вовремя огонь, этот каменный член прихлопнул бы меня в момент. Я и маму бы вспомнить не успел. Давай, – он обхватил стакан сверху, второй подал Эрике и подмигнул, – за твое скорейшее выздоровление. Чтобы гауляйтер не услышал.
Эрика взяла стакан точно таким же хватом, они глухо чокнулись, выпили. Ганс мощно втянул ноздрями воздух, выдохнул ртом:
– Хор-роший кальвадос.
– Ага, – Эрика бросила в рот квадратик шоколада, протянула плитку командиру. – Закусывай.
