Иван Тропов - Клан быка
Где-то протяжно скрипнуло.
— Не, народ, посижу еще с вами, — с ленцой начал знакомый голос — А то как в реал выйдешь, моя грымза тут как тут, сразу привяжется и запряжет… Эй, народ, вы где? Что у вас тут вообще…
Леха поднял морду.
Мечтатель сделал еще несколько шагов — и замер. Уставился на Леху, как мартышка на удава.
Еще один живой сосуд с несколькими литрами этого блаженства. Леха шагнул к нему… и остановился. Потряс головой. Господи! Так же нельзя…
Мечтатель смотрел на Леху, и его лицо съеживалось от отвращения. — Зачем?… — выдавил он и попятился. — Господи, ну зачем?…
Зачем…
Леха стиснул зубы, поглядел ему в глаза — и дернул головой на сарайчик: уходи!
Едва сдерживаясь.
Уходи, черт бы тебя побрал! Быстрее!!! Пить хотелось, все еще очень хотелось…
Кажется, еще не все трупы высосал, где-то в пыли должны быть еще двое с кровью — но все равно. Невозможно было спокойно смотреть на это тело, в котором несколько литров крови, утоляющей эту чертову жажду…
Леха крикнул, чтобы он уходил, но из пасти вырвался лишь оглушительный рев. Чертов движок игры! Вблизи игроков все слова монстров превращались в звериные звуки…
Мечтатель наконец-то опомнился. Развернулся и бросился обратно к двери.
И бычье тело будто само собой рванулось за ним. Леха хотел остановиться — приказывал себе остановиться! — но что-то внутри было сильнее. Будто все это происходило не с ним, а с кем-то другим. Словно он только глядел на все это со стороны…
Пулей промчался к домику — и зацепил рогом мечтателя за руку, когда тот схватился за ручку двери.
Мечтатель дернулся в сторону, налетел на штабель из бочек, заляпанных нефтью, — и тут Леха его нагнал. Вбил в этот штабель, пришпиливая рогом к жести…
Рог проткнул тело мечтателя, пробил бок бочки. Потекло маслянисто-черное, в нос ударило запахом нефти, но сейчас было не до этого. Леха повалил мечтателя вниз, грудью на песок.
Высвободил рог из его спины и резко крутанул головой — врезал по шее мечтателя наотмашь самым кончиком рога.
Под затылком. Стальной наконечник рога распорол плоть и позвоночник, из артерии брызнула кровь, и Леха припал к ней, как к стакану с ледяной водой…
И сосал ее, пока не высосал до последней капли. Потом шагнул дальше, где в пыли лежали еще не высосанные ковбой и парень с вышки. И снова пил, пил, пил… Все, до последней капли… И будто очнулся.
Из пробитой бочки натекло нефти. Чавкало под копытами, покрыло все вокруг маслянистой лужей, как черным зеркалом.
И оттуда на Леху глядело бычье рыло. Глаза красные, с набухшими сосудами, вот-вот лопнут. Дикий взгляд — взгляд убийцы, который уже переступил ту грань, за которой все едино. На лбу бурыми пятнами застыла кровь. Струйками стекала с морды, со скул, с носа… Ноздри широко вздымались и опадали, вздымались и опадали. Эта тварь готова была рвать ради крови еще и еще. Ноздри знали это и широко раздувались, чтобы не захлебнуться в чужой крови…
Леха врезал копытом в нефть, разбивая эту мразь. Морда разбилась на кусочки, перемешалась в ряби, но быстро собралась воедино. Нефть не вода, успокаивается быстро.
Леха попятился от лужи, потом развернулся и пошел прочь, стараясь не смотреть вокруг. Потом побежал. Прочь отсюда…
От трупов, съежившихся без крови, как куклы. От перевернутой наблюдательной вышки и решетчатой фермы с нефтяным насосом, от баков, от перегонной машины. От рева огня, пожирающего все это…
От черных зеркал нефти, из которых выглядывала морда твари — сквозь бычье обличье, как из злой карикатуры, проступали черты того Лехи, что остался в реале.
Черты, застывшие на его лице в тот чертов день, когда он случайно заглянул в бочку с водой, подернутую переливами бензинового пятна. Черную-черную в отблесках огня, сжирающего дома и сараи вокруг, тушки баранов, застывшие тела людей… И — тихо, редко, потерянно, как призраки в обезлюдевшем театре, — бесцельно бродящие фигуры в камуфляже. Все еще сжимая автоматы, уже не нужные… Не знающие, что делать теперь. После. Их не учили, что делать после. Им лишь вдолбили, что делать до и во время. А вот после… Тогда на его лице была его собственная кровь, но глаза так же налились кровью — от двух суток без сна, от страха и ярости. И ноздри ходили ходуном, а из переплетения теней вдруг выглядывали лица тех, кого видел раньше, когда они вылетали под ствол автомата…
Леха мотнул головой, прогоняя это. К черту, к дьяволу, к сатане! Это осталось — должно было остаться! — далеко в прошлом. Давным-давно, в одной далекой-далекой южной провинции…
Только это не осталось там.
Ноги предательски дрожали, как и тогда. И опять он брел прочь от того, что сделал. Что его заставили сделать. И опять не мог убежать от всего того, от чего хотел убежать…
Леха взвыл от бессильной ярости, упал в песок, зарылся в него мордой, стирая чужую кровь и свои убийства. Боль обожгла шкуру, но Леха драл морду о песок, тер копытами. Сдирая застывшие пятна крови, сдирая взгляд убийцы, дикий и ошалевший — оттого что после всего случившегося небо не упало. Мир вертится, как и прежде. Как ни в чем не бывало… Он бежал не останавливаясь, не сверяясь по звездам. Несся к скалистой стене, к валунам, в которые можно забиться, чтобы попытаться уснуть, укрывшись в снах от того, что было. К мелкому шибздику, с которым можно перекинуться парой слов… Хотя бы чертовой парой слов! Шкура на правом боку, между броневыми наростами, заросла быстро — Леха это чувствовал. Струпья засохли и отвалились, и ветер холодил новую шкуру. Здесь, как и в обучалке, раны на монстрах зарастают быстрее, чем отваливается грязь. Но во рту остался солоновато-железный привкус крови… И опять бежал.
Сквозь ночь, тишину и одиночество. Полное одиночество.
Лишь ветер в ушах, стук копыт да дюны — черные застывшие волны; И ночь. И пустота. И вокруг и внутри… Раньше с ним хотя бы были жажда и боль, отвлекавшие от мыслей. Теперь — никого. Совсем никого. Полная пустота.
И еще, где-то далеко позади — опустевшая нефтяная вышка. Бойня, заляпанная кровью и нефтью…
Наверно, он ошибся с направлением. Скальная стена была тут как тут: черная полоса вдоль горизонта, на которой нет звезд. И чуть темнее неба — оно уже начинало светлеть. Стена — тут как тут, а вот прохода, через который тогда вполз в Кремневую долину, а потом вылез обратно, — этого прохода не было.
Леха побежал медленнее, покосился влево. Прищурился, вглядываясь. Стена убегала до горизонта, и никаких расщелин не видно. Вправо — то же самое. Нет никакой щели. Ну и в какую же сторону идти? Леха совсем остановился.
Оборвался стук копыт, стих шум ветра в ушах. Стало тихо.
Тихо-тихо…
Странный миг, когда ночь превращается в рассвет. Затихло все, даже ветер. Ни одного пылевого смерчика. Воздух застыл, прозрачный и прохладный, можно услышать свое дыхание, удары пульса в ушах…
Крик ударил по нервам, как оголенный провод. Леха оступился на ровном месте и завертелся: что это?! Откуда?! Вопль не кончался, поднимался выше и выше — и вдруг как отрезало.
Лишь звенит тишина, да собственный пульс толкается в барабанную перепонку… Почудилось?
Черт его знает… Леха подождал, прислушиваясь, но больше ничего не слышно.
Ладно. Куда же идти? С какой стороны проход?
Леха оглянулся. Следы от копыт тянулись в песке, взбираясь к гребню последней дюны… А может быть, занесло в сторону? Когда человек долго идет или бежит без ориентиров, его всегда заносит в сторону. Правшу вправо, левшу влево…
Значит, занесло вправо? Тогда теперь налево, чтобы вернуться к расщелине. Леха повернулся налево, поднял ногу…
И замер…
Снова крик. На этот раз еще громче, яростнее… и безнадежнее. Обреченный. Не то птичий, не то…
Леха поежился.
Кажется, из-за дюн справа. Стараясь не стучать копытами, Леха стал карабкаться на дюну, добрался до гребня — и тут же упал вниз, вжимаясь в песок.
Да, здесь. Впереди двое мужиков топтались на чем-то золотистом…
Опять извращения генной инженерии?
Похоже, без них тут не обошлось. И без мифологии тоже. Гарпия, так это называется? Голова, тело, бедра — женские. Ниже колен птичьи лапы, а вместо рук крылья, из длинных рыжих перьев, блестящих, как медь.
Сейчас изломанные, вбитые в песок тяжелыми сапогами… Длинные волосы — такие же медные — рассыпались по песку, словно светящийся ореол вокруг головы…
Один мужик — высокий, широкоплечий, в камуфляжном комбинезоне и синеватой каске — стоял на левом крыле. Вскинув к плечу ружье, он целился в скалистую стену.
Там из-за камней выглядывали еще две гарпии. Одна серебристая, другая черная. Выглядывали — и снова прятались за камни. Не решались вылезти на открытый уступ, далеко выступающий из стены, словно трамплин.
Второй мужичок был поменьше ростом, сухонький. В джинсах, в голубой рубашке и в синей бейсболке, напяленной задом наперед. Над козырьком ядовито-желтая надпись: «Wintel sux».
