Максим Хорсун - Темный дом
Садовников испытал щемящее дежавю. Он уже видел точно такой же пейзаж, такую же воскресшую Зону в буйстве переполняющих ее энергий. Ему показали это затянутые гнойными пленками глаза шатуна. Вроде бы с тех пор прошло всего ничего времени, однако по насыщенности событиями казалось, будто пролетели годы.
Снова перед глазами возникла Гаечка.
Она легко держит пистолет в вытянутой руке. На ее располневших плечах – татуировки. Слева – что-то из мифологии майя, черепа с длинными алыми языками и пламенем в глазницах, справа – темные руины и нависающая над ними морда «серого» инопланетянина. У Гаечки отечное лицо, иссеченное дорожками порвавшихся капилляров, мутный блуждающий взгляд. Впрочем, у всех людей, подсевших на «экзо», такой же вид. Былая красота Гаечки – как последний осенний лист: еще один порыв ветра, и его не станет. Садовников слышал, что после Расширения Гаечка напропалую проводит время в Зоне – выбирается примерно раз в десять дней. Штырь водит ее в ресторан, помогает выбрать новые шмотки на рынке. Потом снова отправляет в Зону. Гаечка у него при деле: сопровождает караваны с «экзо», разведывает новые тропы, помогает добывать хабар, хотя для «мичуринских» артефакты – лишь побочка, приятный бонус к основному доходу от наркотрафика.
Зона и «экзо» медленно, но неуклонно убивают его бывшую стажерку.
Садовников миллион раз проклял тот день, когда они встретились с гнилоглазым, больным шатуном. Ведь именно тогда на развилке судьбы Гаечка выбрала неверный путь. Да и жизнь Садовникова с тех пор стала еще более ухабистой и злой.
У него нет возможности повернуть время вспять, но он найдет способ разрубить гордиев узел.
Новая граница Зоны пока в прорехах. Бабки, выделенные на возведение очередного Периметра, разворовали, воспользовавшись смутным временем, последовавшим за Расширением. Губернатор сидит в Лефортово по обвинению в мошенничестве. Сталкеры ходят в Зону и обратно, как на службу. «Каски», курсирующие на «хаммерах» по еще неустоявшемуся маршруту, в переговоры не вступают: стреляют на поражение.
Вот и все. Один шаг – и сразу же отпустило. Работающие на пределе возможностей чувства вернулись в обычный «повседневный» режим. Сталкер вышел за пределы Зоны, но бой за жизнь продолжался.
Начались отчужденные кварталы. Их следовало пересечь как можно незаметнее, потому что здесь одинаково кроваво хозяйничали «каски», мародеры и бездомные псы, собравшиеся в стаи. Садовников шел быстро, стараясь тише клацать тростью по асфальту некогда запруженной транспортом, а теперь пустынной дороги. Перебежать через улицу, затем – через запущенный сквер, отодрать от костыля приклеившуюся обертку от мороженого и старую газету. Мимо вонючих мусорных баков, которые в обозримом будущем никто не опорожнит, мимо магазинов с разбитыми витринами, мимо жилых домов. Здесь не зажигались загадочные огни, как в Зоне, но свои призраки, безусловно, имелись, и было их немало. Они проявляли себя, хлопая оконными рамами в безветрие, бормоча в водосточные трубы, разрывая тишину внезапными ударами железом по стеклу.
Впереди засияли фары. Следующая улица была открыта для автотранспорта.
Быстрее-быстрее-быстрее, держась теней.
* * *21 августа 2015 г. (19:33)
Искитим
– Принес? – спросил Садовников.
Парфюмер поджал губы. Не любил старик, когда с него что-то спрашивали.
– Пожрать лучше бы купил, – пробурчал барыга. – Какое-нибудь мясо. Я только-только голубцы выключил… Закажешь?
– Я жру, – отрезал сталкер. – Принес или нет?
– Водку ты жрешь в три горла! – Парфюмер говорил почти шепотом, в его голосе было что-то от тихого ворчания цепного пса, готового броситься на чужака, сделай тот неосторожное движение. – Бороду отпустил, как шахид… Мешки под глазами черные… Худой, кости торчат…
– Чего это ты таким заботливым стал, а, дядь? – поинтересовался Садовников. – Раньше за тобой эдакого не водилось.
– Пропадешь, – сказал Парфюмер, глядя сталкеру в глаза. – Закончишь тюрьмой или, чего доброго, могилой. Все-таки – родная кровь… Сделай паузу, ляг на дно. – Он бросил взгляд в зал: людей было полным-полно, «Радиант» переживал едва ли не лучшие времена с открытия в 90-х. – Ходоков теперь столько – отбоя нет. Без тебя как-нибудь справятся. Возьми отпуск. Затаись! Проблемы авось сами рассосутся…
– Принес? – Садовников ударил кулаком по стойке так, что подпрыгнула посуда. Он был готов вцепиться обеими руками в круглую и румяную физиономию барыги и давить ее, как перезрелый фрукт, чтобы извлечь вместе с кровью и хрипами нужные слова.
– Не знаю, что ты задумал… – Парфюмер опустил взгляд. – Ничего у меня нет. Но к твоему столику, по-моему, что-то принесли.
Садовников круто развернулся и двинул, сильно хромая, через задымленный зал к указанному месту. Он уже был изрядно пьян, почти у самого дна. Трость забыл в сортире, поэтому приходилось опираться на плечи, а то и на головы завсегдатаев. Вслед ему летели ругательства. Старые знакомцы попрекали с горечью и обидой, новенькие сталкеры кидались вызовами, гопота что-то с ненавистью шипела и плевалась вслед. Но никто не решился встать и взять возмутителя спокойствия за грудки: столь черно и сурово было его лицо.
Незнакомка в платье шафранового цвета приковала к себе взгляд. Пышное каре белокурых волос, глаза голубки, загорелые плечи – в сумрачном зале она выделялась, словно яркое пятно на картине, написанной темными тонами. Садовников никогда не видел ее здесь раньше. Вообще, он считал, что такие фешенебельные барышни предпочитают заведения со швейцарами, в «Радиант» эта птица могла залететь разве что по ошибке.
Красотка клевала салат «90-60-90», держа вилку двумя пальцами, и цедила мартини со льдом. Заметив, что за ней наблюдают, незнакомка стрельнула в Садовникова глазами.
Сталкер почувствовал, что нужно что-то сказать:
– Мадам, а вам доводилось танцевать с дьяволом в белом свете луны?
Леди в шафрановом платье отсалютовала бокалом и облизнулась.
Проходя мимо, он оперся на ее столик, едва не угодив пальцами в салат.
– Пардон…
Он вернулся на свое место в самом темном и самом неприметном углу. Парфюмер не соврал – попробовал бы он соврать! – под стулом обнаружился объемистый пакет с символикой известного строительного супермаркета. Садовников заглянул внутрь: десяток нитяных перчаток, испачканная штукатуркой рулетка, уровень, несколько шпателей разных размеров, упаковка саморезов, коробка с электродрелью.
Вместо электродрели пальцы нащупали рукоять пистолета и два магазина.
Садовников не удержался и широко улыбнулся. Внезапно он представил себя эдаким клишированным негодяем из фильма о Джеймсе Бонде. Вот в руках у Доктора Зло оказывается чудо-оружие, и маньяк заходится гомерическим хохотом, предвкушая уничтожение мира.
Он тоже хотел бы уничтожить мир. Одним махом. Всех – бандитов и «касок», сталкеров и барыг. Всех, кто живет, словно паразит, питаясь испражнениями Зоны, сея лишь беды.
У него кишка тонка, чтобы справиться с такой глобальной задачей.
Но он вполне сможет разрушить несколько маленьких личных мирков, потому что верно говорят в народе: хочешь построить что-то хорошее – сначала сломай старье.
Он должен выбраться из тупика, в котором застрял несколько месяцев назад. Должен разрубить гордиев узел – кроваво, неизбежно, безвозвратно. Это будет такое лекарство. Шоковая терапия. Для Штыря, для Гаечки и для него самого.
Садовников поймал себя на том, что проговаривает мысли вслух, обращаясь к поцарапанной столешнице. Поняв это, он занервничал: скомкал бороду, закусил пропахшие куревом волосы. Засмеялся столь же горько, что можно было подумать, будто он плачет.
В густом от табачного чада, перегара и запаха жареного фарша воздухе прорезалась цветочная нотка. Сталкер настороженно выглянул из своего темного угла. К нему направлялась та самая дама в шафрановом платье в компании бутылки виски и двух чистых стаканов. Она была словно огонек свечи в зловонной, удушливой тьме, наполненной пугающими тенями.
– Тот дьявол, о котором ты спрашивал, это – я, – объявила леди вместо приветствия.
К слову, Садовников уже напрочь забыл о своей случайной реплике и поначалу решил, что уже допился до чертиков.
Дама выдернула зубками пробку, плеснула в бокалы и сразу взяла быка за рога:
– Геннадий Алексеевич, хотите много-много-много денег?
Чтобы осуществить замысел, ему не нужно было много денег. Поэтому он их не хотел. Но, с другой стороны, он обменял хабар на ствол, и у него не осталось даже ста рублей на пиво и сигареты, а вечер еще не закончился. Поэтому в предложении мадмуазели что-то было.
– Как много? – машинально уточнил Садовников.
– Так много, что до конца жизни не успеете потратить.
– Жизнь в таком случае может оказаться очень короткой.
