Василий Головачев - Беспощадный. Не русские идут
Молнии «авоськи» сплелись в узел, который истёк огненным ручьём за кормой мчавшегося в полной темноте аппарата.
Неприятные ощущения прошли окончательно.
– Дьявольщина!
– Закло «огненной западни», – пробормотал Анурий Фокич.
– А мне показалось, на виману набросили электрическую сеть.
– Это очень сильная закло. Нашему ворогу кто-то помогает.
– Конечно, коль слуга выполняет волю господина. Интересно, много ещё сюрпризов приготовил нам господин Мандель?
– Едва ли этот последний.
Грот, в котором сработала магическая «мина», озарился вспышкой света: Гамаюн включил осветитель.
Пещера сузилась, плавно перешла в тоннель.
– Спасибо, отец, – сказал Буй-Тур. – Без тебя я бы тут не прошёл.
Мимо побежали, сливаясь в пёстрые ленты, гладкие стены хода, ведущего в неведомые глубины земли.
– Скажи, отец, – вспомнил свои ощущения Гордей, – беспокоит меня этот вопрос: наши законы физики отрицают магию как реальность, но она всё равно работает. Почему ею нельзя овладеть как технологией?
– Во-первых, не законы физики отрицают магию, а люди, не понимающие основ мира. Учёные, боящиеся потерять свои удобные кресла, с удовольствием размышляющие о «лженауке». Во-вторых, изменились сами физические законы, что связано с объективным расширением Вселенной. Магия перестала быть технологией, как ты говоришь, потому что люди перестали владеть словом, языком деванагари, структурирующим пространство и время. Этот язык доступен теперь только тем, кто имеет внутреннюю силу.
– Жрецам, что ли? Но они все – чёрные изнутри!
– Сила не имеет окраски, ею могут управлять, к великому сожалению, не только светлые души. Если человечество выживет, в чём я сомневаюсь, используемые им технологии будут мало чем отличаться от магии. Хотя опять же в массовом порядке такое владение магией чревато серьёзным искушением употребить её во благо себе любимому и во вред другим. Люди не доросли до неё этически.
– А технологии между тем становятся всё изощрённее.
– Вот почему человечество висит над бездной небытия: природе противны великаны с куриными мозгами.
Помолчали.
Вимана пролетела ещё одну анфиладу пустот.
Гамаюн вдруг выключил прожектор. Впереди стал виден тусклый кружок света, похожий на стёртую серебряную монету.
– Выход? – неуверенно произнёс Буй-Тур.
– Очень приличная пещера. Освещённая.
– Сколько мы пролетели?
– Больше двух тысяч километров.
– Тоннель прямой как рельс, Мандель не мог никуда свернуть.
– Он впереди.
– Ты уверен?
– Я его чувствую… точнее, Глашку.
«Серебряная монетка» приблизилась, превратилась в колечко: в тоннель из какого-то невидимого пока подземелья просачивался свет.
– Приготовься, – сказал Гамаюн отрывисто.
Вимана преодолела оставшиеся до освещённого пространства сотни метров и зависла на срезе тоннеля, превращавшегося впереди в узкий проход, напоминающий горное ущелье с отвесными стенами. Потолок этого щелевидного коридора терялся во мраке, но по стенам змеились светящиеся жилы, создающие эффект паутины. Кое-где ущелье раздувалось пузырями по дну, неровному, каменистому, из которого вырастали бесформенные глыбы и округлые наплывы. Хаос был явно природным, рука человека не касалась его геометрии, и только светящийся паутинный узор на стенах говорил о присутствии какого-то иного порядка.
– Закло? – пробормотал Буй-Тур.
– Нет, это иллюминаты. Но нас ждут.
– Я никого не вижу.
Словно в ответ на слова Гордея из левой ниши коридора вывернулась вдруг текучая полупрозрачная струя и метнула в виману ручей ядовито-смарагдового огня.
Если бы Гамаюн оставил аппарат там, где он был, в центре тоннеля, увернуться от выстрела он бы не смог. Но реакция у волхва была не хуже, чем у Буй-Тура, а может быть, и лучше, да и чувствовал он тонкие полевые сгущения безошибочно, поэтому успел бросить аппарат в коридор и взлететь над змеистым электрическим разрядом, улетевшим в тоннель.
– У нас есть что-нибудь похожее? – сквозь зубы процедил Буй-Тур, имея в виду оружие.
Сгусток непрозрачност и воздуха метнулся к ним, как хищник на мирную птицу. Из его полупрозрачного тела вырвалась ещё одна молния, с треском вонзилась в стену коридора.
Гамаюн ловко увёл виману от огненного росчерка, направил на скрытого неведомой силой противника и ответил: ярко-зелёный клинок огня сорвался с корпуса виманы, скользнул по краю сгустка, заставив его сманеврировать и на какое-то время забыть об атаке.
Буй-Тур перестал видеть струение воздуха, прячущее внутри чей-то аппарат. Но Гамаюн, похоже, чувствовал его местонахождение и ещё дважды посылал вперёд ветвистые молнии разрядов. Один из них нашёл-таки агрессора, и тотчас же тот стал виден в полусотне метров как «глыба льда» линзовидных очертаний. Это была вимана, не отличимая от той, в которой находились Буй-Тур и Анурий Фокич.
– Мандель! – выдохнул Гордей. – Это он! Не стреляй! Там же Аглая!
Вместо ответа Гамаюн направило виману к чужой «тарелке», выстрелил.
Молния разряда коснулась дна вражеской машины, заставила её метнуться вверх.
– Не стреляй! – схватил Буй-Тур старика за локоть.
– Глашки там нет, – оскалился Анурий Фокич; волосы на голове у него встали дыбом, в них проскользнула искра. – В кабине двое, но это не Мандель.
– Почему? – не поверил Буй-Тур.
Чужая вимана сделала переворот, ответила водопадом молний, разнёсших с десяток гранитных глыб на дне коридора-ущелья. Однако Гамаюн в очередной раз опередил противника, точно просчитал маневр, отвернул виману от смертоносного залпа и выстрелил в тот момент, когда машина неизвестных недоброжелателей, потерявшая возможность становиться невидимой, показала днище.
Молния вонзилась в льдистое дно «тарелки», и по «льду» мгновенно разбежались чёрные трещины, образуя сетчатый узор, наподобие того, что получается при попадании пули в лобовое стекло автомобиля.
Виману бросило вверх, она перекувырнулась несколько раз, ударяясь попеременно боками об одну и другую стены коридора, косо пошла вниз и врезалась в скопление камней, проделала в них рваную борозду, задымилась.
Буй-Тур ждал взрыва, но его не последовало.
– Кто это нас так встретил?
– Значит, есть кому, – шевельнул усами Анурий Фокич.
– Точно не Мандель?
– Впереди какая-то большая пещера, – предпочёл не отвечать на вопрос Гамаюн. – Механизмы, люди… плюс старый злободуй.
– Кто?
– Не кто, а что: пещера закрыта «чёрной печатью дьявола», не пропускающей непосвящённых.
– Заблокирована.
– Можно сказать и так.
– Снять эту «печать» можно?
– Не знаю.
– Мандель там?
Гамаюн закрыл глаза, пригладил рукой бороду, кивнул:
– Мандель там… и Глаша там.
– Тогда чего мы ждём?
– Я не справлюсь с атакой злободуя. Его носитель сильнее меня.
– Тогда я пойду один!
– Ну-ну, – усмехнулся старик. – Храбрость – великая сила, её надо запретить как психическое оружие.
– Но у них моя любимая… – Буй-Тур спохватился, однако сжал зубы и закончил: – Моя любимая девушка! Я не брошу её!
– Никто не предлагал тебе её бросить. Вместе пойдём, однако. Только помоги мне мысленно. Как говорится, если с первого раза не получится, значит, прыжки с парашютом не для нас.
Гордей нервно рассмеялся, усилием воли успокоился, подставил ладонь.
Гамаюн шлёпнул по ней своей ладонью.
– Представь, что мы пробиваем головой стену.
– Будь что будет!
Вимана устремилась в ущелье, растянувшееся в длину на пять километров, прямое, как разрез кинжалом. Анурий Фокич выключил осветитель, и дальше они летели уже в темноте. Правда, длился этот полёт недолго. Через два десятка километров тоннель стал расширяться и вскоре превратился в череду овальных в сечении полостей, соединявшихся в один «коровий желудок».
Все полости носили следы искусственной обработки – геометрически правильные рёбра, ниши и выпуклости, и большинство было освещено вертикальными люминесцентами, прямыми, как лыжные палки.
В другое время Буй-Тур попросил бы пилота остановиться и рассмотреть интерьеры залов подробнее, но сейчас ему было не до любопытства, нетерпение жгло душу калёным железом, отчего хотелось быстрее нагнать похитителя и вызволить Аглаю.
Последняя полость из десятка ей подобных и вовсе имела технологически завершённый вид.
