Михаил Алексеев - Воскресное утро
Люди притихли. То, что происходит что-то чрезвычайное — догадывались многие. Уже сутки не было электричества в домах, не работали городские телефоны, не ходили автобусы и дизель-поезда. Сегодня многие из них должны были ехать утром на работу в город, но не поехали, оповещенные председателем сельсовета и его словами о том, что утром автобуса все равно не будет. На станции стояло несколько эшелонов с солдатами и техникой, вчера в выходной день все сотрудники Центра провели на службе. Слухи ходили самые невероятные, но люди боялись одного — войны.
И вот сейчас они должны были услышать правду.
«Прошу вас поверить мне и всем кто стоит рядом со мной. Мы, прежде чем выйти к вам сделали все, чтобы разобраться в ситуации, которая сложилась в районе нашего поселка». Замполит сделал паузу. Стояла тишина, нарушаемая только легким июньским ветерком и шумящими листвой березами. «Я, и никто из нас не может объяснить, как это произошло, но наш поселок, аэродром, станция переместились во времени».
После этой фразы представители официальных властей 41 года почувствовали на себе взгляды тысяч людей. Если раньше их воспринимали на трибуне кем угодно, но не настоящими, то сейчас в глазах многих мелькало понимание кто они и откуда.
«Мы переместились в 1941 год» — выдохнул замполит.
Толпа ахнула и снова замерла.
«День какой? Какой день?» — раздались голоса.
«Сегодня 16 июня 1941 года».
Толпа ахнула повторно и тут же заплакали старухи и женщины, глядя на них, заплакали дети. Мужики как один потемнели лицами и опустили глаза. И только «галерка» разразилась радостными криками «Гитлер капут!».
Работники НКВД не понимали, что происходит? Что у этих людей связано с этой датой? Они ожидали какой угодно реакции на сообщение — сами только два часа были на месте этих людей, но никак не того, что увидели. Женщины плакали в голос, многие подняли детей и прижимали их к себе, другие повисли на мужьях и эта истерия только нарастала. И тут, духовой оркестр из пацанов-школьников под руководством совершенно лысого человека в очках, стоявший левее их, грянул мелодию. С первых аккордов милиционеров пробрали мурашки по коже. ЭТО БЫЛА МУЗЫКА! Оркестр просто играл, слов не было, но они и не нужны были — мелодия сама говорила за себя. Она была страшна в своей силе, ненависти и мощи.
— Что это? — спросил начальник ЛОВД ближайшего офицера.
— «Священная война», — ответил тот.
Он никогда не слышал этой музыки, никогда не слышал ее названия, но она сама по себе была мощнейшим психологическим оружием.
Когда прозвучал последний аккорд — уже никто не плакал, изредка некоторые старушки утирали слезы. Но как изменились люди за эти минуты! Теперь на всех, кто был на трибуне, а каждому из них казалось, что все смотрят на него, смотрели сухие жесткие глаза, в которых читалась боль, но это были глаза людей, способных убивать и готовых умирать. С «галерки» прокричали «Даешь Берлин!».
«Мы все с вами знаем, что произойдет через неделю. Некоторым из вас придется пройти через это второй раз. И так же, мы все с вами знаем, чем это закончится. Но, даже зная это — нам все равно придется это пройти. Так будем же достойны тех, кто уже смог это сделать. Все свои знания, все свои силы, весь свой опыт, всю мощь нашей техники приложим к тому, чтобы день Победы наступил раньше! Чтобы не повторилась трагедия деревни Песочня! Всем военнообязанным через час прибыть в сельсовет с приписными свидетельствами. Все вы будете призваны в части, расположенные сегодня в нашем поселке. Техническому составу Центра — прибыть на аэродром, обмундирование, документы вам будут выдаваться в ТЭЧи. Кроме того, в связи с преобразованием, согласно планов военного времени, Центра в авиадивизию в составе трех полков появились вакансии в штабах, столовой, среди технического состава. В том числе, женские. Приказывать женщинам мы не можем, но на службу желающих примем.
И помните! Враг будет разбит! Победа будет за нами!»
После этих слов оркестр заиграл снова. Все вытянулись, военные приняли положение «Смирно!», стоявшие вне строя военнослужащие приложили руки к виску. Сидевшие на импровизированных лавочках жители, встали. На этот раз музыка показалась знакомой. Но начальник ЛОВД решил на всякий случай переспросить:
— А это что? — снова спросил того же офицера Трофимов.
— Гимн Советского Союза, — ответил тот.
Гимном в его время был «Интернационал».
После исполнения гимна народ начал расходится и оркестр заиграл «Прощание славянки».
Все три начальника отделов обступили замполита и потребовали объяснить, о чем сейчас говорили и почему так странно люди реагировали на дату.
— 22 июня начнется война, — просто ответил замполит, тяжко вздохнув.
Когда шок от услышанного прошел, начальник ЛОВД задал еще один вопрос:
— А что там Вы про Песочню говорили? Это не та деревня Песочня, что стоит возле полотна дороги Вязьма — Угра? Я знаю эту деревню.
— Она самая. В ночь с 11 на 12 марта 1943 года, перед отступлением, гитлеровцы сожгли в Песочне 135 человек, преимущественно женщин и детей.
Пока они втроем переваривали информацию, замполит воспользовался моментом и, пробормотав: "Вы меня извините — дел невпроворот. Вон подошли ваши коллеги, познакомьтесь, а мне нужно призыв организовывать» — и торопливо пошел к штабу. После этих слов к трем представителям местной власти подошли два майора и капитан с портфелем в руке, одетые, как и все, в полевую форму — они теперь знали, что это такое и по очереди представились:
— Майор Воронов!
— Майор Евдокимов!
— Капитан Седых!
— Офицеры Особого Отдела дивизии, закрепленные за мотострелковым, артиллерийским и зенитно-ракетным полками, — подвел итог майор Воронов.
Начальники отделов так же представились в свою очередь. Майор Воронов задал прямой и недвусмысленный вопрос: "Как вы насчет предложения, — при этом капитан немного встряхнул портфель, и в нем что-то тихонько звякнуло, — познакомиться ближе и скрепить боевое братство?» Начальники переглянулись, и за всех ответил капитан госбезопасности: "Нам бы только сначала позвонить».
Вечером милиционеры, находящиеся в здании и на территории райотдела очень удивились, когда во двор въехала непонятная машина, похожая на буханку на колесах с крестами на бортах и из которой неслась песня о трех танкистах. И они вообще впали в столбняк, когда из машины вывалились начальник ЛОВД, госбезопасности и их непосредственный и три «белогвардейца». Причем один из белогвардейцев и их начальник, пошатываясь, поддерживая друг друга, и о чем — то оживленно говоря, направились к зданию милиции, а остальные дружной толпой пошли к удобствам во дворе. Проводив их начальника до крыльца и тепло с ним попрощавшись со взаимными объятиями и похлопываниями по спине, «белогвардеец» вернулся к машине, где кипел спор, точку в котором он и поставил, громко сказав: "Теперь наша очередь!» и все, согласившись, дружно полезли в машину. Машина завелась, развернулась и из открытых ее окошек до милиционеров донеслись слова незнакомой им песни: «Прощай! От всех вокзалов поезда, уходят в дальние края…»
