Михаил Алексеев - Воскресное утро
В общем, к утру решили — раз «белогвардейцы», то это по линии госбезопасности и позвонили Филиппову рано утром. И уже втроем, все обсудив и решив раз «белогвардейцы» — они пока их так решили называть — никого не расстреляли, нужно ехать самим и постараться разобраться в ситуации, а уж потом доложить. Ну, а чтоб не так страшно было — решили взять 15 милиционеров, вооруженных винтовками и одним ручным пулеметом.
Все было тут странно. И этот старший прапорщик в непонятном голубом берете и со звездой на кокарде, и то, что рассказывали милиционеры ЛОВД — задерживали их бойцы в пилотках со звездочками, а вот пом. нач. кара — был почти настоящий «белогвардеец», но эти — со звездочками — этому совсем не удивились и их старший поздоровался с ним за руку. И танк, перегородивший дорогу, тоже был странен, но это хоть как — то можно было объяснить — мало ли чего сейчас не делают в наркомате обороны? Но вопросов все равно было слишком много и начальники НКВД, куря и посматривая по сторонам, надеялись сегодня получить ответы.
Через 20 минут подъехала легковая машина-вездеход и из нее вышел во френче странного покроя, но без нагрудных карманов, офицер в погонах с двумя голубыми просветами и двумя звездочками. Старший прапорщик, бросив окурок, поправил берет и, сделав несколько шагов навстречу, доложился. Офицер козырнул ему в ответ и поздоровался с ним за руку. Подойдя к ним, представился, приложив руку к козырьку: «Заместитель начальника Центра по политической части — подполковник Киян».
Те ответили на приветствие, так же представившись.
«Товарищ старший прапорщик! Пропустите машины товарищей из НКВД, — и, обернувшись к ним, продолжил, — надеюсь, в течение двух ближайших часов вы сможете получить ответы на все мучающие вас вопросы».
И улыбнулся.
— На своих поедете или со мной на «уазике»? — спросил он милиционеров. Те заколебались, а потом, переглянувшись, согласились. Идя к машине, начальник райотдела остановился и махнул рукой водителям «эмок» и милиционерам, стоявшим у полуторки. Милиционеры полезли в кузов, а «эмки» завелись и поехали к деревне. Рыкнул, выкинув клуб сизого дыма, дизель танка и он, лязгнув траками, отодвинулся с дороги.
— Вы завтракали? Хотя, что я спрашиваю — по вашим лицам видно, что вы всю ночь ломали голову над задачей, — посмеиваясь, спросил начальников замполит, когда все уселись и «уазик» бодро запрыгал в сторону Вязьма — Брянской.
— Сейчас сразу посетим столовую. Я тоже еще не завтракал. Да и спать почти не пришлось — столько вопросов, столько проблем. На 9 часов утра у нас назначен сход жителей поселка — там все и посмотрите. Ну, а пока могу вкратце пояснить, что к чему и почему. Начну вот с этого — и он протянул им красную книжицу. На обложке они прочли «КПСС» — из содержания внутри они поняли, что Киян является членом КПСС с 1964 года. Что такое «КПСС» они поняли не совсем, хотя там и была расшифровка «Коммунистическая Партия Советского Союза», о такой партии они не слышали, но вот цифры вступления…Они непонимающе переглянулись и вопросительно посмотрели на сидящего вполоборота Кияна.
— Понимаете, тут такое дело — начал он….
Через два часа ошалевшие от услышанного и увиденного, заботливо накормленные в столовой (причем, очень вкусно, как они отметили автоматически) они стояли на своеобразном балконе Дома Культуры «Сокол», накрывающем крыльцо, в толпе окружавших их офицеров летчиков, пехотинцев, артиллеристов, зенитчиков, десантников. Со всеми ими их познакомил Киян. Это были командиры частей, составляющих в этот момент гарнизон поселка. А перед ними стояло несколько тысяч людей всех возрастов обоего пола. Подполковник Рябцев на сход отпустил весь личный состав Центра — летчики и техники с семьями стояли вместе со всеми жителями поселка.
Начальники отделов с интересом смотрели на гражданских людей, отмечая про себя отсутствие головных уборов у большинства мужчин и женщин, голые коленки девиц (как им подсказали в «мини-юбках»), лохматых парней и вообще эти люди выглядели непривычно, но одеты были неплохо, особенно женщины. Причем народ расположился почти по возрасту — впереди стояло старшее поколение, потом среднее с малыми детьми и уже, так сказать на галерке, расположилась молодежь. Немного в стороны стояли солдаты и офицеры частей.
«Товарищи! — загремел в динамиках голос замполита, — мы собрали вас всех здесь, чтобы сообщить о том, что произошло за последние сутки, и о том, что произойдет в дальнейшем».
Люди притихли. То, что происходит что-то чрезвычайное — догадывались многие. Уже сутки не было электричества в домах, не работали городские телефоны, не ходили автобусы и дизель-поезда. Сегодня многие из них должны были ехать утром на работу в город, но не поехали, оповещенные председателем сельсовета и его словами о том, что утром автобуса все равно не будет. На станции стояло несколько эшелонов с солдатами и техникой, вчера в выходной день все сотрудники Центра провели на службе. Слухи ходили самые невероятные, но люди боялись одного — войны.
И вот сейчас они должны были услышать правду.
«Прошу вас поверить мне и всем кто стоит рядом со мной. Мы, прежде чем выйти к вам сделали все, чтобы разобраться в ситуации, которая сложилась в районе нашего поселка». Замполит сделал паузу. Стояла тишина, нарушаемая только легким июньским ветерком и шумящими листвой березами. «Я, и никто из нас не может объяснить, как это произошло, но наш поселок, аэродром, станция переместились во времени».
После этой фразы представители официальных властей 41 года почувствовали на себе взгляды тысяч людей. Если раньше их воспринимали на трибуне кем угодно, но не настоящими, то сейчас в глазах многих мелькало понимание кто они и откуда.
«Мы переместились в 1941 год» — выдохнул замполит.
Толпа ахнула и снова замерла.
«День какой? Какой день?» — раздались голоса.
«Сегодня 16 июня 1941 года».
Толпа ахнула повторно и тут же заплакали старухи и женщины, глядя на них, заплакали дети. Мужики как один потемнели лицами и опустили глаза. И только «галерка» разразилась радостными криками «Гитлер капут!».
Работники НКВД не понимали, что происходит? Что у этих людей связано с этой датой? Они ожидали какой угодно реакции на сообщение — сами только два часа были на месте этих людей, но никак не того, что увидели. Женщины плакали в голос, многие подняли детей и прижимали их к себе, другие повисли на мужьях и эта истерия только нарастала. И тут, духовой оркестр из пацанов-школьников под руководством совершенно лысого человека в очках, стоявший левее их, грянул мелодию. С первых аккордов милиционеров пробрали мурашки по коже. ЭТО БЫЛА МУЗЫКА! Оркестр просто играл, слов не было, но они и не нужны были — мелодия сама говорила за себя. Она была страшна в своей силе, ненависти и мощи.
