Стас Северский - Последний день может стать первым
— Но как? Мы же прятались.
— От них так просто не спрячешься.
— А подвал здесь причем?
Кот начинает меня раздражать…
— Просто проводи нас туда.
— Сначала объясни.
— Там должно быть много еды в контейнерах. Я их для тебя открою.
Кот задумался. Это, видимо, надолго.
— Давай ты сначала расскажешь, а я вас потом провожу. Очень уж интересно.
Видимо, это упертое любопытное существо… Спорить не хочется. Применять силу смысла вроде нет… Сейчас я с трудом представляю, что придется вставать и тащиться куда-то… Ладно, десять минут могут нас подождать. Может Кот что-то полезное знает. Он уже нетерпеливо царапает стену рядом со мной…
— Видишь пометку слева — номер 071? На карту смотри… Это значит, что объект экранирован.
— И что?..
— У твоих мыслей есть фон — они его «видят».
— Ух ты!..
— Экраны его скрывают.
— Так выходит, что мы зря крысами прикидывались?
— Не зря. Сигналы фоновой ментальной активности все равно возможно выделить.
— Не понял.
— Что не понял?
— Ничего.
— Неважно…
— Объясни. У вас все так сложно…
— Да что тут сложного? По ментальному фону наши машины находят «разум» — экраны им препятствуют.
— А почему лишь препятствуют? Почему нельзя сделать так, чтобы эти сигналы не выделяли вообще? Тогда нам бы даже не пришлось крысами притворяться.
— Это тоже возможно, только технологии другие. Отраженные сигналы создают нам помехи — мы такие экраны не ставим — используем другие.
— Из-за этого у вас все проблемы?
— Странные вопросы ты задаешь, Кот.
— Тебе, значит, можно странные вопросы задавать, а мне…
— А тебе, нет. Я выше тебя по званию.
— А у меня вообще звания нет.
— Какое упущение.
— Ты не очень добрый человек?
— Совсем не добрый. Меня, видишь ли, сарказм обгладывает.
— Это он тебя так изуродовал?..
— Нет — это жесткое излучение — скверная штука. А сарказм… Он как раз такие «скверные штуки» и обгладывает.
— Значит, без него было бы хуже?
— Намного.
— Как интересно… Мне все интересно — просто все!.. Особенно, как и зачем люди делают так, а не эдак!.. Знаешь, мы были вынуждены за крысами следить, чтобы какой-то спецподвал вычислить… Согласись, это очень глупо…
— С этим нельзя не согласиться.
— Так вот почему вы эти ваши экраны не везде ставите?
Скоро Кот меня достанет настолько… Насколько меня может достать кот?..
— Смысла нет. Экраны ставят только на засекреченные объекты — они изолированы, нет внешней связи. Это чтобы сигнал не проследили, не перехватили. Понятно?
— Я же не идиот.
— Ну да…
Сижу тут в полубреду, беседую с каким-то странным котом… Вот только у меня не получается придумать ничего, в чем можно было бы его заподозрить, кроме того, что… Я вообще не понимаю, что это такое…
— А почему вашу технику так интересует «разум»?
— Это к людям в основном относится. Люди — враги AVRG.
Кот смерил меня цепким, проницательным взглядом.
— Да я как погляжу, у тебя на форме эмблема этого AVRG. Я уже видел такие.
— У Центра по этому поводу есть особые указания. Мы — враги системы. Ты знаешь, это такой идиотизм. Давай об этом позже.
— А почему мы должны от них прятаться? Отец говорит, что они опасны. Почему ваши машины крыс излучили, если только на людей охотятся?
— Сейчас под статью ликвидации подпадают все живые существа — люди — в первую очередь. Все остальные рассматриваются по остаточному принципу. Это крайняя мера. Вообще считается, что разумных существ, кроме людей, на данный момент нет… Но раз уж есть… Думаю, что вам лучше не высовываться.
— Почему?
— Потом, Кот.
— Но почему? Что, мы им что-то сделали?
— Можно и так сказать… Вы как бы косвенные пособники людей.
— Что это значит?
— Еда.
— Ничего себе! А разум тут причем?
— Разум опасен.
— Мы опасны?..
— Не знаю. Я вообще про вас ничего не знаю. Сейчас они в основном на Штраубе сосредоточились, но при проверках могут всех зачистить.
— Мне страшно. Нас ведь не найдут?..
— Сейчас, нет. А там…
Они всех найдут… Может, пока на крыс энергию тратить не будут… Они готовятся к последнему бою. Мелкую живность, скорей всего, будут ликвидировать после штурма — для полной уверенности, что война выиграна и ни один враг AVRG не будет иметь возможности выжить, даже если чудом уцелеет после контрольной зачистки. А потом проведут проверку, и еще проверку… Ситуация, конечно…
Мы ведь выиграли войну с «врагом»… А оказалось, что это только первый этап. Нерушимую систему AVRG расколол Пересмотр Задач… Против нас же самих обратилось олицетворение нерушимости нашей системы — все то, что давало нам силу, порядок… Наша же логика, наша же стратегия — все против нас. Теперь мы только тем и занимаемся, что ищем погрешности в своих же идеальных схемах. Но уже понятно, что второй этап — войну с самими собой, мы проиграли. «Враг» уже давно — союзник… «Золотые драконы» пошли на это… Теперь человек не может быть врагом человека. Даже освободительные движения идут с нами в ногу, пусть и по параллельным дорогам. Повстанцы перенаправили цели — построили их под нашими знаменами. Поняли наконец, что подорвать AVRG невозможно. Вернее, они подорвали систему — просто не так, как рассчитывали… Дошло до того, что заключен союз «против» — против нашей же системы, которая против нас! Звучит глупо, но так и есть…
— Слушай, а люди вообще еще остались?
— Да, Кот… Под щитами Штрауба.
— А что это за щиты?
— Это сложная защитная установка. Она закрывает весь Штрауб и укрепленные базы. Щиты выдерживают воздушные атаки, только энергии берут много. И их можно уничтожить, но у них нет на то прав. Чтобы не нанести непоправимый ущерб планете, прописаны строгие ограничения по использованию оружия определенной мощности. Они блокировали Штрауб и ждут, когда кончится энергорезерв и щиты вырубятся.
С чего вдруг я все это рассказываю какому-то коту?.. И вопросы он странные задает… Может, просто любопытный?.. А у меня просто нервы сдают?..
— Да, безнадежно. А можно что-то сделать?
— Думаю над этим. Я остался один.
— А твой андроид?
— Если тебе так больше нравится — я остался один с защитником-D40. От этого смысл не меняется.
— Тогда я тоже буду думать.
Кот перешел на деловой тон… Даже уши торчком поставил, наверное, чтобы перегретая от тяжких дум голова лучше вентилировалась.
— Это в корне меняет ситуацию.
— Естественно. Ты вернуться можешь?
— Нет. Я здесь застрял…
— А мы не хотим возвращаться на север — здесь теплее… Ну как, ты еще не придумал, что делать?
Уже готов застрелить Кота, но его компания отвлекает меня от мыслей, что я и сам готов застрелиться. Все-таки живое, более-менее разумное, существо…
Повисла ментальная тишина… Прогорает костер — его потрескивание стало каким-то настороженным. Капает вода — редко и очень звонко. Под каждым ударом капли в сгущающейся темноте поднимаются мерцающие брызги. По ржавой лужице плавно растекаются, расходятся ровные круги… Когда костер горел ярче, во тьме подрагивал живой, теплый желтый огонек, а теперь ее прорезает лишь холодное белое свеченье наших фонарей. Я оперся спиной о стену тоннеля, снял перчатку и нервно стучу пальцами по голенищу сапога… Смотрю, как резкий, лучистый свет фонарей туманно рассеивается в пыльной мгле тоннеля. Это напрягает — теперь я совсем не уверен, что из этого мутного полумрака не вылезет что-то, о существовании чего я даже не догадываюсь…
— Кот, ты видел там наверху колонны старых машин?
— Я-то не видел, но мы сегодня здесь отсиживаемся. И завтра. И вообще, пока все это не кончится. Я крыс подслушал, они видели, информацию передавали. Их подслушивать опасно, но если осторожно… Мы вообще очень осторожные…
— Оно и видно.
— Нет, мы действительно очень осторожны.
Крысы… Значит у них есть информационная сеть… И их нетрудно прослушать… Надо учесть. Наверное, то, что я слышал, и была сетевая передача, только зашумленная. Не очень ясно, что там у них такое — какой-то клубок передач. Как они в этом разбираются?..
Я обратился к «защитнику», отключив Кота от дублированной линии:
— D40, как думаешь, дестроеров на усовершенствование транспортируют?
— Да. Машины в хорошем состоянии.
— Они уже стягивают к Штраубу основные силы…
— И готовят дополнительные отряды, которые пойдут в резерв.
— Плохо дело.
Все, что нам нужно — это энергия и немного времени, но именно этого у нас и нет. Пытаюсь отогнать тень отчаяния, а Кот тем временем беззаботно чешет лапами за ушами. Он облизнулся и уставился на меня огромными, круглыми глазами.
