Егор Чекрыгин - Странный приятель. Тайна Врат
– Хм… – усмехнулся Бид, кажется отнюдь не разочарованный тем, что Ренки отверг его прямые намеки на возможность поживиться. – Лодки раздать… За добычей армии Тайная служба присматривает, а из ее лапок ничего просто так не выцепишь.
– Если возможно, пошлите кого-нибудь к дознавателю оу Диинку с просьбой навестить меня. Я постараюсь убедить его. Кстати – мои документы?
– В твоей палатке, полагаю, – понятливо кивнул лейтенант. – Если только ты их с собой на абордаж не брал. Скажу твоим ребятам, они принесут.
– Извините, лейтенант, – и вправду чувствуя себя чуть виноватым, добавил Ренки. – По поводу верфи и прочих таких дел, но…
– Хе-хе, Ренки, – хитро улыбнулся Бид. – Вот насчет этого ты как раз можешь и не извиняться! После оккупации у местных все равно денежек-то толком небось не осталось, я уж этих тварей кредонских знаю. Все, что можно вытрясти из жителей, они вытрясли. Так что бедолаги последнее выскребать будут, чтобы дома свои подправить и хлебушком разжиться. И прибытку с них сейчас как с рыбы шерсти. Но вот добро такие люди помнят. И всегда готовы за добро сторицей отплатить. А когда хорошие люди берутся друг другу помогать… Они ведь лодки-то свои, к примеру, из чего строить будут? Из того леса, что уже сейчас в бухте вылавливают. Там ведь нонеча не только досочки можно найти, особенно если поглубже нырнуть! А мы подскажем, через кого это все продать подороже можно будет. Чтобы никому не обидно было.
– Тьфу на тебя, Бид, – скривился полковник оу Дезгоот. – Ты хоть бы дождался, когда я отсюда выйду. Мне, знаешь ли, про твои махинации слушать не положено. Так что будем просто считать, что я ничего не слышал! А вот и оу Мавиинг с грозным лицом воителя древности! Кажется, пришел гнать нас отсюда. В общем, держись, пока еще второй лейтенант оу Дарээка. Если все и дальше у тебя пойдет так же гладко, ты еще переплюнешь в чинах своего знаменитого прадедушку!
Следующую неделю Ренки провел в госпитальных палатках. Чувствовал он себя, впрочем, вполне неплохо. Но оу Мавиинг решил подстраховаться, да и сам больной предпочитал быть в эти дни поближе к другу.
Готор медленно, но верно шел на поправку. Хотя лекарь суеверно отказывался делать какие-либо прогнозы и по-прежнему ссылался на волю или, скорее, произвол богов.
– Голова, – со вздохом говорил он, – это, Ренки, такая штука, которая даже в наши просвещенные времена остается сплошной загадкой. И знания о ней за множество веков продвинулись ненамного дальше тех баснописных времен, когда Оилиои пришла из-за Кромки, чтобы учить людей врачеванию…
– А разве это не она сама училась у Манаун’дака? – удивился Ренки. – Помнится, на лекциях нам рассказывали какие-то истории про это. С другой стороны, она же была демоном, так чему ее мог смертный научить… Хотя я вообще могу перепутать – слишком много сил отдавал борьбе со сном. Но я точно помню: что-то там в древних рукописях было про то, как Манаун’дак взял копье и воткнул кому-то из своих в голову, чтобы изгнать злых духов.
– Насчет копья – это вранье! – авторитетно заявил оу Мавиинг. – Копьем трепанацию черепа не сделаешь, ну, по крайней мере так, чтобы пациент жив остался. Но эта легенда тоже известна каждому лекарю. А кто у кого учился – это все темные дела. В Храме демона Оилиои тебе (если, конечно, очень сильно попросишь) покажут древние свитки, где все сказано совсем даже наоборот. А вообще, какая разница? Манаун’дак тоже был личностью очень темной. То ли демон, то ли еще кто… Даже в наши просвещенные времена наука не пришла в этом вопросе к единому мнению. Многие полагают, что он вообще был существом из другого мира, о чем в древних свитках древности якобы тоже есть какие-то упоминания, которые надо понимать прямо, а отнюдь не иносказательно. Но вот где этот мир находится и как туда попасть… Думаю, не людского ума это дело.
Слова оу Мавиинга внезапно всколыхнули в Ренки интерес к уже почти им забытой за всеми этими волнениями теме происхождения самого Готора. И он поневоле стал прислушиваться к тому, что бормотал его товарищ в бреду. Не то чтобы Ренки пытался что-то вынюхать с постыдной целью донести Риишлее или просто выведать какие-то тайны беспомощного товарища. Но упрямый в своем любопытстве мозг словно бы сам выхватывал из потока бреда разрозненные слова и факты, стремясь увязать их в какую-то осмысленную цепочку, даже если Ренки пытался этому сопротивляться.
Готор часто говорил на незнакомом языке. Ну не то чтобы совершенно незнакомом – иногда некоторые слова, а подчас даже фразы казались Ренки вполне узнаваемыми. Особенно когда Готор в бреду молился либо читал заклинания. По крайней мере, Ренки понял это именно так по обилию выражений, которые он постоянно слышал в храме. Он как-то никогда не задумывался о смысле этих слов, бывших обычным наполнением жреческой бубнежки. Но ему показалось, что когда Готор выкрикивал их со страстностью, граничащей со злобой, то вкладывал в них какой-то совершенно особый смысл.
Подчас друг говорил на нормальном языке про какой-то мир, который он называл «параллельным». Хотя как увязывалось со словом «мир» это пришедшее из древности математическое понятие, для Ренки так и осталось загадкой. Подразумевал ли он некий, пока еще неизвестный материк, весьма своеобразно расположенный по отношению к непонятно чему, или что-то еще? А может, это тот самый «горний» мир, из которого Готор пришел? Находящийся на небе как раз параллельно земле и никогда с ней не пересекающийся?
Недаром он так часто начинал молиться, поминая этот «параллельно-небесный мир», какие-то врата, а потом переходил на неизвестный язык и словно бы вел диалоги с какими-то могучими и сильными людьми, а может, и вовсе богами. Что-то спрашивал у них. Требовал. Злился и вновь начинал выкрикивать молитвенные слова. Но не благостно и степенно, как то подобает делать в храме, а словно сердясь на этих людей-богов за то, что те не хотят дать ответа.
Спустя еще неделю Ренки окончательно отпустили из госпиталя. А Готор к этому времени пошел на поправку, перестав впадать в беспамятство. В общем, жизнь налаживалась.
Главарь банды все еще был очень слаб и нуждался в постоянном уходе, однако лекарь оу Мавиинг уже перестал уповать исключительно на волю богов и возложил ответственность за дальнейшее его излечение только на себя самого.
Ренки пришлось заняться делами их небольшого отряда. И если с хозяйственной частью его сержанты справлялись достаточно уверенно, то написать с десяток рапортов и запросов мог только он. Нужно было подать официальный рапорт полковнику Шестого Гренадерского, в чьем подчинении формально был отряд Готора; генералу оу Краасту, в ведении которого находились все войска Зарданского плоскогорья; в Военную коллегию; в министерство финансов; в Королевское управление территорий (должны же они точно знать, что порт Лиригиса снова переходит в зону их компетенции); в Коллегию морских дел, чтобы известить их об успешной операции на море и испросить достойных наград для моряков, принимавших в ней участие.
Ну и конечно же он не мог не написать подробнейший рапорт военному министру с указанием точных данных о затраченных на всю эту операцию средствах и изложением своего взгляда на то, кто заслуживает поощрения, а кто – порицания.
Написал и о собственном самоуправном приказе Тайной службе относительно лодок и верфи. Дознаватель оу Диинк скрипел зубами от злости, но вынужден был подчиниться бумаге за подписью старшего цензора.
Возвращение лодок и передача верфи городской управе были обставлены как дар короля своим подданным. Полковник говорил, что все прошло очень торжественно и душещипательно. А жители порта отныне вдвое усерднее благословляют короля и военного министра и готовы на руках носить парней в зелено-красных мундирах Шестого Гренадерского полка.
– Хорошо, что тебя там не было, Ренки, – как обычно, чуть язвительно усмехнулся полковник. – Вас бы с оу Готором там точно разорвали на кусочки. Не веришь – спроси у оу Зоодиика. Он ведь тоже разделил бремя вашей славы и теперь удирает с утра пораньше в пустоши, чтобы его не нашли толпы восторженных поклонников.
Ренки и сам испытал это на собственной шкуре. Едва выйдя из госпиталя, он оказался окружен самыми разными людьми, источающими улыбки и приятные фразы (среди которых встречались даже и искренние) и норовящими похлопать его по плечу и пожать руку.
И пусть бы это были восторженные слова и улыбки оу Заршаа, необыкновенно гордого своей первой битвой, оказавшейся столь успешной и значимой. Пусть даже к его улыбке и примешивались бы нотки зависти – это была нормальная зависть одного искреннего человека к успехам и талантам другого.
А вот когда вокруг тебя начинают виться неправдоподобно дружелюбные люди, которые еще совсем недавно либо старательно не замечали тебя, либо, наоборот, не менее старательно окатывали презрением и пренебрежением, желая выслужиться перед генералом… От всего этого Ренки становилось очень противно и хотелось убежать подальше, туда, где его никто не знает в лицо и не будет бросаться навстречу с поздравлениями и страстным желанием пожать руку.
