Андрей Ливадный - Черная Пустошь
– Надо будет, еще наловлю, – пожал плечами Аскет.
Корень не нашелся, что ответить.
– Ну, раз так, возьму, конечно. Может, тебе надо чего? Патронов, жратвы?
– Перекусить не откажусь. Да и поговорить хотелось бы. Наедине.
– Во, славно, я тоже с утра голодный, запарился с этим уродом. – Корень покосился в сторону опрокинувшегося набок раптора. – Придется нового ловить, – тяжело вздохнув, посетовал он. – Ладно, пошли в землянку, там и потолкуем.
* * *Терпение Дитриха все же лопнуло.
«Сколько можно волочиться по Пустоши за сумасшедшим сталкером? Нет, хватит, пора брать ситуацию под контроль. Так мы до Выгребной Слободы никогда не доберемся».
– Клаус, маскировку! – приказал он метаморфу группы. – Зигмунд, снимаешь сталкера, что возится с запчастями. Я разберусь с теми двоими, у костерка.
Дитрих подстегнул не только наступивший цейтнот. Времени с самого начала было в обрез, но егерь все тянул, до последней минуты надеясь, что сталкер вернется на тропу, ведущую к Выгребной Слободе. Однако, понаблюдав за Аскетом, он понял, что логики в его действиях – ноль. Да и к заданию, полученному от Митрофана, тот отнесся как к чему-то необязательному.
Надо было брать его раньше.
Дитрих ни за что не желал признаться себе, что в глубине души побаивается Аскета. Нападать на него среди неузнаваемо изменившихся, кишащих новыми типами скоргов пространств он так и не решился. Зато сейчас, оказавшись в знакомой обстановке, почувствовал себя уверенно.
Пятизонье сильно меняет человека. Изменения физические зачастую видны невооруженным глазом, а вот деформации образа мышления скрыты. Жестокая реальность постоянно давит прессом неисчислимых опасностей, неумолимо искажая душу и разум, подменяя одни моральные ценности другими. Попадая в отчужденные пространства, любой из начинающих сталкеров становится перед выбором: принять ли мотивацию поступков, навязанных Пятизоньем, или же воспротивиться ей в отчаянной попытке остаться самим собой?
Почти все, кто пытался сопротивляться, безнадежно проигрывали в самом начале.
Здесь человеческая жизнь – ничто. Любая «цивилизованность» облетает как шелуха, зачастую действия новоиспеченных сталкеров наглядно демонстрируют, что титул «Homo Sapiens» звучит слишком фальшиво. Когда спадают оковы цивилизации, снимаются все запреты и условности, исчезает страх перед законами, а окружающий мир постоянно предлагает удобные оправдания для любых поступков, немногие выдерживают это страшное испытание.
Дитрих, продвигаясь от укрытия к укрытию, не задумывался, зачем ему убивать сталкеров, греющихся у костерка. Для егеря, впитавшего истеричную идеологию Ковчега, они являлись легкоустранимой помехой. Он был сильнее, находился в более выгодной позиции, так зачем рисковать, выходя на открытое место, пытаясь договориться, а затем встречаться лицом к лицу с Аскетом, объясняясь на равных? Проще убить их, затем ворваться в полуподвал, застать Аскета врасплох, силой оружия убедить его вернуться на тропу и выполнить задание, полученное от торговца.
Кем бы ни был Дитрих в прошлой жизни, здесь он превратился даже не в зверя, а в кого-то похуже, ведь хищник не убивает своих жертв без острой необходимости…
…В полуподвальном помещении горел неяркий свет.
Спартанская обстановка сталкерского убежища свидетельствовала о нелегкой жизни его обитателей.
– Ну, и о чем ты хочешь потолковать? – произнес Корень, продолжая начатый еще на улице разговор. – Все мы кем-то были раньше. Все что-то теряли. – Он взглянул на Аскета, но не выдержал его пристального, пронизывающего холодом взгляда, отвернулся, гремя нехитрым скарбом, выставляя на стол пластиковые миски и несколько саморазогревающихся пакетов из рациона выживания. – Ну да, служил я когда-то в десанте. Ты толком объясни, чего хочешь? Зачем в душу-то лезть, ворошить прошлое?
Аскет молча уселся на перевернутый ящик, раздумывая: действовать самому или довериться Корню?
– Вот что скажу, – Корень достал электрический чайник, к которому было приделано «Сердце зверя», громоздкое, мощное, снятое с крупного техномонстра. – Ты сталкер толковый, но видно, что в Зоне недавно. Внешний мир для нас потерян, это я тебе точно говорю. Так и вспоминать о нем незачем. Хоть потоп там, хоть конец света, мне все равно, ясно? А то начинаешь – служил, не служил, где да когда? Тебе-то есть разница?
– В принципе, пожалуй, нет. – Голос Аскета глухим эхом метнулся по помещению, отражаясь от потемневших фундаментных блоков давно разрушенного здания. – Взгляни сюда. – Он расстегнул один из клапанов потрепанной разгрузки, надетой поверх кевларового бронежилета, достал цилиндрическое устройство, запаянное в оболочку из темного пластика. – Ты мнемотехник. Отсканируй.
– Что это? – Корень заинтересовался. – На изделие техноса не похоже… Слушай, Аскет, а ты часом сам не мнемотехник?
– Возможно… Я много чего могу. Только в своих способностях еще до конца не разобрался.
– Вот я и смотрю, имплантов в тебя напичкано будь здоров, а с такими плевыми вопросами обращаешься. Ну, давай взгляну.
Он взял из рук сталкера темный цилиндр, прикрыл глаза, сканируя заключенное внутри устройство.
– Маяк, – уверенно определил Корень. – Аппаратура устаревшая, не российского производства, но надежная в эксплуатации, – со знанием дела заключил он. – Откуда взял?
– Нашел.
– Не понял? С каких это пор устройства точного наведения просто так на земле валяются? – Корень с недобрым подозрением покосился на Аскета, наливая в кружки кипяток из чайника.
– Вот и я себя о том же спрашиваю. Ты, Корень, на меня не косись. Действительно нашел. И не один, – Аскет достал еще четыре аналогичных устройства. – У построек техноса были заложены. Недалеко отсюда, вдоль ближайшего разлома. Топтался там кто-то. Наследили конкретно. Обувь армейская, западного образца. Это всё, что знаю. Может, ты теперь что-нибудь добавишь?
Корень призадумался. Внешний Мир его действительно не волновал, а вот все, что касалось Пятизонья, не могло не затрагивать жизненных интересов опытного, бывалого сталкера.
– Проходили тут накануне одни… – Он вздохнул в ответ каким-то своим мыслям. – Мы их трогать не стали. Залетные. Одеты под копирку, экипировка новенькая, лиц не видел, так что европейцы они, японцы, чукчи или афроамериканцы, сказать не могу. Да и какая разница? – Он неприязненно взглянул на пять залитых в пластик цилиндров.
– Как вели себя? – с внезапной сухостью лаконично осведомился Аскет. Прорвалось в нотках его голоса что-то приказное, заставившее Корня ответить так же четко и сухо:
