Андрей Ливадный - Черная Пустошь
– Интересно… – Олега передернуло. – А второй вариант? Если энергополе далеко?
– Тогда скорги только раненых захватывают. Питаются какое-то время энергией человеческого организма, размножаются, но гораздо медленнее. Такого сталкера еще можно спасти. Вообще большинство сталтехов появилось сразу после Катастрофы. Можешь представить, сколько в руинах мегаполисов оказалось погибших, заживо погребенных, раненых? Не сосчитать. Вот из них первые сталтехи и образовались. Тогда ведь мнемотехников еще не было, да и о скоргах никто толком ничего не знал. – Голос Сухостоя звучал глухо, видно, думать о мертвых, превращенных скоргами в исчадия техноса, ему было страшно. – Таких сталтехов обычно «старыми» называют. Жуткие твари. А еще очень много людей в машинах сгорело. От них началась ветвь гибридов – механоидов, внутри которых находится сталтех. Говорят, что они и раньше-то были особо сообразительны и опасны, а теперь вроде как резко эволюционировали. И людей ненавидят.
– Прямо так и ненавидят? – засомневался Шелест.
– А скоро сам узнаешь, – зловеще усмехнулся Сухостой. – Обычным механоидам на людей наплевать, – после небольшой паузы пояснил он. – Если ты на их территорию не лезешь или стрельбу не открываешь, в большинстве случаев они тебя не тронут. Им своих забот хватает. Друг с другом грызутся, источники энергии ищут, металлокустарники перерабатывают, чтобы себе какое-нибудь новое полезное приспособление вырастить. Как говорил один сталкер из Ордена – создания техноса рациональны, для них человек так же неинтересен, как нам неинтересен камень, валяющийся не под ногами, а подле дороги.
Шелест призадумался.
Трещина постепенно начала расширятся, по бокам появились узкие расселины ответвлений. Воздух уже не годился для дыхания, он стал мутным от ядовитых испарений, сочащихся из недр земной коры, и ходоки загерметизировали шлемы.
– Не пойму, – Олег решил продолжить разговор, – а как же рассказы о постоянных стычках между механоидами и сталкерами?
Славке было лестно чувствовать себя знатоком аномальных пространств, и он отвечал охотно:
– Ну, в большинстве случаев сталкеры сами нападают на технос. Ну подумай, откуда техноартефакты берутся? «Сердце зверя», к примеру, или мью-фон на дороге не валяются, их из подбитых механоидов добывают. Потом еще егеря Ковчега – боевики группировки Хистера, те вообще войну против техноса ведут на полное уничтожение. Так что «примитивам» несладко приходится. Они бы не трогали людей, да со временем у них инстинкт выработался. Сталкеры для них – опасность. Враги.
– А гибриды? – напомнил Олег.
– Гибриды всегда на сталкеров нападали. Без видимой причины. Мне воин из Ордена рассказывал. Говорил, что в них осталось что-то от людей, заживо в машинах сгоревших. Не знаю, может, он что и придумал.
Идти стало тяжелее.
– Гравитация начинает расти, – произнес молчавший до сих пор Монгол. – Пора бы сервоусилители включать. А то еле тащимся.
Сухостой не стал возражать. Сила тяжести действительно уже выросла на треть. Они вошли в границы Барьера, и теперь экономить энергию встроенных в экипировку аккумуляторов не имело смысла.
Шелест постепенно втянулся в напряженный ритм ходьбы. Разговаривать уже не хотелось, все силы уходили на поддержание равновесия. Пару раз он демонстративно споткнулся, давая понять, что контроль работы сервоусилителей для него в новинку. Поверили проводники или нет, особого значения не имело. Если их начнут расспрашивать, пацаны обязательно вспомнят его неуклюжие движения и дадут им соответствующую оценку. Вместе с кучей наивных вопросов, заданных Олегом, это произведет достаточное впечатление, чтобы на него махнули рукой, решив, что в Пятизонье пробрался очередной богатый экстремал.
Глава 3
Следы, четко отпечатавшиеся в глинистой почве, вели в сторону Барьера.
По пути в поле зрения Аскета попало еще несколько построек техноса, и он задержался, исследуя их окрестности.
Отыскать однотипные цилиндрические устройства, являвшиеся маяками для наведения высокоточных типов боеприпасов, не составило для сталкера особого труда. Они даже не были замаскированы. Тот, кто устанавливал маяки, справедливо полагал, что к подножию построек техноса не рискнет приблизиться ни один из вольных старателей, промышляющих на просторах Пустоши, а от воздействия скоргов устройства, используемые при нанесении ракетно-бомбовых ударов так называемой «бесконтактной войны», были надежно защищены ультрасовременным пластиковым покрытием.
Глядя на очередной, уже пятый по счету цилиндр, внутри которого электронный таймер неслышно отсчитывал время, оставшееся до момента активации, Аскет испытывал сложные чувства.
Со стороны его действия выглядели странными. Он то устремлялся по следам, шагая с угрюмой целеустремленностью, машинально обходя ловушки, закрываясь вуалью искажений реальности при появлении механоидов, то надолго останавливался, впадая в апатичное состояние, словно у него внезапно заканчивались силы.
На самом деле в душе и рассудке сталкера шла отчаянная внутренняя борьба.
За несколько месяцев, которые он прожил, как зверь, исключительно на рефлексах и инстинктах, память о прошлом, оказывается, никуда не исчезла. Подсознание, хранящее истинную сущность Аскета, лишь ждало удобного момента, чтобы, получив толчок внешнего раздражителя, отыскав лазейку в глухой схеме выстроенной сталкером самозащиты, болезненно напомнить о себе.
Это должно было случиться, раньше или позже.
– Задолбал уже… – невнятно выругался Дитрих, наблюдая, как сталкер в очередной раз остановился, присев на корточки под сенью огромного металлического дерева. Ствол мощного металлорастения покрывала легкая, почти невесомая паутина серебрящихся нитей. Невиданные в других регионах Пятизонья, мелкие, похожие на металлических насекомых скорги сновали по ветвям, обволакивая их тончайшим плетением ртутно поблескивающего кружева, кое-где воздух змеился мутным маревом ядовитых испарений, а внизу, там, где ствол металлорастения уходил в почву, пузырилось несколько зеленоватых лужиц «фрича».
Места совершенно дикие.
Куда ни плюнь – попадешь в скорга или в техноартефакт.
Егерь чувствовал себя не просто неуютно – его состояние было близко к панике. Подчиненные тоже нервничали, но пока помалкивали, не желая нарываться на грубость. Каждый сам боролся с ужасом, который невольно внушали эти дикие места, – Дитрих готов был поклясться чем угодно, что тут уже несколько месяцев не ступала нога человека.
