"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Геммел Дэвид

— Кто ты? — спросил Ногуста.

Суфия села, свесив ножки за край фургона, и ответила:

— Друг. Можешь быть в этом уверен, Ногуста. Я помог Дагориану, когда демоны набросились на него в городе, и спас Ульменету, когда она увидела ходячего мертвеца на дворцовой кровле. Я чародей Калижкан.

— Виновник всего этого, — холодно произнес Ногуста, нарушив общее молчание.

— Да, ты прав. Но я совершил это по недомыслию, и никому это не причиняет такого горя, как мне. Впрочем, объяснять нет времени. Я не могу долго задерживаться в этом ребенке, ибо это может повредить ее разуму. Слушайте же: враг послал на вас силу, которой вы еще не видывали. Это воины, называемые креакинами. Они смертельно опасны, однако не бессмертны. Сталь ранит их, но не убивает. Только двух вещей они боятся: дерева и воды. Твои стрелы, Кебра, тоже могут убить их, если попадут в сердце или в голову. Вы, остальные, вооружайтесь острыми кольями.

— Сколько их? — спросил Ногуста.

— Десять, и они явятся раньше, чем вы доберетесь до реки.

— Что еще ты можешь сказать нам? — подал голос Дагориан.

— Пока ничего. Надо уступить место ребенку. Буду помогать вам, когда только сумею. Но смерть зовет меня, и сила моего духа иссякает. Я не смогу долго оставаться среди живых, но верьте, друзья мои: я еще вернусь.

Суфия потерла глаза и спросила плачущим голосом:

— Почему вы все на меня смотрите?

— Хотим спросить, не хочешь ли ты кушать, малютка, —сказал Кебра. — Что тебе приготовить?

Бакилас, вожак креакинов, придержал коня. Пятеро человек лежали мертвые, колеи от повозки вели в лес. Бакилас спешился и осмотрел землю вокруг мертвецов. Потом снял свой черный закрытый шлем и поморщился, когда солнце попало на кожу. Быстро изучив следы, он надел шлем и вернулся в седло.

— Солдаты догнали повозку, и навстречу им выехал одинокий всадник. Они поговорили, а затем завязался бой. К всаднику присоединились другие, появившиеся из леса. Бой был недолгим. Один из солдат вступил в поединок, и противник убил его на месте.

— Как ты узнал, брат, что они сначала поговорили? — спросил Пеликор, самый молодой. От солнца его защищал не только шлем, но и капюшон плаща.

— Одна из солдатских лошадей помочилась — видишь пятно на траве? Конь в это время стоял на месте.

— Это всего лишь предположение, — заметил Пеликор.

— Что ж, проверим. — Креакины расположились вокруг мертвецов, и Бакилас сказал одному из убитых: — Встань! —Труп дернулся и медленно поднялся с земли. Десять всадников сосредоточились, и воздух рядом с трупом начал мерцать.

В уме у креакинов замелькали картины, извлекаемые из распадающегося мозга мертвого солдата. Глазами мертвеца они видели повозку, сидящих в ней женщин и молодого офицера, двинувшего коня им навстречу. Разговор, который они слышали, звучал обрывочно, и креакины усилили внимание.

«Доброе утро… Веллиан… Кариос… королеву. В городе… порядок».

«Армия предателей».

«Да. Вашу саблю… обратно».

«Другого… в опасности… со мной».

Картина распалась, и в памяти мертвого возникла бегущая по траве молодая женщина.

— Разложение зашло слишком далеко, — посетовал Пеликор. — Мы не удержим связь.

— Удержим, — сурово ответил Бакилас. — Сосредоточься!

Перед ними снова появился молодой офицер.

«Не будьте глупцом, — говорил ему Веллиан. — Возможно, вы владеете саблей не хуже самого Антикаса, но с пятерыми вам все равно не справиться. Какой смысл умирать, если ваше дело заведомо проиграно?»

«А какой смысл жить, если вам не за что умирать?» — ответил на это другой офицер.

Креакины молча наблюдали, как молодой офицер вступил в бой и как к нему на помощь явились чернокожий воин и седоголовый лучник. Бой, как и говорил Бакилас, был коротким, и креакины отдали должное мастерству победителей.

Мертвый снова повалился на траву, и Бакилас сказал:

— Молодой человек действует быстро и уверенно, но чернокожий — настоящий мастер. Быстрота, изящество и сила сочетаются в нем с хитростью и свирепостью. Достойный противник.

— Достойный? — бросил Пеликор. — Он человек, а среди них нет достойных. Они годятся только в пищу, и с него даже в этом смысле пользы немного.

— Ты сердишься, брат? Разве тебя не радует вновь обретенная плоть?

— Радоваться пока нечему. Где полчища, с которыми мне предстоит сразиться? Какую славу можем мы найти на этой жалкой горе?

— Никакой, — признал Бакилас. — Дни Льда и Пламени давно миновали, но они вернутся. Вулканы извергнут в небеса огонь и пепел, ледники придут в движение. Все будет, как прежде, но сначала мы должны доставить мать с младенцем к Анхарату. Терпение, брат.

Бакилас тронул шпорами коня и двинулся к лесу.

Здесь солнце не так припекало, и он снова снял шлем. Его белые волосы шевелились на ветру, серые глаза оглядывали дорогу. Не один Пеликор тосковал по временам Льда и Пламени — Бакилас тоже жаждал их возвращения. Жаждал наступать в рядах войска иллогиров, и громить человеческое племя, и упиваться их ужасом, и высасывать души из их тел.

Славное было время, но измена Эмшараса положила ему конец.

Мысль об этом причиняла Бакиласу непреходящую боль. Но хотя Эмшарас и предал их, Битва Четырех Долин могла быть выиграна. Они должны были выиграть ее. Креакины, возглавив контратаку, разбили правый фланг неприятеля. Бакилас уже готовился захватить боевое знамя человеческого короля Дарлика. Но Анхарат и Эмшарас в это самое время вели над полем битвы свою схватку. И когда Бакилас прорвал ограждавшую Дарлика стену копий, Анхарат потерпел поражение. Туча пепла, прикрывавшая иллогиров от смертоносного солнечного света, рассеялась. Солнце стало сжигать тела иллогиров сотнями и тысячами, и на поле остались одни креакины — десять тысяч величайших воинов, когда-либо ступавших по земле. Люди накинулись на них с удвоенной яростью, рубя креакинов грозовыми мечами, которые дал им предатель Эмшарас. Во плоти с поля удалось уйти только двумстам креакинам — остальные снова сделались Ветрожителями, и дни владычества иллогиров на земле миновали.

Охота на креакинов продолжалась, и наконец только десять из них остались в живых.

Затем Эмшарас изрек свое заклятие, и все оставшиеся иллогиры — демоны, духи, лесные нимфы, тролли и воители — ушли в серое Никуда. С тех пор они обречены были существовать там, бессмертные, но не имеющие формы. Только память осталась у них, память о победах, о славе и о сладком вине ужаса.

Ничто, ничто не могло сравниться с радостью, которую знали некогда креакины. Бакилас однажды принял человеческий облик и насладился всеми удовольствиями, доступными человеку: едой и питьем, дурманным зельем и плотской любовью. Но все это выглядело жалким по сравнению со вкусом человеческих душ. Подумав об этом, Бакилас с содроганием вспомнил Дарелу и те пугающие чувства, которые испытывал к ней. Они соприкасались руками и даже губами. Он позволил себе связаться с этой женщиной, ничего не зная о человеческой распущенности, и связь эта привела его в полное смятение. У него едва достало сил бежать в пещеры иллогиров и вернуть себе облик креакина. После этого он отправился в деревню, где жила Дарела, и выпил ее душу.

Ему думалось, что теперь ее власть над ним кончится, но он заблуждался. Память о времени, которое они провели вместе, преследовала его неотступно.

Проехав в молчании несколько часов, креакины ощутили сильный запах смерти. Случилось это у небольшого озера. Бакилас, держась в тени деревьев, обнаружил пять мертвых волков. Шестой лежал у самой воды. Подняв капюшон, Бакилас спешился и вышел на солнце. Кожу жгло, но он не обращал на это внимания. В середине лагеря на траве остался выжженный круг футов пяти в поперечнике. Бакилас, сняв свою черную перчатку, пощупал землю, отдернул руку и вернулся в тень.

— Магия, — сказал он. — Кто-то чародействовал здесь.

Креакины, спутав лошадей, сели в кружок.

— Анхарат ничего не говорил о магии, — сказал Мандрак, самый малорослый из них — чуть ниже шести футов. — Речь шла только о трех стариках.