"Зарубежная фантастика 2024-9". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Геммел Дэвид

— Мне он не нравится.

— Согласен с тобой. Мне он тоже не очень-то нравится, но я его люблю. Он не знает, что такое злоба, и будет драться рядом с тобой против всех армий на свете. Это большая редкость, Коналин. Поверь мне.

Коналина эти слова не убедили, однако он промолчал. В воде дробилось отражение луны, но закат еще окрашивал озеро на западе.

— А завтра я тоже поеду верхом? — спросил Коналин.

— Конечно, — улыбнулся Кебра. — Чем больше будешь ездить, тем быстрее научишься.

— Верхом как-то спокойнее, — признался паренек, глядя на озеро.

— Почему спокойнее?

— Повозка едет так медленно. Когда нас догонят, в ней далеко не убежишь.

— Может быть, нас еще и не догонят.

— Ты так думаешь?

— Нет, но надежда есть всегда.

Коналин остался доволен тем, что Кебра не стал ему лгать — это создало равенство между ними.

— А что ты будешь делать, когда они все-таки явятся?

— Драться. И Ногуста тоже, и Зубр. Больше нам ничего не остается.

— Вы могли бы ускакать, — заметил Коналин.

— Нет, это не для нас. Не из того мы теста.

— Почему?

Кебра не сразу нашелся с ответом на этот простой вопрос,

— Трудно объяснить. Для начала надо уяснить, что значит быть мужчиной. Что для этого требуется? Охотиться, возделывать землю, выращивать скот? Отчасти — да. Любить свою семью? Опять-таки да. Но есть кое-что еще. Я думаю, что в жизни нами руководят три стремления. Первое — это чувство самосохранения, стремление выжить. Второе — чувство племени, стремление быть частью какого-то большого целого. А третье — оно самое главное, парень.

Ульменета, тихо подойдя к ним, сняла башмаки, села и опустила ноги в воду.

— И что же это такое, третье? — спросил Коналин, сердясь, что их прервали.

— Это объяснить еще труднее. — Кебру приход монахини тоже не обрадовал. — Львица всегда готова отдать жизнь за своих детенышей, потому что так она создана. Но мне приходилось видеть, как женщина рискует жизнью ради чужих детей. Третье стремление велит нам отказываться от самосохранения ради спасения чьей-то жизни, или ради принципов, или ради веры.

— Тут я тебя не понимаю.

— Спроси Ногусту, он лучше объяснит.

— Не нужно ничего объяснять, Коналин, — тихо вмешалась Ульменета. — Когда ты спасал Фарис от уготованной ей доли, тобой руководило именно это третье стремление. И оно же заставляло тебя драться с живым мертвецом в доме Калижкана.

— Это другое дело, ведь я их люблю, Фарис и Суфию. А королеву не люблю и умирать за нее не стану.

— Вопрос не в ней. Не только в ней. Есть другие вещи: честь, самоуважение, гордость… — Кебра умолк, не находя слов.

— А за меня ты бы умер? — спросил вдруг Коналин.

— Знаешь, мне бы ни за кого умирать не хотелось.

Смущенный Кебра встал и зашагал прочь.

— Умер бы, и охотно, — сказала Ульменета. — Он хороший человек.

— Ну а я тоже не хочу, чтобы за меня умирали. Не хочу, и все тут!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Ногуста и Дагориан, сидя у костра, изучали найденные Ульменетой карты. Зубр растянулся рядом, положив голову на руку.

— Мы есть будем или нет? — проворчал он. — Мой желудок думает, что мне перерезали глотку.

— Будем, будем, — пообещал Ногуста, расстилая на земле другую карту, пергаментную. Ее когда-то яркие краски, изображавшие леса, горы и озера, поблекли, тисненые знаки стерлись, но масштаб был крупный и позволял различать лесные дороги и броды.

— Я сказал бы, что мы где-то здесь, — Ногуста указал на копье, выдавленное в правом верхнем углу карты, — на краю Лиссайского леса. На карте показаны три моста — вопрос в том, на месте ли еще они, а если на месте, то насколько пострадали от весенних паводков. В это время года, да еще в горах, мосты, как правило, заливает.

— Завтра проеду вперед и посмотрю. — Дагориан тоже вглядывался в карту. — Но повозку на том берегу придется бросить.

Ногуста кивнул. В противном случае им пришлось бы свернуть на дорогу к городу-призраку Лему и сделать восьмидесятимильный крюк до моря. Где-то вдали завыл волк, и Дагориан поежился.

— Волки, вопреки всеобщему мнению, на людей не нападают, — улыбнулся Ногуста.

— Знаю, но все равно страшновато.

— Меня как-то укусил волк, — сообщил Зубр. — В задницу.

— Его можно только пожалеть, — ответил Ногуста.

— Это волчица была. Я, видать, подошел слишком близко к ее логову. Так она полмили за мной гналась, помнишь ведь? Под Кортсвейном. Кебра потом зашивал укус. Лихорадка четыре дня меня трепала.

— Да помню, помню. Мы все тянули жребий, и Кебра проиграл. Ему и посейчас страшно вспоминать об этом.

— Да, шрам остался страшенный. Гляди! — Зубр стал на колени, повернулся задом к Дагориану и спустил штаны.

— Ты прав, — засмеялся офицер. — Это одна из самых страшных вещей, какие я видел в жизни.

Зубр подтянул штаны и ухмыльнулся.

— Бабам я говорю, что это рана от вентрийского копья. Кебра! Мы есть будем или ты нас голодом уморить хочешь?

Фарис принесла Аксиане, сидевшей, прислонясь к дереву, чашку воды.

— Ну как вам, лучше теперь?

— Есть хочется. Принеси мне каких-нибудь фруктов из повозки.

Фарис, охотно исполнявшая все ее приказания — роль служанки при королеве представлялась ей весьма почетной должностью — бегом припустила к повозке. Маленькая Суфия сидела внутри, не шевелясь, и смотрела на небо.

— Ты чего, малышка? — спросила ее Фарис.

— Приведи сюда Ногусту, — холодно и отчужденно произнесла девочка.

— Он говорит с офицером. Лучше не беспокоить его.

— Приведи.

— Да что с тобой такое? — вскричала Фарис.

— Ступай, дитя. Время не ждет.

Фарис, вся покрывшись мурашками, попятилась и позвала:

— Ногуста! Иди скорее!

Чернокожий прибежал на ее зов вместе с Дагорианом и Кеброй.

— Что стряслось?

Фарис молча указала на девочку. Та сидела, поджав ноги, и безмятежно смотрела на них ясными голубыми глазами.

— Волки близко. К оружию! — сказала она своим детским голоском, но веско и властно.

Королева закричала. Из леса вышел огромный серый волк, за ним другой.

Один бросился прямо на Зубра, сидевшего у костра. Гигант вскочил и двинул зверя кулаком по морде. Тот отлетел прочь и снова напал. Когда он прыгнул, Зубр схватил его за горло и швырнул на других волков. Ногуста, втолкнув Фарис в повозку, выхватил меч. Клинок, сверкнув при луне, рассек шею прыгнувшего на него зверя. Кебра, упав наземь, увернулся от другого. Рухнула с криком одна из лошадей. Дагориан пронзил саблей грудь матерого волка и побежал к Аксиане. Она все так же сидела у дерева, и волки не трогали ее. Коналин с Ульменетой стояли в озере, и один из зверей уже плыл к ним. Клыки еще одного щелкнули у самого лица Дагориана, и офицер вогнал саблю ему в брюхо. Кебра на земле колол кинжалом своего врага, вцепившись левой рукой ему в горло. Волк, навалившийся на него, обмяк.

Суфия в задке повозки встала, подняла руки над головой и медленно свела вместе. Сделав это, она запела, и вокруг ее пальцев вспыхнул голубой огонь. Правую руку она выбросила в сторону озера, и огненный шар ударил в спину плывущего волка. Зверь забарахтался и повернул к берегу.

Суфия опустила левую руку — и пламя, упав на землю, взвилось вверх. Волчья стая бросилась обратно в лес.

Дагориан, ощутив боль, посмотрел вниз. Из левого предплечья капала кровь, но укуса он не помнил. Зубр подошел к нему с разодранным ухом.

На земле остались лежать пятеро мертвых волков.

Кебра скинул зверя, который его придавил, и встал, нетвердо держась на ногах. Какое-то время все молчали.

— Ты говорил, что волки на людей не нападают, — сердито сказал Зубр Ногусте, держась за ухо.

— Нападают, если энтукку вселяются в них, — произнесла Суфия.

Коналин и Ульменета, выбравшись из воды, подошли к повозке. Фарис сидела, поджав колени, у мешков с провизией и со страхом смотрела на девочку.