Федор Березин - Покушение на Еву
Он выжидал, внимательно прислушиваясь, своим обостренным, уже столь привычным слухом, внюхиваясь, этим своим сверхразвитым, забытым людьми будущего, нюхом. В этом плане ему помогало выбранное место, те, кого он ждал, должны были появиться с подветренной стороны. Это несколько снижало его боевые возможности, дальность лука против ветра значительно падала, но обратный вариант вел к его преждевременному обнаружению, с их чутьем это было неминуемо.
Когда они появились, он был удивлен. Они просто бесшумно вырисовались в конце тропы, как материализовавшиеся призраки. Он, не шевелясь, рассматривал их и считал. Да, они действительно очень отличались от породы, к которой он теперь принадлежал: они были ниже ростом, более согнуты, и челюсти их были намного массивнее. Он выискивал среди них вожака, он очень надеялся не ошибиться: кандидатур было несколько. Затем он заметил у них в руках, в этих длиннющих нечеловеческих руках... «Копьеметалки», – с ужасом подумал Александр. Он вспомнил инструктора Киби, из той другой, бесконечно далекой жизни. Их лапы-руки были много длиннее, чем у австралийца, и наверняка намного сильнее, а значит, их копья полетят гораздо дальше, да еще по ветру. Похоже, это уравнивало их и его дальнобойность. Его лук не был искусно изготовленным, с помощью нормальных инструментов, оружием, в обратном случае Александр бы смог расстреливать этих полуобезьян метров за триста, да и наконечники у него были не металлические... «Еще про автоматическую винтовку вспомни, – упрекнул он сам себя. – Или про термические бомбы». Надо было что-то делать, и делать быстро. Можно было пропустить их, не обстреливая, но была большая вероятность, что, обойдя его, они учуют чужой запах, и тогда он окажется в окружении. Оставался один план, тот, что был с самого начала. На их стороне было количество, но за кем стояло качество? Александр вскинул лук и прицелился.
Стрела свистнула, и один из самых крупных «австрало» или бог его знает каких «питеков» свирепо дернулся, когда она угодила в грудь. А стрелку некогда было любоваться этим зрелищем, он пытался уподобиться пулемету. Они были действительно очень тугодумны, эти ребята, он успел поразить еще двух самых крупных самцов, когда они заподозрили что-то неладное. Они не видели стрелка, первый раз в своей жизни видели стрелы, темп его быстрого логического мозга был им недоступен, тем более они не могли вообразить, что на их толпу-отряд из более пятидесяти здоровенных особей может осмелиться напасть одиночка. А острые каменные наконечники, крепко пришпиленные к деревянным, обструганным нуклеусом древкам, продолжали пробивать их волосатые шкуры. Когда они побежали, стрел оставалось всего двадцать штук. Там и сям на поляне валялись поверженные, стонущие враги. Он не стал, ясное дело, преследовать отступающих, он даже не хотел показываться на глаза этим тяжелораненым представителям тупиковой ветви эволюции, но ему нужно было собрать стрелы. Ему пришлось добить их всех этой каменной мотыгой, или дисковым топором, или черт его знает как в далеком будущем называемым предметом этой древней культуры, но он хотел оставаться призраком, он хотел, чтобы за него воевали их отравленные примитивной мистикой мозги. Бой был не последний, и неизвестность должна была работать не только на них, но и на него.
* * *Он продирался через чащобу, внимательно смотря под ноги. Несмотря на то, что теперь он вел боевую кампанию против опаснейших в этом мире хищников – централизованно управляемых человекообразных, нельзя было забывать и об обыкновенных: обуви еще не изобрели, а потому наступить на змею значило проиграть только разворачивающееся сражение. Он воевал один, а значит, всякие происшествия были менее вероятны, чем в большой массе, но зато в случае своей реализации в этом представителе большого теоретического множества обитаемых миров имели однозначно роковые последствия. Вот уже две недели он наблюдал за этими существами, он назвал их «гоблинами» для порядка, слово «чу» было слишком коротким и ему не нравилось. Он привык давать имена всему окружающему его в этом молодом мире, хотя употреблял он их в одиночку и в основном про себя. Новое название этих агрессоров он считал более благозвучным и с мистическим уклоном, данный вид не дожил до специалистов-этнологов, а потому он был волен называть их как душе угодно, по праву первооткрывателя. Выяснил он пока очень немного, но главное, пожалуй, понял: все эти новоиспеченные рекруты, ведущие чуждую этому времени войну на истребление, напоминающую крестовые походы первой волны, действовали не по своей воле, хотя на первый взгляд все выглядело естественно. Но вопрос о первопричине данного природного катаклизма являлся, конечно, важным, хотя не приоритетным, да и дискуссировать в течение ближайших десятков тысячелетий было не с кем, а потому в этом походе он занимался главной задачей: он искал центр, ведущий направленную агрессию. Он пришел к предположению о его существовании после того, как выявил, что после своих опустошительных рейдов отряды «чу-гоблинов» возвращаются назад по тем же направлениям, буквально по тем же тропам, и на его схеме все эти направления сходились где-то далеко, он надеялся, что это не ложное представление, подобное ощущению соединения рельсов на горизонте. Хотя у него не было карты, он два раза успешно использовал свои знания-догадки при создании засад, и оба раза получилось, но он не мог и далее рассчитывать на везение и на то, что он по-прежнему будет всегда выходить сухим из воды в этих неравных схватках: на их стороне был количественный перевес и централизованное управление. Он даже не пытался планировать создание противовеса в виде некоего организованного военного отпора, неизвестно, что для будущей истории было бы хуже, чем создание предгосударственной аномалии более чем на восемь тысяч поколений ранее срока, да еще имеющей воинственную направленность. Он рассчитывал только на себя, хотя после истории с саблезубым он перестал относиться к своим соплеменникам как к детям малым, он стал их уважать, но втягивать их в этот неизвестный катаклизм было очень рискованно, его задача была уберечь их, а не обучать ратному делу.
* * *Он не разводил костра, хотя без огня чувствовал себя неуютно на этом скалистом плато. Он попросту не умел этого делать без инструмента, а тащить с собой еще и палку-терку, и доску-основание в далекий поход он не захотел. Теперь он жалел о совершенном, но откуда он мог знать, что его разведывательно-диверсионная миссия так затянется? А ведь надо было предвидеть все, необходимо было взвалить на себя принадлежности на все случаи жизни, а он снова понадеялся на авось и на свой опыт двухсоттысячелетней давности наоборот. «Вот и расплачивайся теперь за дурость, осел!» – говорил он сам себе, но это мало помогало. Он не мог заснуть, было зябко, и еще он боялся ночных хищников: двуногих, безногих, четвероногих и многоногих. Он защитил тыл, почти вплотную подвинувшись к скале, но это внесло еще более неудобств: от скалы тянуло бодрящей прохладой, а ему надо было спать, вздремнуть хоть часик-другой, неизвестно, что готовил ему грядущий денек. Он вспомнил книжку о древнем путешественнике из будущего – Туре Хейердале, вот у того была выдержка: когда ночью на скале его разбудили непонятные шорохи, он в свете фонаря обнаружил неисчислимые полчища огромных пятисантиметровых тараканов, опоясавших его площадку, и что, вы думаете, он предпринял? Он быстренько внушил себе, что любое животное по-своему прекрасно, и спокойнехонько откинулся до утра, и даже кошмары ему не снились. Александр начал перебирать в памяти еще и другие подобные уникальные случаи людского геройства и занимался этим довольно долгое время, намеренно гоня мысли о текущих заботах, и этот психотренинг сделал невозможное: он задремал.
Ему снился Курман: они неслись на летающем танке на совсем малой высоте, наверное, направлялись громить каких-то врагов человечества. Курман все время что-то говорил, а он кивал и до боли сжимал магазин плазменной автоматической винтовки. И где-то рвались бомбы, и боевая машина огибала деревья и все ускоряла ход, а он водил стволом в стрелковой ячейке и все не мог найти достойную цель. И холодный ветер дул в спину, а потом пошел снег, и он сообразил, что наступает ледниковый период. И в конце концов главенствующее во сне полушарие, видимо, не смогло решить все накопившиеся в сновидениях проблемы и пасовало в панике, как обычно, будя главное логическое – левое, и оно, перехватывая власть, не стало долго возиться с этими переплетениями гордиевых узлов, не им сварганенных, а с ходу протаранило их дамокловым мечом реализма – и, понятное дело, Александр проснулся. Было очень темно, и на голову лил дождь. Он принюхался: никаких посторонних запахов не было, кроме озона, а когда сверкнула молния, он убедился, что по-прежнему один. Он подставил большущим падающим каплям лицо, растер эту воду по щекам и сказал себе: «С добрым утром!» – хотя была еще ночь.
