Сергей Демьянов - Некромант. Такая работа
И уж конечно, никто не должен уставать от того, что на него ругаются. Кроме того, «дура» — это же не ругательство. Это констатация факта. Ей стоило бы быть благодарной Папернову за то, что он до сих пор терпит в доме такую криворукую истеричную дуру, как она. Другой бы давно выгнал, а он все мучается.
Любит.
Даже работу всю домой перетащил, чтобы не оставлять ее без присмотра. Рита хорошо понимала — без его контроля она давно бы устроила в квартире, оставшейся ей от родителей, потоп, пожар или помойку. Она всегда была мечтательницей, плохо приспособленной к реальной жизни. Ей повезло, что Папернов ее подобрал.
Прикосновение холодного воздуха заставило Риту открыть глаза. Ванная была тем местом, где она могла побыть одна, имея на то уважительную причину. Но, конечно, не два часа. Вода уже почти остыла. Папернов стоял возле ванны, рассматривая этикетку на пузырьке с пихтовым ароматизатором.
— Сколько можно валяться? — спросил он. — Я уж думал, ты тут сдохла.
— Извини, я задремала, — пискнула Рита.
— Всю квартиру провоняла дрянью своей, — брезгливо потянув носом, сказал Папернов. — Ты смерти моей хочешь!
— Прости, я не нарочно. — Рита закусила губу. — Может, форточку открыть?
— Бесполезно, — отказался он. — Я так понимаю, на все наши планы ты, как обычно, наплевала?
— Нет-нет, — заторопилась Рита, панически пытаясь вспомнить, что именно из ее утренних предложений одобрил муж. — Я сейчас волосы высушу, это пять минут.
Фен, включенный в розетку, лежал на краю раковины, уставившись на нее черным глазом кнопки. Так неудачно лежал, что достаточно было бы одного неловкого движения, чтобы он упал в ванну.
Той зимой меня украли бомжи.
Не знаю, на кой черт я им сдался, но факт — украли. Подвал, где они свили себе гнездо, был сырым и темным, он пах гниющими тряпками и мазью Вишневского. Труба, тонким щупальцем вытянувшаяся вдоль стены, подтекала. Старые ковры и газеты, картонные коробки и драные пальто, брошенные прямо на пол, — все, что догнивало здесь вместе со своими владельцами, было мокрым и холодным.
Накануне меня сильно избили за попытку удрать. Я лежал ничком, лицом на грязном голом бетоне, и во рту у меня был привкус крови. В темноте кто-то ходил, приволакивая ногу, время от времени наступал на меня и ругался.
Жрать хотелось неимоверно.
Умыться? Согреться? Да, это тоже, но в первую очередь — жрать.
Я заставил себя встать на четвереньки и подползти к окну, сияющему под самым потолком. На улице был вечер, и слабый свет стекал на неровный подвальный пол. Снизу я видел только ноги: женские в изящных сапожках, мужские в толстоподметочных ботинках, детские в резиновых ботиках и старушечьи в убогих растоптанных мокасинах. Цокали по асфальту каблуки, хрустела тонкая корочка льда, проламываясь под нажимом, изредка взвизгивали мелкие камешки. Там, наверху, шумел мир обутых людей, куда мне, босому, путь был заказан.
Тем, кого украли бомжи, ботинок не положено.
Я точно знал, что сделаю в следующий момент. Я подниму руки и ухвачусь за железный штырь, вбитый в тротуар перед окном. Я подтянусь и улягусь животом на ледяной асфальт. Я буду осторожен и не издам ни единого звука, когда бутылочный осколок прочертит длинную красную полосу у меня на животе. И тогда, когда я уже решу, что пора праздновать победу, одновременно случатся две вещи.
Увидев меня, выползающего из подвала, истошно завизжит какая-то женщина в коротком белом полушубке, с лысой собакой на руках.
И кто-то крепко схватит меня за ногу, равнодушно поинтересовавшись: «Эй, борзый, далеко собрался?»
В этот момент я всегда просыпаюсь.
Я провожу в этом подвале пару ночей в год с тех пор, как мне исполнилось восемь. И мне ни разу не удавалось выбраться наружу. Специфическое развлечение, кто бы спорил. Но с людьми нередко случаются куда более неприятные события, чем временное пребывание на чужом месте. Гадкое, но вполне безопасное.
Проблема в том, что это снится мне только тогда, когда я понимаю, что не способен справиться с бардаком в моей жизни без посторонней помощи.
Под бубнеж телевизора я быстро отыскал в шкафу чистые и хотя бы похожие между собой носки, влез в джинсы и длинный синий свитер пристойного вида, а сверху, посомневавшись немного, натянул пальто. Сунул в карман «Удар». Не бог весть что, но всяко лучше, чем совсем ничего. В слегка потертой кожаной куртке я чувствовал бы себя куда увереннее, но после вчерашнего она выглядела неважно. И главное, странно пахла.
Честно говоря, мне вообще захотелось ее выбросить. Терпеть не могу держать дома вещи, которые напоминают мне о том, что я умею бояться. Хорошо умею. Лучше, чем что бы то ни было еще.
Но равноценной замены этой куртке у меня не было. Не заработал.
Лиза сначала прислала эсэмэску, дождалась моего ответа и только потом позвонила. Ничего особенного, обычная вежливость человека, которому самому слишком часто приходится просыпаться от телефонного звонка. Но я это оценил. Москва — город офисных работников, уверенных, что жизнь начинается в девять утра и заканчивается около часу ночи. Они твердо знают, что звонить после десяти вечера — неприлично, зато абсолютно уверены, что звонком в два часа дня разбудить никого невозможно.
Когда у меня есть работа, мои сутки раскладываются на девятнадцать часов бодрствования и пять — сна, но эти пять редко выпадают на ночь.
— В эту субботу у нас планируется зачистка промзоны в Выхино, — сообщила Лиза. — Хорошие деньги.
— Это вместо новогоднего корпоратива? — хмыкнул я.
— Ну какая работа, такие и корпоративы, — отозвалась она. — Будут Макс и Марька, Лариса тоже обещала подъехать, но без гарантии…
— А что Рашид? — перебил ее я.
— Он трубку не берет, — тут же помрачнела она. — Так как?
Терпеть не могу работать без страховки там, где в любой момент на тебя может вывалиться какая-нибудь пакость. Рашид — неважный боец, но он всегда успевает почуять любую нежить до того, как она нападет. Если он сдулся, это будет паршиво. Рано или поздно это случается со всеми талантливыми медиумами — как будто однажды они осознают, что получили впечатлений больше чем достаточно.
В стакан, который уже полон, нельзя налить еще немного, чтобы содержимое не вылилось через край.
— Можете на меня рассчитывать, — сказал я. — И… я доеду до него сегодня.
— Ты нас очень выручишь, — серьезно ответила Лиза. — Звони, если что, я на связи.
У меня уже было «если что», но я не стал говорить ей об этом. Она все равно ничем не смогла бы мне помочь.
Отчет я отправил Селиверстову электронной почтой с запросом подтверждения о прочтении. Я хотел быть уверенным, что он его получит.
В декабре всегда есть один или два таких дня, которые оправдывают существование всего этого месяца. Светает поздно, однако небо с самого утра ясное и высокое, как своды католической церкви. Ветра нет. Все затянуто блескучей снежной паутиной, и, как огромные леденцы, торчат из снега старые, черные от влажности деревья. На стеклах — морозные разводы, на припаркованных машинах — снежные шапки, а по белым газонам тянутся цепочки собачьих следов. Возле метро не видно ни птиц, ни крыс — холодно, только гастарбайтеры в оранжевых жилетах споро скалывают ломами лед, перебрасываясь между собой непонятными москвичу словечками.
Судя по часам над дверью банка, я слегка опаздывал, но пробежаться так и не рискнул. Приходить на тренировку позже всех, конечно, неприятно, но менее неприятно, чем свернуть себе шею. Зимняя Москва с ее почти сплошь покрытым тоненькой корочкой льда асфальтом — не лучшее место для пробежек.
Особенно если ты не в кроссовках.
— Сдвигаем ступни, колени выпрямлены, руки свободно опущены вдоль тела, лицевые мышцы расслаблены, — медленно и очень четко, как для иностранцев, проговаривал тренер. — Спина прямая-прямая, и мы тянемся макушкой к небу… Еще выше, еще сильнее тянемся!
Допускаю, что для этого смуглого парня, родившегося в Питере, но большую часть своей жизни проведшего в Бангалоре, Нью-Дели и Катманду, мы и впрямь были иностранцами. Он говорил на английском, хинди, тамильском и малаяме почти так же свободно, как на русском, однако не спешил зарабатывать деньги переводами.
За каждое проведенное занятие руководство центра изучения индийской культуры выдавало ему какие-то донельзя смешные гонорары, но финансовые вопросы этого парня, казалось, совершенно не парили. Он занимался тем, чем считал нужным заниматься.
— Представьте, что из вашей макушки выходит луч яркого света, который устремляется вверх, — продолжал тренер, не глядя на нас, но совершенно точно зная, где и как именно сейчас стоит каждый. — Постарайтесь почувствовать его. Он соединяет вас с небом.
Санскритское слово «йудж» означает «связь».
