Максим Шейко - «Попаданец» в СС. Марш на восток
Не откладывая дела в долгий ящик, Нойнер отправил второй взвод, который выполнял сейчас функции боевого охранения, выставив посты на опушке и у дороги, в погоню за батареей. Первый взвод, под командой Руста, получил приказ отконвоировать пленных и трофеи в тыл. Остальная рота спешно готовилась последовать за передовым отрядом. Солдаты, пользуясь случаем, «затрофеили» пару приличных кабанчиков и с десяток гусей. Свинтусов мастерски заколол штыком один из бойцов пулеметного взвода, бывший на гражданке работником на ферме, а гусям просто посшибали головы саперными лопатками. Ганс не возражал – пусть ребята расслабятся, а живность можно списать на последствия обстрела при штурме, если уж кому-то придет охота этим интересоваться. Зато железной рукой была пресечена попытка вояк из броневзвода прихватить здоровенную бутыль с мутной бурдой, именуемой местными «самогоном». Роль «железной руки» с успехом сыграл Клинсманн.
В общем, задержались несильно. Вся возня с боем и пленением заняла около трех часов. Так что к вечеру Ганс все-таки выполнил поставленную перед ним задачу на день и вышел на шоссе Лемберг-Дубно, захватив попутно и пару ускользнувших из села полковых орудий. На шоссе его сводный отряд присоединился к основным силам батальона, которые также поучаствовали в бою, нагнав и с ходу атаковав сборную колонну, состоявшую из стрелков и тыловиков. Было захвачено свыше трехсот пленных. Еще около двух сотен бойцов противника погибло, попав под перекрестный огонь бронемашин и пулеметов. В отличие от боя в селе, на этот раз без жертв не обошлось – одна из групп красноармейцев оказала ожесточенное и умелое сопротивление – дивизия понесла первые потери в этой войне.
* * *Марченко, в отличие от подавляющего большинства военнослужащих РККА, начиная от простых солдат и заканчивая маршалами, начавшаяся война не застала врасплох. Объяснялся этот феномен очень просто: в ночь на 22 июня Роман заступил в караул. Поэтому начавшееся немецкое вторжение он встретил в полной готовности, как и предписывал устав, – при оружии и на боевом посту. Правда, пользы от этого было мало, так как от госграницы, а значит, и от внезапно образовавшейся линии фронта его отделяли без малого четыре сотни километров по прямой. Тем не менее факт остается фактом: Марченко встретил начало боевых действий во всеоружии и в полной боевой готовности, бдительно вглядываясь в обступавшую его темноту.
Хотя сам он об этом узнал несколько позже. Уже утром, после того как сменился с караула, позавтракал и собирался предаться заслуженному отдыху, его, как и всех остальных бойцов и командиров, подняли по тревоге, и началась обычная армейская суета под названием «выдвижение из мест временной дислокации в район сосредоточения». А уже к обеду непонятно откуда по полку пронесся слух: «война началась!». Не успела еще эта информация утвердиться в солдатских умах, как всю часть построили и командир полка громким и уверенным голосом объявил о вероломном нападении фашистской Германии, совершенном этим утром, и о необходимости исполнить свой священный долг и обеспечить нерушимость границ Советского Союза. После этого речь толкнул батальонный комиссар. Этот говорил дольше и красивей, но смысл был примерно тот же: обуздать зарвавшегося агрессора, не уступить ни пяди советской земли, разгромить врага в его логове и еще что-то про пролетарское единство и интернациональную солидарность. Последнее Ромка не очень понял, но общий смысл от этого не менялся: надо воевать и защищать свою землю, свой народ и свою страну. Несмотря на зажигательную речь комиссара, настроение почему-то испортилось – война с немцами представлялась чем-то большим, неизвестным и опасным.
Но на желания ефрейтора Марченко Р. А. всем было глубоко наплевать. По крайней мере, ни немецкое командование, решившее ни с того ни с сего начать войну, ни советское, призвавшее Романа в армию, его мнением не интересовались. А значит, волей-неволей приходилось как-то подстраиваться под обстоятельства. Именно этим Марченко и занялся. Правда, все, чего удалось достичь на этом поприще, это пристроиться под благовидным предлогом на обозную подводу, чтобы не переться по жаре пешком. Хотя, как показала практика, это было не так уж и мало. После дневного марша многие бойцы чувствовали себя не лучшим образом. Ромка же, не только сохранивший силы, но и подремавший за время дороги, продолжил развивать успех – напросился в помощь к поварам и, пока все остальные бойцы его взвода с вываленными языками обустраивались на ночлег, бодро наколол дров и принес несколько ведер воды для полевой кухни. Заодно удалось разжиться кое-какой дополнительной жратвой.
Все-таки опыт – великое дело. А опыт предыдущей службы, и в частности польского похода, четко и недвусмысленно подсказывал Марченко: к кухне на войне следует держаться как можно ближе, потому что эта крайне полезная для солдат вещь имеет тенденцию внезапно исчезать без видимых причин, но с вполне ощутимыми последствиями. Так что пока она есть, надо постараться извлечь из этого максимум пользы. Рома и извлекал, стремительно утяжеляя свой ранец свежими сухарями и консервами, но такая лафа долго не продлилась: в ходе последующих маршей неизбежное все же случилось – полевая кухня отстала, затерявшись где-то позади на извилистых и пыльных дорогах Житомирщины. А 55-й стрелковый корпус, не заметив потери, продолжил свое неуклонное продвижение на запад (периодически прерываемое поворотами на северо-запад или юг), несмотря на некоторую зигзагообразность своего маршрута, постепенно приближаясь к фронту, громыхающему на полях Галиции.
* * *Боевые действия между тем шли своим чередом. Вопреки идущим потоком сообщениям об огромных потерях, нанесенных захватчикам, и о чудесах героизма и стойкости, проявляемых бойцами и командирами РККА, к концу первой недели июня для всех и каждого стало уже очевидно, что фронт все же неуклонно (и довольно быстро) сдвигается на восток, а вовсе не на запад. Это беспокоило, вселяло неуверенность и сомнения, пока еще смутные и неясные, а кое-кого и просто пугало. Впрочем, были и такие, кто, напротив, рвался побыстрее вступить в бой с врагом и показать фашистам где раки зимуют. Тем не менее война и развязавшие ее немцы все еще оставались некой абстракцией, таинственным и пугающим, но до конца не понятным злом. Все изменилось 27 июня, когда страшные тени внезапно обрели плоть – разразившаяся война явила наконец свой звериный лик.
Тот день вообще начинался безрадостно – бойцы доедали остатки сухих пайков, а горячей пищи не было уже третьи сутки. Вести с фронтов тоже не радовали – последние дни в сводках Совинформбюро регулярно упоминались упорные оборонительные бои на рижском, минском и львовском направлениях, а также бомбардировки Киева, Одессы, Севастополя и других городов – враг продолжал наступать. Марченко чувствовал себя получше большинства своих сослуживцев. Примерно половину проделанного за последнюю неделю пути он преодолел на всяком попутном транспорте, а не на своих двоих. К тому же благодаря близким отношениям, сложившимся у него с полевой кухней, личный продуктовый запас Романа был в данный момент богаче, чем у всего его отделения, вместе взятого. Полкило ржаных сухарей, небольшой кусок сала, головка чеснока и две пары банок какой-то консервированной каши, лежащие в его вещмешке, вселяли некоторую уверенность в завтрашнем дне.
А чтобы как-то скоротать день сегодняшний, Марченко развлекался беседой с бредущими рядом с ним сослуживцами:
– Слышишь, Сашка?
– А? Чего?
– Вот закончится война, куда дальше деваться будешь?
– Как «куда»? – Простодушный Сашка, который, в отличие от Романа, этой весной оказался в армии впервые, удивленно захлопал глазами и даже сбился с шага, за что был тут же беззлобно, но старательно обматерен налетевшим на него соседом по колонне. – Домой вернусь!
– Тюю! Это в Боромлю свою, что ли? И что там делать? Давай лучше ко мне, в Тростянец. У нас там три завода, не считая мельницы и прочей мелочовки! Станция опять же узловая… – На счет станции Рома слегка приврал, на самом деле там производилась только заправка паровозов водой, да еще имелось депо, но Марченко счел неуместным вдаваться в такие детали, продолжая гнуть свою линию:
– Так что ты подумай – у нас работы на всех хватит. Это тебе не в колхозе коровам хвосты крутить.
– Да я… – Сашка Авраменко аж задохнулся от возмущения. Роман и Санька были практически соседями – из одного района. Только Марченко обитал в райцентре, а Александр – в большом селе, отстоящем на пару десятков километров от города. Оба были большими патриотами родного края и неизменно отстаивали преимущества своей Сумщины перед всеми иными регионами великой и необъятной. Но какой же из уголков Сумской области – Боромля или Тростянец – является наилучшим, пока так и не выяснили. Вопрос этот поднимался неоднократно и обычно Марченко, пользуясь своим авторитетом старшего товарища, а также более обширным образованием и житейским опытом, находил достаточно веские аргументы в пользу своей версии. Но на этот раз спор так и не получил развития. Зарождающуюся перепалку прервал испуганный вопль «воздух!».