"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Белл Том

— Кто послал? — сразу же подобрался Ричард, вспомнив предостережение Суавеса. — Дорак?

— Кто ж его знает… Может, и так. Всё какие-то южные собаки.

Гиллалун, надо сказать, любил всех псов безразлично какого рода и племени, но тех людей, которых считал врагами, почему-то всегда ругал собаками.

— Я потому и задержался, что за ними следил… Худое у них на уме, — озабоченно сообщил Гиллалун и внезапно добавил, пристально взглянув на хозяина: — Ведь вашмилость едет в Граши?

— Откуда ты узнал? — опешил Ричард.

— Так кэналлийские собаки орали об этом на заставе во всю глотку… Счастье еще, что вашмилость свернули с дороги. Не иначе, сам Создатель уберег. Но это не надолго… Нападут мерзавцы на ваш след. Послушайте совета старого Гилла, вашмилость, — взмолился телохранитель, который, к слову, был вовсе не стар, — не езжайте вы в Граши! Там, Литом клянусь, уже западня для вас приготовлена!

Ричард задумался. В то, что Алва может подстроить ему западню, не слишком верилось. Ну а если монсеньор все-таки выдал его Дораку?.. Если Гиллалун говорит о погоне, значит, она есть.

Телохранитель достался Ричарду по наследству от отца вместе с разоренным замком, непосильными штрафами и разогнанными Надорскими штатами. Он был сыном простого крестьянина, которому как-то посчастливилось оказать услугу герцогине Эдит: крепкий мужик сумел уберечь ее милость от нападения дикого кабана. Узнав, что спасителя в его родной деревне кличут Гиллалуном – то есть служителем Алана – прабабка Ричарда усмотрела в этом промысел Создателя. Она не только щедро вознаградила мужика, но и взяла в замок его старшего сына на воспитание. Тот оказался ровесником герцога Эгмонта и с малолетства стал охранять его. Дув Гиллалун был смел, изворотлив, изобретателен и жесток и по-собачьи предан своим господам. Герцоги Окделл были для него богами на земле, а он со всем крестьянским простодушием соединял эсператистские догмы с языческим почитанием Лита, в которого верил так же свято, как в Создателя.

— Я еще не услышал твоих объяснений, Гилл, почему ты явился в Олларию вопреки моему приказу, — медленно проговорил Ричард, пытаясь оттянуть окончательное решение о поездке в Граши. — Я ведь ясно сказал тебе: в доме монсеньора тебе не место.

Гиллалун опустил голову, как виноватый.

— Выгнали меня миледи герцогиня… взашей выгнали, — уныло признался он.

— За что? — удивился Ричард: матушка всегда ценила преданного слугу по справедливости.

— Уж не знаю, сказывать ли…

— Ну-ну, говори!

— Не угодил я миледи. А уж как старался-то, души не жалея!.. Ан нет. Гневаются оне на меня.

— Гилл! — строго приказал Ричард. — Рассказывай, не тяни!

Телохранитель тяжело вздохнул.

— Все через баронессу Карлион приключилось, — признался он. — Прислала она в подарок их милости икону святой Октавии, не иначе сдуру. Миледи страсть как осерчали, кузину крепким словцом обозвали, а на икону едва не плюнули. Зачем бы мне, говорят, эдакая мерзость богохульная, блудница олларианская? Отец Маттео пробовал их образумить, мол, это не блудница Октавия, а честная эсператистская святая, да куда там. Оне и отца Маттео едва еретиком не выбранили. И давай ко мне подступаться: сожги да сожги богомерзкую доску. А как сожжешь? Это все ж-таки икона, пусть и негодящая.

Гиллалун с простодушным видом почесал в голове. Ричарду стало ясно, что дело нечисто.

— И что? Матушка из-за этого тебя выгнала? — осведомился он.

— Да нет, вашмилость… Сжег я все-таки эту доску.

— Что же тогда ты здесь делаешь? — удивился сбитый с толку Дик.

— Не угодил я миледи, вашмилость, как уже имел честь вам докладывать… Оне, как уголья-то увидели, так просто из себя вышли. Что ж ты, говорят, такое учудил, рожа ты богохульная! Как ты смел на святую икону посягать! — Гиллалун широко развел руками. — Я ли их милости не поноравливал! Заикнулся было, что им та икона самой неугодна была, а оне как ножкой на меня затопали и бесстыжим вруном назвать изволили.

Кеннет беззвучно захихикал.

— И пришлось тебе уезжать? — уточнил Ричард, с трудом докапываясь до смысла всей этой истории.

— И пришлось уезжать, — покаянно признался Гиллалун. — Миледи велели им больше и на глаза не попадаться. Ворочайся, говорят, к своему хозяину, из него, мол, и делай дурака, а оне-де над собой шутки шутить не позволят…

Кеннет перешел на сдавленный кашель. Ричард тоже посмеялся бы, но его беспокоила мысль, зачем матушка разыграла эту комедию.

— Так значит ты, бедняга мой Гилл, — заключил он, — невинно пострадал через святую Октавию?

— Все, как я имел честь доложить вам, вашмилость. — В простодушном взгляде Гилла мелькнула озорная искра и он прибавил: — Только Октавия-то та, вашмилость, честно сказать, совсем дрянь икона была, а нешто бы я ее сжег!

Кеннет закашлялся уже по-настоящему. Ричард внимательно взглянул на телохранителя. Тот казался таким довольным, что сразу становилось ясно: матушкин замысел не был для него тайной с самого начала. Герцогиня Надорская желала, чтобы верный слуга непременно был рядом с ее сыном, и разыграла целый спектакль, чтобы создать предлог. Но почему именно сейчас? Матушка получила какие-то известия, которые заставили ее забеспокоиться? Ричард едва не хлопнул себя по лбу. Святая Октавия! Баронесса Карлион! Октавианская ночь! Конечно. Сам он не хотел тревожить матушку и писал коротко, но у герцогини Окделл были и другие осведомители. Вероятно, тетушка Карлион отправила свое донесение уже после того, как братьев королевы посадили в Багерлее… Спрятала бумаги в иконе, посланной якобы в подарок… Двенадцать дней понадобилось гонцу, чтобы добраться до Надора, пара-тройка дней ушла на разыгрывание фамильного самодурства, и вот Гиллалун уже в Олларии, разминувшись с каретой своего господина всего на несколько часов! При его появлении Ричард поразился чуду. Какая наивность. У этого чуда было имя: Мирабелла Надорская.

— Я сам попрошу у миледи прощения за тебя, — пообещал Ричард Гиллалуну, благодарно улыбаясь.

— Уж заступитесь, вашмилость! — радостно подхватил тот. — Не со зла я, а сдуру проштрафился!.. Что теперь прикажете старому Гиллу, вашмилость?

— По-хорошему, мне стоило бы отослать тебя обратно в Надор… — начал было Ричард, возвращаясь к своим старым мыслям.

— Ну уж нет, вашмилость, — твердо заявил Гиллалун. — Коли я вас нашел, так больше не оставлю, хоть гоните меня, хоть убивайте.

— Но я этого не сделаю, — договорил юноша как если бы его не перебивали. — Если Дорак намерен схватить меня, ты тоже можешь угодить в ловушку. Чтобы добраться до Надора, нужно проехать все Эпинэ, а губернатором в ней не кто иной, как брат герцога Колиньяра.

— Верно говорите, вашмилость, — удовлетворенно подтвердил Гиллалун. — Эти навозники все против вас, а Колиньяры особенно.

— Поэтому… — вдохновенно продолжал Ричард: ему казалось, что матушкина хитрость воодушевила его, и вся его прежняя нерешительность развеялась как утренний туман под порывом ветра, — Поэтому мы поступим так… Ты очень устал, Гилл?

— Готов хоть сейчас служить вашмилости! — бодро воскликнул тот, вскакивая с табурета.

Ричард порылся в своих вещах и бросил телохранителю кошелек с алатскими деньгами. Тот ловко поймал его в воздухе.

— Тогда спустись вниз и потолкуй с нашим добрым корчмарем. Скажи, что я ревностный эсператист и приехал из Талига с целью совершить паломничество, чтобы осмотреть знаменитый алатский храм… Ну, не знаю! Должен же быть в Алате какой-нибудь знаменитый храм!

— Не беспокойтесь, вашмилость, — понимающе усмехнулся Гиллалун, — он сам назовет.

— Скажи ему, что твой хозяин хочет переменить свое платье на местное, — продолжал наставлять телохранителя Ричард, — и вас переодеть для удобства путешествия. Плати щедро. Еще попроси обменять лошадку мастера Кохрани на какого-нибудь здешнего мула покрепче: объясни корчмарю, что лошадка оказалась не слишком выносливая… (Кеннет обиженно засопел). Да оброни между делом, что хозяин завтра сделает пожертвование на ремонт колокольни. Это подтвердит сказку о ревностном эсператисте.