Сергей Лукьяненко - Кей Дач. Трилогия
— Денис…
— Что? Ты не выглядишь таким уж изможденным. Ты ушел из поселка вчера утром. Без воды можно спокойно просуществовать трое суток. Какого дьявола ты раскупорил обменную флягу?
— Хотелось пить.
— Тогда не жалуйся. Ты утолил жажду, и тебе стало хорошо. Правда, ты упустил свой единственный шанс выбраться из этой дыры. Но всегда приходится чем-то жертвовать.
Он был прав, во всем прав, и на снисхождение рассчитывать не приходилось.
— Не говори никому, — попросил я.
— Хорошо. Только ведь ты сам всем расскажешь. Не выдержишь. Напьешься этим вечером и будешь плакаться приятелям. Добавишь к своим прозвищам еще одно, новенькое.
Я молчал.
— Алексей, я тебя знаю пять лет. — Денис обнял меня за плечи. — И ты знаешь, что характерно? При первом взгляде ты кажешься человеком чрезвычайно способным и удачливым. Даже зависть берет, хорошая такая… добрая. Сильный, умный, талантливый юноша. Самородок с фронтира. Это ведь правда, что в десять лет тебе предложили поступить в художественное училище на Терре? На государственный кошт?
— Да.
— Ты расплакался, отказался улетать, еще пару лет лепил свои статуэтки, потом забросил.
— Это не мое, Денис! Ну какой я художник, какой скульптор? Повезло случайно, победил на этой дурацкой выставке, и что?
— Дурачок. Да пусть это трижды не твое! У тебя был шанс выбраться отсюда. И куда — на Терру! Понимаешь? Пусть бы тебя отчислили через месяц за лень и бесталанность, все равно государство брало на себя ответственность! Отправлять тебя обратно стало бы дороже, чем воспитать до совершеннолетия в метрополии! И не говори, что ты этого не понимал! Даже в детстве!
— Понимал.
— Вот так. Потом — тебе было уже восемнадцать, верно? Когда здесь вербовали в космопехоту? Прошел бы по всем статьям, поверь мне.
— Я хотел!
— Хотел. И сломал руку перед самой медкомиссией.
— Это не моя вина.
Денис попыхтел трубкой, глядя на разгорающиеся огни городка. Самые яркие были в здании клуба. Прав он, сейчас я туда и отправлюсь, напьюсь и всем расскажу о своем позоре…
— Я и не утверждаю. Просто есть те, кто ловит удачу за хвост. А есть те, к кому она приходит — а ее не замечают. Ты из их числа. Уж извини.
— Это просто невезение.
— Да! Да, Алексей! Просто невезение. И оно тебя любит. Ты посмотри на себя… двадцать лет прожил в дыре, на планете, где и пяти тысяч населения не наберется. Занимаешься черт знает чем! Бродишь по лесам в надежде, что кто-то из аборигенов подарит тебе кусочек своих фекалий…
— Жемчуг — не фекалии!
— Допустим. Хоть почечные камни. Какая разница? И уж если начистоту… никакой ценности в нем нет. Украшение, случайно вошедшее в моду. Вот пройдет окончательно спрос на жемчуг — и на вашей планете поставят жирный крест. А знаешь, как это может случиться? Напишет модный репортер статью о том, что оранжевый жемчуг добывают из кишок уродливых туземцев, а цена ему — литр воды. И все! Богатые бабки поскидывают с себя жемчуга. Он ничего не будет стоить.
— Денис…
— Леша, я пять лет здесь торчу. Мы, может, и не друзья уже, но ведь хорошими приятелями остались? — Денис ухмыльнулся. — Позволено ли мне будет сказать тебе правду? Ты ухитряешься из самой выигрышной ситуации выйти с наибольшими потерями.
Я вскочил. Денис пожал плечами.
— Чего ты добиваешься? — спросил я. — А?
— Мне подписали рапорт, — спокойно ответил Денис. — Пора лепить капитанские звездочки на погоны. Послезавтра я улетаю.
— Куда? — тупо спросил я, будто это было важным.
— На переподготовку. За пять лет я отстал серьезно… но попробую наверстать. А потом в регулярные части. — Денис искоса глянул на меня. — Видимо, на границе растет напряженность. Так что… тебе не с кем будет советоваться и некому плакаться в жилетку.
— Не плакался я тебе и не собираюсь! — крикнул я. — Проваливай! Может, кого получше пришлют!
— Да никого не пришлют, Алексей. Гарнизон опять сокращают.
— Меньше дармоедов, — огрызнулся я. — Прощай.
— Пока, Лешка.
Я шел от поста — почти бежал, а свежеиспеченный капитан Денис Огарин сидел на ракетном ранце, на котором сидеть совсем не рекомендуется, и пыхтел трубкой. Ему осталось провести всего два дня на моей планете, и он был этому рад.
А мне, наверное, предстоит тут прожить всю жизнь. Еще лет сто. Вот только чем они будут отличаться от прожитых двадцати?
* * *— Может быть пива, Алексей?
— Нет, дядя Гриша. Коньяка.
Трактирщик Григорий и впрямь приходился мне дядей. Правда, троюродным. У нас слишком маленькая колония, почти все друг другу родственники — дальние. Поэтому на родство обращают мало внимания, разве что на прямое, мать — сын, брат — сестра…
Но Григорий Кононов, бывший солдат Империи, списанный по ранению, бывший городничий, ушедший с поста по собственной воле, бывший миллионщик, разбогатевший на «Звезде полуночи», но просадивший почти все состояние за полгода, был мне достаточно близок. Одно время он немного помогал нам — когда отец уже погиб, а мама еще боролась за жизнь. Я не то чтобы его любил, уж слишком часто дядя говорил колкости, но относился с большой симпатией, и это было взаимно.
— И что у тебя стряслось? — Григорий молча налил мне коньяка, причем более дорогого, чем заслуживали мои жалкие кредитки. — Какое горе топим?
Я молча выпил, краем глаза наблюдая за трактиром. Народу пока собралось немного. Кто-то играл в лапту и городки в спортивном зале, кто-то резвился в бассейне — все это можно было наблюдать сквозь две стеклянные стены трактира, выходящие внутрь клуба. Две другие стены были бревенчатыми, как принято в трактирах.
— Предложили жемчужину первой величины, а у тебя воды не нашлось? — предположил дядя Гриша. Я растерянно посмотрел на него. — Что, и впрямь?
Сидевшие рядом стали с любопытством поглядывать на меня. Их ожидания оправдались. Уже через десять минут я, подтверждая прогноз Огарина, рассказал всю историю.
Кононов присвистнул и налил мне полный бокал. Еще более дорогого и качественного коньяка.
— За счет заведения. Все равно ты напьешься, так позволь сделать твое похмелье менее тяжелым. Ничего, Леша, бывает.
Я кивнул. Меня уже сочувственно хлопали по плечам, говорили о том, что всяко бывает, и удача все равно придет. Начали вспоминать истории о том, как, отказавшись от мелкого жемчуга, старатель вскоре купил большой, как абори приходили к одному и тому же человеку день за днем, принося все более крупные жемчуга… Пошел нормальный, успокоительный треп, когда вместе с искренней симпатией (все мы тут свои, и все в общем-то люди добрые) угадывается и доля насмешливого облегчения. Не я! Не я сделал эту глупость — читалось в лицах.
