Сергей Лукьяненко - Кей Дач. Трилогия
Но этого не произошло.
— Мир и любовь.
Я посмотрел на абори. Его сородичи огибали нас, и прах, оставшийся от Эн Эйко, уже смешался под их ногами с золой сгоревшего бетона и пеплом псилонцев.
— Мир и любовь, — сказал я.
— Они поступали нехорошо, — прошамкал абори. — Не делайте так.
Миг — и он слился с толпой.
Первый на моей, да и не только на моей памяти абори, снизошедший до полноценной человеческой речи.
— Что со мной будет? — вдруг спросил Артем.
— Абори тебя не тронули, — ответил я.
— Ты скажешь? Про Эн и про меня?
— Да. Я не могу не сказать.
— Она говорила с псилонцами, но те и так знали, где расположены защитные станции космодрома. Ничего бы не изменилось. Все равно.
— Может быть, — ответил я. — Только разве это что-то меняет? С точки зрения Империи?
— У меня есть пистолет, — сказал мальчик. — Ты позволишь мне уйти? Самому. Без допросов в СИБ.
Я не ответил.
— Я могу тебя вырубить, — сказал Артем. — Честное слово. Только не хочу. Я прошу, отвернись на минуту.
Абори уходили. Я смотрел вслед этой бурой волне, по-своему — чертовски моральной и рассудительной.
Почему так получается, что ни к кому не испытываешь зла?
Даже к псилонцам.
Даже к предателям.
Даже к себе.
Мы — не псилонцы и не абори.
У нас нет таких строгих правил чести. Мы умеем предавать всех, даже самих себя. Но еще мы умеем понимать. Всех, даже совсем-совсем чужих.
Может быть, потому мы и победили в Смутной войне.
— Мне очень вас жаль, — сказал я Артему. — Правда.
— Спасибо. Я верю. Ты отвернись на минуту, я не сразу решусь. Но ты ведь мне не поможешь?
— В этом — нет.
Я отвернулся, посмотрел в сторону штабного бункера. Наверное, уцелевшие соберутся именно там. Хочется верить, что будет кому собираться.
Ждать мне пришлось довольно долго — Артем и впрямь решился не сразу.
Сидеть на ранце от ракетника «Сальери» и впрямь удобно. Он снаружи облит мягкой амортизирующей пластмассой. А земля вокруг все равно фонит сильнее, чем десяток крошечных ракет с ядерными зарядами.
— Вместо переподготовки — госпиталь, — сказал Денис. — Наверняка. И надолго. Только это все мелочи.
Небо пылало тысячами падающих звезд. Сегодня им падать не зря. Я смотрел вверх, мне хотелось увидеть опускающиеся корабли Флота первым. На это были все шансы.
— А Нонова и впрямь героически сражалась? — спросил Огарин.
— Угу. Еще как.
Лагерь, где наши ополченцы ожидали прибытия кораблей-лазаретов, был рядом. Звучный голос Ноновой перекрывал все.
— Никогда бы не подумал, — хмыкнул Денис. — Набей мне трубку.
Я взял из его рук кисет. Искоса глянул на капитана. Повязка вместе с трубкой придавали ему сходство с пиратом из книжки.
— Может быть, глаза спасут? — спросил я.
— Вряд ли. Скорее поставят механику. Ничего, Алексей. Бывает. Не каждую пьесу удается досмотреть до конца. Тораки пришлось куда хуже.
Я кивнул, сообразил, что жесты теперь ни к чему. Сказал:
— Да. Но мне все-таки хотелось бы знать, кто они были — Эн и Артем.
Денис хмыкнул:
— У каждого своя пьеса, Лешка. Иногда удается посмотреть кусочек из чужой — но всегда только кусочек. Помнишь мой рассказ?
— Помню.
— Я одно знаю, школе «Дочерей Кали» теперь конец. Если ты дашь показания под присягой, конечно.
— Дам.
— Вот и еще одна пьеса сыграна. — Денис принял из моих рук набитую трубку. — Такова уж жизнь. Ты пойми, Лешка, ты никогда не узнаешь, кто были Эн и Артем, ты не выяснишь, почему псилонцы пошли в атаку и действительно ли предательство девочки было ненужным. Завтра меня увезут в госпиталь — ты даже пьесу моей жизни до конца не узнаешь. Я вначале буду тебе писать, рассказывать, как видят мир новые глаза, как весело идет служба. Потом помаленьку стану забывать вашу маленькую планету, тебя, ваших нечаянных героев, даже этот бой — почти забуду. И с тобой случится то же самое. Только ты не жалей, Лешка. Никогда не жалей о чужих недосмотренных пьесах. Пиши свою.
— Я не знаю, получится ли.
— Никто не знает. Но обычно — получается. Плохо ли, хорошо ли — другой вопрос.
Тысячи звезд падали с неба, и я знал, что никогда не замечу опускающихся кораблей раньше Огарина. Даже сейчас, когда у него повязка на глазах.
И в остальном он прав, как обычно. И насчет того, что все истории не узнать, даже вкратце. И что я забуду его, он забудет всю нашу планету, и все, все мы забудем Эн Эйко и ее брата. Это — не наша пьеса.
Только пока еще мы сидели рядом, плечом к плечу, под небом, чужим для Огарина и родным для меня, и ждали имперские корабли.
Вот уж кто точно опоздал, даже на закрытие занавеса.
Август-сентябрь 1998 года.