Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
ненавистной.
Директор ловко отстранился и, поймав руку Островцева, вывернул ее.
Андрей застонал, пытаясь дотянуться до лица Невзорова свободной рукой,
почувствовал сильный толчок и вместе со стулом полетел на пол. Тут же тяжесть
навалилась сверху - от двух коротких ударов по лицу Островцев потерял
сознание.
Когда пришел в себя, директор сидел за столом и вытирал лицо платком.
-Жара, - устало сказал он. – Проклятая жара. Прямо Бангладеш. Даже
кондиционеры не справляются.
Кашлянув, Невзоров выпил воды из графина.
-Хотите?
Андрей мотнул головой, замычал, надевая треснувшие очки. Из разбитого
носа на белый кафель капала кровь.
-Идите, Островцев, - разрешил Невзоров, глядя, как Андрей поднимается с
пола. – Идите и подумайте над нашим разговором. Хорошенько подумайте.
-Я подумаю, Александр Игоревич, - пробормотал Андрей и вышел из
кабинета директора.
Голова гудела, как бубен шамана, мысли свернулись в бесформенный
комок. Он словно побывал в дурацком фильме либо в глупом сне: только что
хотел набить морду директору, а в итоге сам оказался с набитой мордой.
Болезненный смех сотряс Островцева.
«Бред! Просто бред!»
В коридоре никого не было. Прошмыгнув в уборную, Андрей смыл с лица
кровь. Скомкал перепачканный халат, бросил в урну.
Сжимая челюсти, Островцев добрел до ОПО.
«Десять тысяч долларов», - сказала в электричке Анюта.
Зачем ей столько? А впрочем, не все ли равно - ей нужны деньги, и ему
нужны деньги, всем нужны деньги.
«Они следили за мной. Как за крысой. За крысой! Что же это за
организация?».
Андрей присел к столу. На часах – 14.00. Как время пролетело!
«Ничего, мы что-нибудь придумаем. Что-нибудь придумаем».
Островцев взглянул на плотные полки с результатами опытов и в голове
почему-то возникли виды Парижа, Нью-Йорка, еще каких-то городов, увиденных
по телевизору и на картинках в журналах.
«Придумаем… Завтра».
Змеиное шипение из-под пола, казалось, одобряло его.
Андрей взял портфель и поднялся.
Из столовой доносился запах жаркого, но Островцев, даже не подумав об
ужине, проследовал к раздевалке. Натянул плащ и, слегка согнувшись, двинулся
к лифту. Рабочий день для него закончился.
В вечернем сумраке подходящая к платформе электричка казалась
зеленой гусеницей. Анюта, видимо, устала: не болтала, не лезла целоваться.
Сидела на лавке, щелкала семечки. В автобусе она спросила, что у Андрея с
лицом; он соврал, что упал с лестницы.
Распахнулись двери, выпустив потный, усталый люд. Когда толпа схлынула
и немногочисленные пассажиры стали заходить в поезд, Анюта поднялась, пряча
семечки в сумку.
-Пошли, что ли. А то до ночи останемся.
Они последними вошли в электричку. Двери захлопнулись.
«Следующая станция – Малоярославец», - объявило радио.
-Ты смотри-ка, - удивилась Анюта. – В Шемякино, что ли не остановится?
В вагоне было совсем мало народу: две женщины и мужчина впереди, да
спал на лавке бомж.
Радио соврало: электричка остановилась в Шемякино, но вряд ли кто-
нибудь вошел в вагон с темного полустанка.
-Анюта.
-Ну?
-Зачем тебе десять тысяч?
Анюта помолчала, прислушиваясь к стуку колес, наконец, будто нехотя,
сказала:
-Я беременна. Кажется…
Чего-то подобного Андрей и ожидал. Он вздохнул, глядя на проносящийся
за окном лесок.
-Если ты не хочешь, то не надо, - сердито сказала Анюта.
-А? – встрепенулся Андрей.- Нет-нет, что ты! Деньги будут.
Она улыбнулась:
-А своей ты скажешь?
-Скажу, - соврал Андрей.
«Малоярославец. Следующая остановка Ерденево».
-Ну, до завтра!
Анютин поцелуй вкусно пах семечками.
Она вышла из вагона, пройдя под фонарем, помахала Андрею рукой.
Островцев подумал: как странно, что именно эта женщина, в сущности,
совершенно ему чужая, носит в себе его ребенка.
Кроме Андрея и бомжа в вагоне никого не было. А может, не только в
вагоне, но и во всем поезде?
Островцев смотрел на свое отражение в черном стекле и ни о чем не
думал. Хотелось спать, но, боясь пропустить свою станцию, он тер глаза, зевал.
«Следующая станция - Родинка» - прохрипел динамик.
Андрей поднялся, прошел в тамбур. Бомж спал на лавке, раскинув в
стороны обутые в раздавленные ботинки ноги. Вспомнилась похожая ночь, только
зимняя. Островцев ехал тогда домой и тоже на лавке спал бомж. Кажется, в
Малоярославце в электричку заскочили трое молодчиков и с криками принялись
избивать бомжа ногами. Андрей ясно вспомнил свой собственный ужас и
омерзение: он не посмел вмешаться, сидел, внутренне содрогаясь при каждом
ударе по опустившемуся, безобразному, но человеческому телу. Молодчики
выскочили на следующей станции, Островцев перешел в другой вагон, не в силах
осознавать, что рядом лежит бездыханное окровавленное тело.
Родинка едва светилась во мгле. С пригорка Андрей привычно отыскал
глазами свой дом: в окнах, конечно, горит свет.
-Галя! Андрюшка приехал! – глухо крикнула Марина Львовна.
Андрей оставил портфель в прихожей, повесил на гвоздь плащ, и,
разувшись, прошел в дом. Из кухни вышла Галя. Зеленоватые глаза смотрят
тревожно. Заметила, конечно, следы невзоровских кулаков. Но матери она ничего
не скажет – не станет тревожить.
-Андрюшка, как работа? – голос Марины Львовны донесся из спальни.
-Все хорошо, мама, спи.
Галя спросила про ужин.
-Поужинал на работе, - соврал Островцев. – Устал сильно...
-Ну еще бы, - заворочалась в темноте Марина Львовна. – Целый день…
Андрей прошел в комнату, быстро разделся, лег. Прохлада постели была
приятна. В открытую форточку проникал сладковатый цветочный запах.
Негромко, как бы извиняясь, постучав посудой на кухне, пришла Галя.
Медленно разделась. Андрей даже с закрытыми глазами видел ее некрасивое,
преждевременно состарившееся тело, пожухшее, бесплодное.
«Пустоцвет», - так иногда его мать называет жену.
-Андрюшка, - услышал он шепот и, хотя ждал, знал, что он последует,
слегка вздрогнул под тонким одеялом. – Андрюшка, что у тебя с лицом?
-Отстань, - пробурчал Островцев, переворачиваясь на другой бок.
Галя умолкла, но минуты через две снова зашептала – горячо, со слезой:
-Кто это тебя, Андрюшка? Ну, скажи!
-Отстань, я спать хочу!
-Тише, - испугалась Галя. - Марина Львовна услышит!
Но Островцева уже ни о чем не надо было предупреждать: словно в
зыбучие пески, он провалился в сон, а женщина рядом с ним еще долго не спала,
время от времени приподнималась на постели и заглядывала в побитое лицо
старшего научного сотрудника.
9
ЛЮБОВНИКИ
Лес притих, как рать, поднявшаяся на бой.
Шли молча.
Я думал о своих всполохах. Островцев противен мне; противны обе его
женщины, его работа и вообще весь его мир. Мир мелкий, мертвый… Все эти
люди – Андрей, Галя, Анюта, Смолов, Невзоров - мертвецы, но они умерли
задолго до Дня Гнева. И все-таки мне интересно...
Я хмыкнул, вспомнив, как Невзоров избил Андрюшку.
-Ты чего? – обернулась Марина.
-Да так, вспомнил кое-что.
В зеленых глазах сверкнуло любопытство.
-А я думала, ты больше не видишь всполохов.
-Вижу, и с тех пор, как повстречал тебя, гораздо чаще.
-Расскажи.
-Да что там рассказывать…
Марина пожала плечами.
-Твое дело.
В самом деле, почему бы не поделиться с ней своими всполохами? Дело
давнее, дело темное…
Я ускорил шаг и, догнав девушку, пошел рядом.
-В общем, это связано с Обнинском. Всполохи говорят, что когда-то я там
работал…
Она слушала, не перебивая.
Когда я закончил свой рассказ (почему-то выключив из него Анюту), пошел
снег. Сквозь снежинки я смотрел на Марину: что она скажет? Но девушка шла
молча, время от времени стирая с лица мокрый снег.
-Надо искать убежище, - сказал я, взглянув на небо.
-Андрей, а ведь там была еще одна женщина.
Я вздрогнул.
-Признайся.
Марина схватила меня за рукав куртки.
-Да, была... Но ... как ты узнала?
Марина засмеялась.
-Это секрет. Она хорошая была?
-Хорошая?
