Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
поблескивая дужками очков). Показалась телебашня, ершисто ощетинившаяся
крестообразными шипами. Но посмотрите-ка - к телебашне приторочена узкая
лестница! До самого верха, туда, где плавают облака. К чему это? Должно, для
монтеров, для ремонтников… Андрей представил, как должно быть, холодно и
страшно ползти по узкой этой лестнице – все выше, выше - с абстрактной целью
и такими же абстрактными возможностями. Что человек перед этой башней? Му-
ра-вей.
«Муравей, да ведь башню-то он построил».
Андрею стало смешно.
«Конечная, ЯДИ», - сказала кондукторша, неприязненно глядя на Андрея.
Автобус стоял с открытыми дверьми.
Андрей подхватил портфель и вышел у знакомой синей будки. Желтая
табличка, приваренная к железной стенке, оповещала, когда придет следующий
автобус. Но Андрею он был не нужен – за дорогой петляла узкая тропинка,
ведущая в прохладу молодого бора. Андрей подождал, пока уйдет автобус,
перешел дорогу и быстрым шагом двинулся по тропинке.
Сосны приняли человека под свои своды с величавым вниманием, обдав
смолистым запахом. Бор скрывал терминал - невысокое, но длинное и широкое
строение, огороженное колючей проволокой. К нему примыкали еще несколько
зданий; это - ЯДИ – Ядерный институт, организация, ради которой построен город
с многоэтажными домами и общежитиями для сотрудников. После остановки
первого в мире атомного реактора, сворачивания программ, многие были
уволены. Работу сохранили лишь единицы.
Например, Кузьмич.
Андрей дошел до будки с турникетом и шлагбаумом. Нелюдимого вида
старик потребовал предъявить документы. Вот ведь чудак – знает всех
сотрудников наизусть, но каждый раз требует предъявить документы.
-Здравствуйте, Кузьмич, - сказал Андрей, улыбаясь про себя. Показал
старику красную корочку: «Андрей Сергеевич Островцев, старший научный
сотрудник».
Кузьмич кивнул, протягивая руку к кружке с чем-то черным. Чай или кофе?
Андрей отвернул рогульку турникета, пошел по асфальтированной дорожке
к проходной. Под голубым навесом, притороченным к левому крылу здания,
млела «Тойота» Невзорова, – значит, начальник уже на месте.
На проходной ни души. Андрей прислонил к электронному турникету
именной чип. Раздался короткий писк – прозрачные створки разошлись в стороны,
пропуская старшего сотрудника. Человек со стороны был бы удивлен наличием
современных пропускных систем внутри главного корпуса ЯДИ и общим
невзрачным, даже, пожалуй, ущербным состоянием Института. Все здесь было
словно затянуто пылью – стены, потолок, пол. Человек со стороны был бы
удивлен, но таковых в ЯДИ не бывает.
Навстречу Андрею показалась Клавдия, женщина лет сорока, работница
Прикрытия. Казалось, и она слегка припорошена пылью. Клава несла в руках
какие-то бумаги.
-Здравствуйте, - холодно кивнула она, отворяя дверь в кабинет начальника
Прикрытия Алтухова.
Андрей очень редко общался с людьми из ЯДИ-Прикрытия, а с Алтуховым
даже никогда не разговаривал – не его начальство.
Быстрым шагом он прошел через темный коридор, не встретив ни души,
свернул налево, преодолел еще один электронный турникет, спустился по узкой
каменной лестнице и замер у белых дверей лифта.
Здесь Андрею пришлось открыть портфель и покопаться в нем среди
дисков, бумажек, флешек. Выудив электронный ключ, он коснулся им тускло
мерцающего зеленого кружка. Где-то внизу послышалось сумрачное гудение,
точно очнулся от многолетней спячки древний подземный дух.
Отворились дверцы, Андрей вошел в белоснежную пасть лифта.
Всегда, когда он спускался в нижнюю часть – это занимало не меньше
минуты, - представлял пласты породы, медленно проплывающие за стенками
лифта – толстые слои песка и глины, грубый известняк, полонивший на веки
окаменелых животных. Лифт напоминал шкалу барометра – только вот что
показывает этот барометр?
Засекреченный, или Подлинный, ЯДИ привычно распахнулся перед
Андреем широким пространством с многочисленными ходами, коридорами,
лестницами, дверьми – не верилось, что здесь трудятся всего-навсего десять
человек.
В Подлинном ЯДИ все новое, блестящее – от самого маленького шурупа до
компьютера. С потолка льется мягкий свет, усиливая контраст с темным, как
пещера, ЯДИ Прикрытия. Впрочем, для жителей Обнинска, да и для всей страны,
исключая небольшую когорту посвященных, именно ЯДИ Прикрытия - подлинный
ЯДИ. И Андрей – в когорте посвященных. Временами он чувствовал гордость,
ощущая причастность к чему-то великому, а иногда – страх: «А для чего,
собственно, мы это делаем?». Если Невзоров узнает об этой рефлексии – одним
увольнением не обойдешься… Андрей никогда не афишировал в разговорах с
коллегами свои раздумья, просто добротно выполнял свою работу.
Пройдя в раздевалку, Андрей повесил плащ на крючок, поставил чемодан в
шкафчик. Взял с полки белый халат.
Электронные часы не стене показали «8.40».
Сняв темные очки, Андрей надел обыкновенные – с широкими
расшатанными дужками.
Подойдя к зеркалу причесаться, задержался на некоторое время,
рассматривая себя. Унылый взгляд, всклокоченные волосы; очки сидят на носу
совершенно по – дурацки… И этот белый халат…
«Гарри Поттер, выросший и ставший дантистом… Дантистом в
поликлинике».
Снаружи раздались шаги. Андрей торопливо вышел из раздевалки.
-Островцев. Привет!
Андрей пожал мягкую руку стоящего перед ним человека. Старший
научный сотрудник Смолов… За боязливо озирающиеся глазенки и свистящий
шепот Смолова прозвали Хомяком. Хомяк был то, что называется tabula rasa3:
3 Чистая доска – лат.
постоянно и всему удивлялся, раз за разом открывая Америку. В вопросах, не
касающихся ОРА – отдела расщепления атома, житейских, самых простых -
Смолов был сущим младенцем. Но в своем деле это специалист высочайшего
класса. Впрочем, других в ЯДИ не бывает.
-Как жизнь? – спросил Смолов, заглядывая Андрею в глаза.
«С чего это он?» - удивился Островцев.
-Да вроде отлично. А у тебя?
Смолов улыбнулся, обнажив два длинных передних зуба, закивал головой,
но ничего не сказал. Андрей обошел его и проследовал к лестнице, ведущей в
ОПО – опытный отдел.
«С чего это Смолов спрашивает про жизнь?» - вертелось в голове. Больше
всего на свете старший научный сотрудник Островцев боялся проблем.
Андрей спустился вниз, остановился на минуту перед дверью, набирая на
замке секретный код.
ОПО - это царство змеиного шипения. Оно доносится откуда-то снизу, из-
под многочисленных люков в полу, заставляя думать о чем-то индийском,
естественно-природном, о Будде. Андрей был единственным «жрецом» ОПО, как
он иногда именовал себя.
Белый коридор, покрытый изоляционной плиткой, тянулся до тех пор, пока
не становился куском темноты: Андрей ни разу не дошел до его конца и считал,
что это невозможно. Большую часть времени он проводил в своем кабинете,
расположенном в головной части коридора, если можно назвать кабинетом
открытое широкое пространство, со стулом, столом и компьютером, сиротливо
приткнувшемся в уголке. Лифт у стены время от времени уносил Андрея еще
глубже, - туда, где и вершилась главная работа.
Так же здесь располагались душевая и стеллажи с несгораемыми пухлыми
конвертами - результатами опытов. На каждом конверте – десятизначный номер и
электронный чип, за каждый конверт Андрей отвечает головой.
Положив портфель прямо на клавиатуру компьютера, Андрей сел на стул,
опустив сцепленные руки на колени. Искусственный свет делал его лицо
зеленоватым, зеленоватыми были стены, потолок, стеллажи.
Что-то мертвенное таилось во всем, - и в Андрее тоже. Месяцами копошась
в ОПО, Островцев чувствовал, что искусственная зелень проникает все глубже и
глубже под кожу. Он отдавал себе отчет, что работу свою ненавидит, ненавидит
институт, кропотливую упорность, с которой зарождается в его недрах нечто
змеиное, едва ли направленное на «мирное строительство».
Но что он еще умеет? И потом – разве напрасны были унизительные и
голодные годы учебы?
Ездить в Москву? Андрей и до Обнинска-то добирается с трудом; к тому
