Кит Ломер - Сокровища звезд
Я ни с кем не подружился. Тяжеловес был, кажется, единственным человеком в Ливорч-Хене, который умел улыбаться, но мы не общались. Время от времени я видел тех, кто приехал сюда вместе во мной, но они не горели желанием поддерживать компанию. Мало-помалу я усвоил систему взяток и чаевых, научился противостоять вымогательству, узнал, когда нужно послушно заплатить. Этой системой ведали самостийные начальники, «старички» с крепкими кулаками, которые делали их аргументы неотразимыми.
С уборки я перешел на ремонт тележек. Эта работа оплачивалась всеми, а сбором денег занимался тот, кто их получал. Накопив денег, я купил себе молоток и зубило и опять стал забойщиком. Именно на этой работе можно было получить премиальные. Я научился тому, как правильно держать зубило и какой силы удар нужно нанести, чтобы отколоть десятифунтовый пласт камня. Я усердно искал признаки какого-нибудь другого минерала, кроме розового мела и черного стекла.
И однажды нашел.
Это был шершавый, пористый кусок черного металла размером с обеденную тарелку и толщиной в дюйм. В общем, он походил на кусок метеоритного железа, но был гораздо тяжелее и тверже. Я бросил наполовину наполненную тележку и понес свой трофей к весовщику.
Уже за пятьдесят футов он увидел меня, забеспокоился и нажал кнопку, которую, насколько я помнил, до этого никогда не нажимал. Завыла сирена. Из боковых туннелей хлынули люди, но главный вход в шахту был немедленно перекрыт охранниками, которые, взяв оружие наизготовку, отгоняли толпу от весов. Двое из них перегородили вход в туннель, где я только что работал.
Я бросил свой трофей на весы и смотрел, как весовщик записывает что-то в блокноте. Он покрутил машинку для выдачи жетонов и протянул мне черный премиальный чек. У него было такое выражение лица, будто он отрывает его от сердца. На чеке были пробиты цифры, обозначающие стоимость моей находки. Я понял, что это был не тот случай, когда весовщик попытается меня обжулить. Он выдал мне и голубой жетон, хотя я еще не отработал четырех часов.
— Находка окупает стоимость работы за смену, — сказал он. — Сообщи Администрации немедленно.
Когда я уходил, команда из четырех рабочих направилась в мой забой.
В бараке, где помещалась Администрация, маленький человечек закудахтал над моим жетоном и ввел в компьютер какие-то записи, потом опять пробежал пальцами по клавиатуре, и в бункер с приятным тяжелым стуком упал небольшой пакет. Он протянул его мне через прилавок.
— Сто кредитов, — сказал он с завистью. — Есть отпечаток пальца.
Я открыл пакет и пересчитал жетоны: ровно сто, все приятного золотистого цвета. Я засунул их в карман.
— За счет чего металл становится таким ценным? — спросил я.
Человек сердито посмотрел на меня.
— Бери свою премию и шагай, — приказал он.
Мне захотелось слегка придушить его, но я знал правила обращения со служащими, и ушел.
Между бараками меня ждала та четверка рабочих.
— Тебе повезло, новичок, а? — сказал один.
Это был широкий, костлявый человек с вытянутым болезненным лицом и срезанным подбородком. Приятели были ему под стать.
— Главное знать, где искать, — ответил я.
Головы у них дернулись, будто все они были привязаны к одной и той же веревочке. Двое сказали:
— А?
— Не умничай, новичок, — сказал тот, у кого был срезан подбородок. — Такие разговоры до добра не доведут. — Он с насмешкой посмотрел на меня из-под косматых бровей. — Мы тут подумали, что ты, должно быть, собираешься прогуляться до Хена, — продолжил он. — Новичку это небезопасно. Нужно, чтоб тебя кто-то оберегал.
— Как-нибудь сам справлюсь, спасибо.
Я хотел обойти их, но говоривший вытянул руку.
— Побереги себя, — сказал он нежно. — Мы пойдем за тобой. Хорошо?
— Не слишком ли жирно?.
Я рассчитывал на то, что они не решатся на открытый грабеж, но, очевидно, факт того, что все кредиты уплывают из-под носа, был непереносим одному из участников квартета, человеку с маленькой головой и толстой шеей.
— Нет, постой! — Он схватил меня за одежду.
Я отступил в сторону, собираясь удрать в здание Администрации, но кто-то сзади обхватил меня руками. Я изо всех сил ударил его каблуком по ноге и закричал. Это был самый громкий крик из тех, что мне довелось услышать за много недель. Человек, державший меня, ослабил руки, я ударил его локтем в лицо, но тут остальные вцепились в меня и потащили за угол, туда, откуда они появились.
Я упирался, уже мысленно прощаясь со своими кредитками, но тут послышался звук, напоминающий треск разбиваемого ногой арбуза, и руки мои оказались свободными. Я повернулся в тот момент, когда человек, которого я называл Тяжеловесом, наносил удар в живот тому, у которого не было подбородка. Другой, у которого было несколько подбородков, стараясь восстановить дыхание, в нелепой позе прислонился к стене. Остальные участники квартета отступали. Тяжеловес сделал шаг в их сторону, они повернулись и стремглав бросились бежать. Он посмотрел на меня и подмигнул.
— Может быть, самое время возобновить наши деловые переговоры, дохляк,
— сказал он. — Пока ты не связался с плохой компанией.
Я разминал затекшее плечо.
— Я собрался прогуляться до городка, если бы ты пошел со мной, может, мы бы до чего и договорились.
3
Сборы в мой первый поход из лагеря были несложными: голубой жетончик позволил мне войти в барак; я снял комбинезон и бросил его в вибратор, где он очистился от грязи, душ проделал аналогичную процедуру с моим телом.
Мы вышли из лагеря по той самой дороге, по которой я прибыл сюда три недели назад. Не было никакого наблюдения, никакой охраны, никакого пароля. Я был свободен как птица, только жил не так, как она — получал кров и еду только после отработки смены. Даже обретенное мной богатство ничего не меняло; голубые жетоны, которые нельзя было никому передавать, имели цену только в бараках и в столовой. Такая система обеспечивала стабильное производство.
Была вторая половина дня. Розовое солнце сияло над пыльной дорогой.
— Скажи-ка, Тяжеловес, — начал я, когда последний барак остался в ста ярдах позади. — Коль скоро Симрег такой же заключенный, как и мы, то кто же на самом деле начальник лагеря?
— Почему ты меня спрашиваешь? Я знаю не больше, чем ты, худышка.
— Сколько ты уже здесь?
— Не знаю. Год, может, чуть больше. Какая разница?
— У тебя было время разузнать.
— Я знаю только то, что вижу. Лагерем управляют сами заключенные. Самый сильный назначает себя начальником и устанавливает правила. Тот, кто эти правила нарушает, имеет много неприятностей.
— Ты крепкий парень. Почему ты не пробился наверх?
— Умный босс, такой, например, как Симрег, достаточно хорошо знает, как дать по рукам любому восходящему таланту. Если бы я задумал вербовать слишком много народа, готовя кадры для переворота, его ребята вмешались бы.
— А как он сам стал главным?
— Прежний босс состарился. Симрег тоже когда-нибудь состарится, и более молодой волк съест его. А пока правит Симрег.
— Почему нас заставляют добывать в шахте породу, которая ничем не отличается от той, что лежит на поверхности? И почему так ценятся куски шлака?
— Главное здесь — это те находки, за которые дают премии. Мы не породу добываем, дохляк!. Мы ищем то, что ты только что нашел.
— Почему? Для чего это нужно?
— Не знаю.
— Хорошо. Итак, у нас либеральное общественное устройство, основанное на принципе «кто смел — тот и съел», плюс способности, плюс мускулы. Все это сдерживается тем обстоятельством, что производство все оплачивает, а человек занимается этим производством. Но как же оборудование: бараки, и весы, и весовщики, и тележки…
— Все куплено за счет производства. Первоначально, больше ста лет назад, это место построила Компания. Шахта не приносила дохода. И тогда Розовый Ад выбрали местом ссылки. Когда здесь стали работать только осужденные, Компания предложила оплачивать их содержание и давать премии за любые находки, — такие, как куски расплавленного металла. И люди смогли тратить свои заработанные денежки как им заблагорассудится; стали импортировать товары, за которые они хорошо платили, построили городок, оборудовали его, разработали систему жетонов. Эти люди не могут вернуться назад домой, но почему же им не постараться жить как можно лучше.
— Ты говоришь «люди», «они» так, будто ты не один из нас, — сказал я.
Он засмеялся, правда, не очень весело.
— Может быть, худышка, мне хочется немного обмануть самого себя.
— И на какой-то миг твой морской жаргон тоже исчез.
Несколько шагов он прошел молча. Потом сказал:
— Правило номер один: не проявляй любопытства, худышка!
— Но здесь мы можем говорить, — сказал я. — Здесь никто не подслушивает.
— Откуда ты знаешь, что на нас не направлено индуктивное ухо?
