Валерий Большаков - Черное солнце
Виль вгляделся в своё отражение. На него смотрел розовощекий плечистый парень в блестящем чёрном комбинезоне с двумя маленькими серебряными звёздочками на погонах. Форт-лейтенант.
Виль сморщил широковатый нос. Насупил жиденькие брови. Скривил чувственный рот. Проглядывало обличье слабачка, избалованного, изнеженного «мамсика», обидчивого и трусоватого. Одни лишь серые глаза смотрели по-мужски, твёрдо. Как надо, «как учили», как и положено воину.
Третий десяток лет, виток за витком, крутилась станция «Сульдэ» вокруг планеты. Строила её Евроамерика, чтобы из космоса грозить нукерам Всемирного халифата.
Муллы, имамы и прочие аятоллы уже любовно закрашивали на картах полмира — от Африки до Индонезии — красивым зелёным цветом, а им — раз! — и хвосты подпалили лазерами-гигаваттниками. Сам Мехти-хан бессильно потрясал кулаками, грозя небесам, откуда, уподобляясь мечу Азраила, били и били лиловые лучи, разворашивая бункеры и ракетные шахты, пуская на дно атомарины «Гураб», выжигая полки интернацистов «Чёрного калифа» Мбуви.
После штурма Джакарты и Багдадской битвы союзы государств заключили Пакт о всеобщем разоружении. В зонах демилитаризации шла тотальная зачистка: спецтанки с направленными психоизлучателями прочёсывали джунгли и саванны, шли цепями, как загонщики на облаве, собирая в кучу разномастных партизан, моджахедов и прочую красно-коричнево-зелёную шушеру.
Противника не истребляли — врагов человечества пропускали через селек-станции, тщательно сортируя. Самым невоздержанным в умертвиях имплантировали мозговые датчики и отпускали на волю — тихих и кротких, просветлённо улыбавшихся, незлобивых и смиренных.
Их прозывали беатами — «блаженными». Правозащитники, по давней своей дурной привычке, подняли было вой, рыдая с высоких трибун о горькой судьбе этих отверженных, но быстро заткнулись — женщины охотно шли замуж за беатов, зная, что те не обидят ни их, ни детей, зато будут вкалывать как проклятые. Саиду ан-Насыру и вовсе вручили Нобелевскую премию по литературе — когда-то этот «блаженный» лично рубил головы неверным в захваченной Барселоне, давил танками пленных солдат из Международных войск — в общем, тот ещё садюга был. А стоило ему заделаться беатом, как подавленная агрессия и жестокость уступили великому дару поэта. Вот и думай, в чём правда и как добро отличить от зла…
Горнер усмехнулся своему отражению, наблюдая, как молодой, лощёный форт-лейтенант втягивает живот и расправляет плечи — привычка, отработанная до рефлекса.
Он очень гордился своим назначением на станцию «Сульдэ», хотя товарищи по Высшей Школе Космогации в Куру не разделяли его увлечений. Они почитали службу на «боёвках» скучной, стремясь влиться в экипажи патрульных крейсеров. Вот только с каким врагом они собирались скрещивать лучи пакетных лазеров? С коварными пришельцами? Со зловещими пиратами, оседлавшими межпланетные коммуникации?
Виль покачал своему отражению головой, продолжая заочный спор, — нет, ребята, истинный враг, как был, так и остался на Земле! Гангстеры из могущественного Синдиката, боевики из «Пурпурной Лиги», океанцы и антаркты — вот они, вероятные противники прогрессивного человечества!
Нет, это, наверное, интересно — бороздить просторы Вселенной, но место офицера — на передовой, на бастионе осаждённой крепости. «Сульдэ» — именно такой бастион, и форт-лейтенант Горнер всегда готов пресечь происки…
— Форт-лейтенант Горнер! — разнеслось по громкой связи, сбивая неторопливый ход мыслей. — Срочно явиться в штабной отсек!
Виль торопливо заклацал подковками, гадая, учебная это тревога или — наконец-то! — боевая?
Диспетчерская соединялась с центральным блоком узким, овального сечения коридором с мягкими пружинящими стенами. Коридор был как бы осью тороидального колеса, «бублика», в котором располагались казармы, то бишь жилые отсеки.
В конце коридора Виль свернул направо, миновал зал отдыха, поднялся по эскалатору на второй горизонт, встал на кольцевую дорожку и соскочил в военном секторе.
У дверей штабного отсека дежурил молоденький космопех в форменке — чёрной с серебром. Сохраняя каменную неподвижность лица, он отдал честь и откатил овальную дверь. Горнер козырнул в ответ и перешагнул высокий комингс.
Штабной отсек был неэкономно просторен для помещения орбитальной станции. В широком, на полстены, экране, красовался гигантский корабль — фотонный прямоточник, похожий на кубок. Он висел и переливался в лучах заходящего солнца, словно позолоченный. Звёзд не было видно, только в уголку экрана сияло красно-синее пятнышко — это отсвечивал «Спу-20 Звезда».
За рядами пультов сидели дежурные офицеры, а на фоне экрана сутулился форт-капитан Саахов, жгучий кавказец.
— Господин форт-капитан… — начал Горнер, но Саахов оборвал его нетерпеливым движением руки.
— Вах! Проходи, проходи, дорогой… В волновой психотехнике хорошо разбираешься?
— Так точно, господин форт-капитан. Это моя военная специальность.
— Тогда посмотри вот на это…
Форт-капитан подвёл Виля к контроль-комбайну и показал на монитор, кажущий тьму цифири.
— Вот, засекли мощное психодинамическое излучение из района Антарктики. Девятого декабря в полдесятого был зарегистрирован сильнейший всплеск, на всё Южное полушарие. Сегодня, в пятнадцать пятьдесят, случилось то же самое.
Горнер бегло просмотрел индексы и отстранился.
— Это, наверное, ошибка, — неуверенно проговорил он.
— Исключено, — отрезал Саахов.
— Но таких значений не бывает! — робко запротестовал форт-лейтенант. — Это просто невозможно! Семнадцать мегафрейдов, восемнадцать… Вот, даже двадцать один мегафрейд! Никакие современные технологии не позволяют создать психодинамическое поле такой мощности!
Виль смолк и вытаращился на Саахова. Форт-капитан сверлил его глазами.
— Во-от… — протянул он зловещим голосом. — А антаркты, выходит, смогли!
Резко выпрямившись, Саахов скомандовал:
— Психологическая тревога! Запретить все старты и финиши. Все активные средства привести в полную боевую готовность! Наладить связь с Международным Комитетом по Контролю за Разоружением!
— Связь есть, — доложили дежурные. — Диктуйте, господин форт-капитан!
— «На территории Антарктической зоны освоения, — медленно и внятно проговорил тот, — зарегистрированы явные следы испытаний сверхмощного психодинамического оружия, представляющего прямую и явную угрозу для человечества. Прошу принять меры по экстренной демилитаризации АЗО». Всё! Отослать спецкодом по сверхсрочному каналу!
— Есть!
— По местам!
Виль Горнер метнулся к двери и поскакал по магнитному полу, едва цепляясь за него. Форт-лейтенант ликовал — не зря всё было, совсем не зря! Страшная опасность нависла над Землёй, но часовые человечества всегда на посту — враг будет разбит, победа будет за нами!
12 декабря, 16 часов 15 минут.
Атлантика, СПО «Авалон».
Плавучий остров «Авалон» являлся самым большим в мире. На нём даже леса высадили, и весьма занятные — где ещё увидишь, чтобы рядом зеленели тсуга и юкка, кактус чолла и клён?
Тут текли речушки и разливались пруды, даже скалы имелись, поля и луга, а в самых прелестных уголках «Авалона» стояли деревеньки — сплошь из роскошных вилл и бунгало.
И ещё на СПО был Город — именно так, без названия. Просто Город. Сити.
Он располагался в самой серёдке «Авалона» и был застроен округлыми эмбриодомами в два-три этажа, чьи изящные выпуклости чудились природными образованиями и рождали смелые, даже игривые ассоциации. Дома, фонтаны, статуи, аллеи Города казались членами одного организма, неразрывными в своей целокупности, как произведение искусства. Сити был разрезан на сектора, как торт на куски, — так, чтобы всем досталось. Американский сектор соседствовал с французским и немецким, бразильский — с канадским и скандинавским. Ну и так далее.
А в центре этого шедевра раскинулся парк, огороженный затейливой решёткой. Там, на лужайке, между розарием и энергопристройкой, располагался главный дом в Городе — Белый дом — пышная кремовая роза по серёдке торта. В Белом доме, как можно было догадаться, проживал верховный президент Евроамериканской Федерации.
СПО «Авалон» стал ответом на вопрос: «Где быть столице союза государств?» Чтобы Вашингтон, Мехико, Брюссель, Буэнос-Айрес, Париж и прочие города-претенденты не передрались, появился Сити, а плавучий остров дрейфовал по океану, держась между Европой и обеими Америками, примерно на широте Канар, олицетворяя нерушимость атлантического единства.
Мануэль Альварадо, верховный президент Евроамерики, утро начинал с «кофейной церемонии» — он выходил на полукруглую терраску под навесом, схожим с раковиной, усаживался в кресло и смаковал чашечку крепчайшего «мокко». В эти краткие минуты покоя никто не смел беспокоить его, а сам сеньор Альварадо поглощал кофе маленькими глоточками, жмурился и думал обо всём сразу, позволяя потоку сознания течь по воле мимолётного каприза. Он думал о погоде, о своём родном Эль-Пасо, о бесчисленных палубах и ярусах, скрытых под поверхностью «Авалона», где шла постоянная напряжённая работа, — гигантские насосы гоняли речную воду, на хлебозаводе пекли круассаны, тартильи и прочие пончики, в мастерских делали профилактику полчищам киберсадовников и киберуборщиков, а операторы боевых точек переговаривались с кораблями охранения.
