Валерий Большаков - Черное солнце
Нещадно пыля, подъехал огромный квадратный транспортёр «Селл», смахивавший на марсианские песчаные танки, и развернулся на месте, загребая каменное крошево. Из кузова полезли антаркты-молодёжники, предводительствуемые лобастым, энергичным крепышом с трёхдневной щетиной на лице. Это и был генрук Шалыт.
— Приветствую хомо акватикусов на нашей грешной Терра Аустралис![37] — завопил он, протягивая обе руки сразу.
Сихали пожал только одну и громко вопросил.
— Лёнь, чё за фигня, ты можешь объяснить?
Рыжий прокомментировал на манер Белого:
— Встреча прошла в тёплой, дружественной обстановке, в связи с чем…
Тугарин-Змей красноречиво продемонстрировал громадный кулачище, и Шурик смиренным жестом показал, как закрывает рот на замочек, а ключик теряет.
Леонид Шалыт осмотрел «делегацию», узнал Купри — и всё понял. Замялся, закряхтел, выдавил едва:
— Сам в шоке, Сихали. Я час назад с «Новолазаревской». Вени, види, но не очень вичи…[38]
— Они получили SOS с Унтерзее? — вышел вперёд комиссар Купри.
— Получили, наверное… Сик.[39]
— Наверное или точно? — напирал Димдимыч.
— Точно. Наверное… Сигнал принял начальник Службы индивидуальной безопасности, сообщил дежурному администратору…
— Ну?!
— Ну и нету их! Обоих. Ни администратора нету, ни начальника СИБ. Пропали.
— А опергруппы? Я обе посылал — и Женькину, и Хорхе!
— Тоже ищем… Обе…
Купри сразу как-то сник. Хотел было рукой махнуть, да не закончил жест, отступил.
— Вот такие дела… — проговорил Шалыт и насупился. — Сик транзит глория мунди[40] так сказать…
— Дело ясное, что дело туманное… — подхватил Сихали и скомандовал: — Едем!
— Куда это? — расширил глаза генрук АЗО.
— В гости.
— К кому это?
— К тебе!
Встречавшие и прибывшие расселись в тряском кузове, и танк-транспортёр, хрустя камнями, помчался к станции напрямую через сопку Озёрную. За скалистым гребнем внизу Браун увидел разноцветные домики, стоявшие вразброс. Красные, зелёные, голубые, оранжевые коробочки зданий карабкались на высокий хребет сопки Гранатовой, занимали холмы Тала между нею и Озёрной, окружали три озера — Лагерное, Овальное и Глубокое. Водоёмы были покрыты толстым слоём льда, но сверху на него натекли талые воды, и поэтому озерца светились яркой, первозданной, немыслимой голубизной.
Центр станции был смещён к террасе у сопки Озёрной. Склон этой террасы круто спадал в долину, плавно переходившую в бухту Опасную залива Алашеева.
«Селл» спустился на главную улицу «Молодёжной» — проспект Сомова, прокатился по обрывистому берегу озера Лагерного и остановился у Клуба полярников.
— Вылазим! — дал команду Шалыт, и Особо Важные Персоны запрыгали через высокие борта на гулкий пластмассовый тротуар.
— В честь высоких гостей был дан обед… — внушительно заговорил Белый, продолжая свою политическую хронику «тонким намёком на толстые обстоятельства», но ему не вняли.
К Шалыту, отряхивавшему пыль с меховых штанов, приблизился щуплый некрасивый человечек, до того зубастый и лупатый, что смахивал на глубоководную рыбу.
— Здорово, Удильщик! — поприветствовал его генрук АЗО, подтверждая, что в головы океанцев и антарктов приходят одни и те же ассоциации. — Что у нас нового?
— Да тут опять… аномальные явления, — доложил щуплый.
— Где это? — навострил уши Купри. — Когда?
— Да здесь, прямо на берегу. Над холмами Свиридова, отсюда хорошо видать было. Буквально двадцать минут назад.
Комиссар выдвинулся вперёд.
— Пострадавшие есть? — спросил он.
— Обошлось без жертв.
— Знакомьтесь, — опомнился Шалыт и представил Удильщика: — Колян Фищев, начальник СИБ.
Сихали небрежно пожал маленькую руку Коляна Фищева и обратился к Шалыту:
— Одолжи вездеход, я прокачусь на место ЧП.
— Да бери! — сделал тот широкий жест и крикнул водителю: — Чак! Подбросишь дорогого гостя!
— Я с тобой, — заявил Тугарин-Змей. И полез в кузов, не слушая возражений.
Тимофей только рукой махнул — с телохраном спорить бесполезно! — и занял место в тёплой кабине. Водитель, прыщавый парнишка лет осьмнадцати, робко кивнул генруку.
— Холмы Свиридова — это где? — спросил генрук.
— Это там, — показал водитель, — на полуострове Борщевского.
— Нам туда.
Транспортёр сыто заурчал мотором и покатил, тарахтя широкими гусеницами.
Спуск к морю от «Молодёжной» был полог, и всё пространство к северу открывалось глазам — белый припай, гранёные розоватые айсберги, отбрасывавшие голубоватые тени. Полярное солнце шутило со зрением, и бескрайняя ледяная равнина отливала вдали желтоватым знойно-пустынным колером.
Пятнадцать минут спустя транспортёр выехал к самому ледяному барьеру. Высотою метров десять, он обрывался отвесно к припаю, запорошенному песком и пылью. Припай «дышал» — колыхался незаметно для глаза, зато были хорошо видны трещины, то разверзавшиеся до чёрной воды, то со скрежетанием и скрипом смыкавшие ледяные челюсти.
— В прошлом году, — сказал Чак мужественным голосом, — припай аж тридцатого января взломало. Заснули — был, просыпаемся — нету! За ночь все льдины в море унесло… А в этом году рановато что-то. Вон как лёд посинел, набух весь…
— А припай толстый? — спросил Сихали, лишь бы поддержать разговор.
— Смотря где, — солидно ответил водитель, — обычно метр или два…
В следующее мгновение бласт-импульс пробил ветровое стекло, брызгая каплями расплава, и снёс Чаку полголовы. Безжизненное тело мягко повалилось вбок, пачкая дверцу сгустками чёрной крови.
Сихали этих подробностей не разглядел — выхватив бластер, он выцеливал неожиданного противника. Враг не заставил себя ждать — и справа, и сзади появились два таких же транспортёра, как и тот, что только что лишился водителя.
— Замечательно!.. — прорычал Браун, не зная, за что хвататься.
Положив левую руку на рычаг управления, он следил за тем, как бы вездеход не ухнул с барьера, а ногой вышиб дверцу. И тут же выстрелил. Мимо! Второй импульс был удачен — водитель транспортёра, валко нёсшегося справа, схватился руками за простреленное горло. Тяжёлая машина развернулась боком, выбрасывая снег из-под гусениц, — и сделала «шварцев» удобными мишенями. Тугарин-Змей тут же открыл огонь на поражение, стреляя как в тире — и не промахиваясь.
Не успел опасть вываленный снег, как вражеский транспортёр развернулся на месте, будто приведённый в ярость носорог. Меткий импульс провыл перед самым носом Тимофея, пронизывая обе дверцы. Ещё один угодил в блок управления.
Браун подёргал рычаг — машина слушалась. А вот скорость сбросить или затормозить не желала. Подбили-таки!
— Превосходно…
Заднее окошко отворилось, и в кабину просунулся Илья. Змею хватило одного взгляда, чтобы оценить положение.
— «Шварцы» нас к барьеру отжимают! — заорал Сихали, высматривая, где барьер пониже.
— Вижу!
— Держись там!
Как по заказу, барьер отошёл мористее, полого скатываясь к припаю. Браун резко свернул и погнал вездеход по плотному снежному насту. Съехав с горки, танк вынесся на припай. Мощная льдина лопнула, поддаваясь, вздымая из трещин фонтаны воды, но гусеницы драли грязный лёд с прежней силой — транспортёр одолел пару широченных расселин и понёсся по гладкому полю припая.
Мельком Браун заметил, как в стороне взвихрился снежный султанчик — это был чей-то промах.
Но думать надо было не о стрельбе. Враги не последуют за ними, если испытывают желание прожить подольше. Но им-то как быть? Припай уходит в море километров на тридцать, что же им, в воду булькать?
Тимофей обернулся, оценивая расстояние до берега, и крикнул товарищу:
— Прыгаем!
Илья молча перемахнул через борт.
— Чтоб вам… всем… — пропыхтел Сихали, выбираясь на подножку. — Отдохнул, называется!
Оттолкнувшись, он полетел на лёд, а угодил в снежницу — выемку, забитую снегом. Было мягко, но мокро — под снежком пряталась талая вода. Выбираясь из ямы на карачках, Тимофей проводил взглядом удалявшийся вездеход. Подкидывая задком, тот пёр строго на север, но ушёл недалеко — льдины вдруг встали дыбом, и транспортёр канул в море. Аминь.
Стая пингвинов Адели, галдевшая неподалёку, словно шумно обсуждавшая давешнее зрелище, неожиданно понеслась к берегу, ковыляя с расставленными крылышками, падая на лёд и подгребая.
Сихали, отплёвываясь от снега, поднялся с четверенек. Смахнув с головы капюшон каэшки, он прислушался и побледнел.
— Припай ломает… — пробормотал он.
— Вот гадости… — глухо пробасил Тугарин-Змей.
А над ледяным полем будто канонада началась — припай лопался, змеясь трещинами, оставляя широкие разводья. Лёд поднимался и опускался, всхрапывая и тяжело, сипло втягивая воздух.
