Максим Хорсун - Избранник Газового космоса
Интересно, а защита ее чести тоже входит в мои обязанности?
Самех ускакал. Летчица, не обращая на меня внимания, полезла в кабину поверженного летуна. Поставила ножку на стойку шасси, перегнулась через борт. Кожа штанов обтянула ягодицы.
М-да, мне есть о чем беспокоиться…
Она копалась недолго и вскоре опять предстала передо мной. На этот раз – с сумкой через плечо и таким же магазинником, как и у меня, на поясе. У меня несколько отлегло от сердца. Похоже, моя подопечная и сама себя защитит, если понадобится.
Я подвел к ней своего бактра. Спросил:
– Как тебя зовут, достопочтенная?
– Нилам, – отозвалась она, – но я не люблю это имя. Зови меня просто Нила.
– Поспешим, Нила.
Я хотел помочь ей взобраться на бактра, но она оттолкнула мои руки и взлетела на горбатую спину животного. Посмотрела сверху вниз, рассмеялась, видя мою растерянность.
– Пешком пойдешь? До оазиса далеко, а диатримы птиценогих стремительны, как самум.
– Подвинься, – буркнул я, грузно карабкаясь в седло.
Седло было широким, но недостаточно, чтобы два седока могли не соприкасаться друг с другом, и мои чресла вплотную прижались к маленькому, но аппетитному заду «вестника Большого Дивана». Я машинально поерзал, устраиваясь поудобнее.
– Только без вольностей, шаках, – предостерегла Нила. – Забудешься, станешь евнухом. Понял?
– Понял, – отозвался я, давая шенкеля бактру.
Похоже, известие о приближении птиценогих встревожило мое начальство не на шутку. Погонщики тонко вскрикивали, молотя навьюченных животных палками. Стражники то и дело нарушали строй, выезжая на вершины барханов, чтобы оглядеться. О режиме тишины больше не было речи. Это означало только одно – смерть шла по пятам, не таясь.
Глаз поднимался все выше. Тени съеживались, приближаясь к полуденной черте. От ночной прохлады давно не осталось и следа. Мой бактр, угнетенный двойной ношей, тащился в арьергарде. Обливаясь потом, я поминутно прикладывался к бурдюку с айраном. Я предлагал и Ниле, но та неизменно отказывалась, демонстрируя гордый нрав асура.
Одно радовало: по всем признакам оазис был уже близок. Барханы измельчали, из величественных песчаных волн превратились в пологую зыбь. Все чаще под копытами бактров похрустывал твердый такыр. Пятна соли блистали, словно лужи расплавленного серебра. В струях горячего воздуха закачались миражи. Караван втянулся в русло высохшей реки. Бактры почуяли оазис и уже не нуждались в понуканиях.
Успеть бы! Оазисы хорошо охранялись. Караванщики щедро оплачивали услуги кшатров, и те стерегли колодцы в небольших пальмовых рощицах. Немного удачи, и нас ждет вода, обед и дневной сон под защитой профессиональных вояк… Но, похоже, с удачей дело обстояло из рук вон плохо. Далекий рокот катился нам вслед. Он складывался из дробного топота сотен ног и птичьего клекота. Уже по одному этому клекоту можно было представить размеры птичек. Диатримы… Наверняка крупнее страуса.
Вдруг оказалась, что Нила сидит уже ко мне лицом – когда только успела повернуться? – в голубых глазах насмешка и холодная решимость. Я удивился, но промолчал. Тем более что Нила вытащила из кобуры свой магазинник, а потом и мой. В это время позади раздался пронзительный, вынимающий душу визг.
– Гони! – крикнула летчица.
Я вонзил шпоры в бока несчастного бактра. А Нила вскочила, утвердилась маленькими ступнями в мягких сапожках на моих коленях и без всяких предисловий принялась палить из обоих стволов. Стреляные гильзы горохом посыпались мне на макушку, по счастью, прикрытую тюрбаном. Не оставалось ничего другого, как придерживать нежданного «бортстрелка» за осиную талию.
Визг за моей спиной оборвался. Но ненадолго. Птиценогие нагоняли караван и визжали так, что заглушали топот и клекот ездовых птиц. Даже задубелое сердце Шакаджи дрогнуло. Даже в душу орбитер-майора Лазара закрался пусть не страх еще, но уже страшок. Очень хотелось оглянуться, но ведь – ни малейшей возможности! Передо мной покачивался плоский живот Нилы, перехваченный широким поясом; только успевай поглядывать на дорогу – на бактра никакой надежды не было. Горбатый жираф отчаянно трусил и в любое мгновение мог сорваться в безумный галоп.
Гвалт стоял такой, что стрелы, мелькающие то справа, то слева, проносились совершенно бесшумно. Меня пока ни одна не задела. Скорее всего – исключительно благодаря Ниле. Я старался не думать, что произойдет, когда у нее закончатся патроны. Скорее всего, не успеет перезарядить, как меня утыкают, будто подушку для иголок. Хотя стрелы меня не очень-то пугали – стеганый доспех из толстого войлока защищал хорошо. Только бы снова не потерять равновесие и не свалиться. Глаз зрит, ни Урии, ни Лазару не хотелось окончить свои дни под ножищами целлионских «страусов». Кстати, вот они, красавцы. И оглядываться не нужно.
Вытянув голую, как у грифа, шею, высоко вскидывая голенастые ноги, страхолюдная птичка промчалась мимо. Я успел заметить маленького, не выше восьмилетнего ребенка, черного, как головешка, ездока в ворохе коричневых с белой опушкой перьев. Следом за ним пронеслись еще двое. При этом диатрима, что скакала последней, повернула массивную башку и грозно щелкнула загнутым книзу клювом.
Обезумевшему бактру этого хватило с лихвой. Он шарахнулся в сторону, смял птицу, что подвернулась слева. Чернокожий всадник покатился под копыта моего скакуна. Маленькая победа приободрила бактра. Он метнулся вправо, сшиб с ног другую обгоняющую его диатриму, потом – опять влево. Притиснул прыткую тварь к обрывистому берегу бывшей реки, а Нила пристрелила наездника.
Вскоре птиценогие сообразили, что не стоит идти на прорыв, имея в арьергарде каравана столь грозного противника. В узком каньоне сухого русла не особенно-то развернешься. Варвары немного отстали. Зато стрелы посыпались гуще. Несколько застряло в шерсти бактра. Парочка – в голенищах моих сапог. В правом стало подозрительно горячо и влажно, но боли я пока не чувствовал.
Нила перестала стрелять и вновь уселась передо мной. Болезненно морщась, отщелкнула магазины.
– Перезаряди, – сказал я. – Патронташ справа.
Она кивнула, но в патронташ не полезла. В ее глазах появилось новое выражение. Я не сразу сообразил – какое. А потом увидел, что левый рукав Нилы стремительно подмокает темно-красным, а из плеча торчит оперенье крохотной, почти игрушечной стрелы.
Глаз зрит, я испугался. Страшок мгновенно перерос в страх. Мне почудилось, что Нила умирает. Она бледнела на глазах, и ни у Сандро Урии, ни у Лазара не было времени задать себе вопрос: тебе-то что? Неужто дело лишь в приказе салара?..
– Нила! – рявкнул я, и она очнулась.
Обмякшее было тело распрямилось, взгляд стал осмысленным.
Так-то лучше…
И было бы совсем хорошо, если бы шум погони не нарастал, а стрелы не сыпались дождем… Какое там дождем – ливнем!
По меньшей мере полсотни впилось в войлок моего доспеха. Наверное, со спины я походил на дикобраза. А у Нилы и такой защиты не было. И слабеющему бактру нас двоих долго не вынести…
Я вынул из ее пальцев оба пистолета. Один перезарядил и снова отдал Ниле.
– Нила, – сказал я, – скачи вперед, я их задержу!
Даже если она и желала возразить, то не успела. Я вывалился из седла, упал на живот, сейчас же вскочил. И тут вспомнил, что не перезарядил второй магазинник.
Шаках меня раздери…
Я едва успел выхватить акинак, как налетел птиценогий. Его ездовая птичка попыталась хватить меня по голове тяжелым, словно колун, клювом, но я увернулся и одним махом перерубил голую шею. Она сделала по инерции еще несколько шагов, прежде чем подломились длинные мускулистые ноги.
Так, следующая… Но следующая не спешила. Растопырив куцые крылышки, диатрима вдруг заплясала на месте, раскачивая клювастой башкой, оглашая раскаленный воздух воинственным клекотом. Перья на макушке встали дыбом.
Ага, поиграть захотелось, тварь…
Я метнулся вправо и сразу – влево. Бестия повторила мой маневр. Голова ее качнулась, будто на пружине, но тут же замерла, не сводя с меня маленьких злобных глаз, посаженных почти бинокулярно. Я отступил назад, зажал клинок под мышкой, быстро перезарядил пистолет. А когда птичка кинулась – с удовольствием разнес ей башку. Наездник яростно завизжал, едва успев спрыгнуть с рухнувшей диатримы. Его я успокоил ударом меча.
Кто на новенького?
На новенького – хватало. Я и глазом моргнуть не успел, как был окружен толпой диатрим. Твари приплясывали вокруг меня, щелкали клювами, грозно клекотали, а их наездники визгливо смеялись, глядя, как я кручусь в смертоносном кольце. Поневоле вспомнились умирающие, но не сдающиеся драконы в окружении стражников.
Ладно, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Я, а вернее, Шакаджи, впал в боевое неистовство.
Магазинник с грохотом изрыгал пламя и свинец. От птичек и всадников летели кровавые ошметки и перья. Однако обратить в бегство нападающих мне не удалось. Передние ряды таяли, но сзади напирали новые птиценогие. Диатримы гадили с перепугу, а может – от усердия, не важно. Главное, вонь стояла, как в гигантском курятнике. От нее мутило. Я крутился похлеще, чем на центрифуге, стрелял и размахивал акинаком. В меня стреляли тоже. И попадали. К счастью, шкура у Сандро Урии – дубленая. Стрелам дикарей не так-то просто было ее пробить. Тем более – через доспех. Пару раз меня доставали клювами птички. Правда, вскользь. Ощущения были еще те. Колун – он и есть колун…
