Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ) - МакКаммон Роберт Рик
Он решил вернуться к работе, но сначала съел принесенное печенье и позволил себе несколько минут поразмышлять, как вдруг услышал звук шагов Мариэль Вессхаузер. Теперь она шла заметно медленнее, при этом поступь левой ноги казалась тяжелее, словно уродливый ботинок был якорем, тянувшим ее назад.
Девушка обошла спасательную шлюпку, прохромала между вентиляционными трубами и, казалось, даже бросила быстрый взгляд на Майкла, избегая взглядов других обыкновенных моряков, делавших ту же работу, что и он, а затем исчезла в дверном проеме, из которого появилась. Скорее всего, вернулась к себе в каюту, которую делила со своим двенадцатилетним братом Эмилем. Их отец и мать занимали другую каюту, дальше по коридору пассажирского отсека. Еще два помещения — Майкл прекрасно это знал — были оплачены В. Вивианом, но сам В. Вивиан не появился к отплытию, поэтому выкупленные им пассажирские места пустовали. Майкл был также осведомлен, что Пауль и Аннелиза Вессхаузер получали еду прямо в каюту, а в списке пассажиров (очень коротком) они значились под именами Клауса и Лили Хендрикс.
Майкл завершил работу по покраске, но лишь на одном участке, а на таком большом судне, как «София» работы всегда было много, и бывший капитан грузового судна «Джон Уиллис Скотт» не раз демонстрировал ему это, находя для него занятие прежде, чем он мог позволить себе хоть несколько минут передышки, причем, если Майкл не находил себе занятие самостоятельно, ему наглядно показывали, что леность на борту наказывается усложненными, суровыми заданиями. Поэтому сейчас Майкл решил направиться к дымоходу и приступить к очистке рыжей ржавчины.
При этом он не забывал о своей настоящей работе на борту этого грузового судна. Ему необходимо было внимательно следить за членами экипажа, слушать их разговоры, подмечать их движения и соответствовать (если это вообще возможно) их облику, продолжая держать ухо востро. Он должен был быть наблюдательным, как волк на охоте, так сказать. От Майкла зависело очень много. Быть может, многие тысячи жизней…
Хотя на деле речь шла о четырех жизнях.
Он подумал о своем нынешнем положении и счел, что ситуация пока что находится полностью под контролем. И будет под контролем на протяжении всего пути, если повезет. «София» прошла уже больше четырехсот морских миль, но оставалось еще восемьсот шестьдесят (или около того) впереди. Путешествие из Данцига в Дувр должно было занять от десяти-двенадцати дней до двух недель в зависимости от погодных условий.
Внезапно Майкл захотел вскочить с колен, оглянуться вокруг и окинуть взглядом безбрежную водную гладь, которую они пересекали, что он и сделал. Море было безмятежно, лишь под кораблем клубилась белая пена.
Майкл вздохнул, вспоминая наставления полковника Вивиана. Тот говорил своему агенту, что иногда упущение свободных концов может обернуться плачевными и опасными последствиями, поэтому необходимо всегда быть готовым к неожиданностям.
Хороший совет, хмыкнул про себя Майкл.
— Эй, ты! А ну, за работу! — прогремел голос с испанским акцентом. Это был второй помощник, следивший за порядком. У него был достаточно громкий голос, чтобы каждый на судне мог услышать, что приказ отдает настоящий мужчина. На лице оборотня, рожденного на русской земле, не дрогнул ни один мускул, а выражение глаз его осталось непроницаемым. Он покорно опустился на колени и продолжил делать свою работу.
Глава 4
«София» достигла Северного Моря на пятую ночь, остановившись в Копенгагене, чтобы погрузить на свой борт дополнительный груз — очередные машинные детали и пару сотню бревен.
Майкл лежал на своей койке в полутемном спальном отсеке для экипажа и думал, что место, в которое он угодил, может быть расценено, как некое преддверие Ада. Вонь потных тел мужчин, привыкших работать усердно и самоотверженно, уже, наверное, никогда не смоется до конца — особенно теми жалкими струйками воды, которые текли из местного душа. Об уборной и говорить было нечего — она производила не менее тошнотворное впечатление. Едкий запах машинного масла и дизельного топлива заставлял невольно морщить нос, и Майклу казалось, что он даже видит желтые частички топлива и масла, которые носятся в воздухе перед ним. Если в таких условиях кто-то вдобавок ко всему начинал храпеть, как у себя дома, то он вполне мог быть задушен и навсегда оставлен в своей беспокойной дремоте, раз уж его глуховатая жена не сотворила с ним такой милости раньше. А еще одной проблемой для Майкла оказалось постоянное общество людей. Здесь он нигде не мог найти уединения и подышать воздухом в одиночестве. Он мечтал о том, чтобы пробежаться в волчьем облике по лесу. А еще мечтал о том, чтобы убраться подальше от вездесущего сигаретного дыма и людской гнусности. Но он был здесь и должен был здесь оставаться, пока не завершится плавание. Лежа на спине и ощущая, как кренится корабль, сопротивляясь суровым волнам Северного моря, как стонут и скрипят внутренности «Софии» и как грохочет двигатель, Майкл злобно выругался про себя в адрес полковника Валентина Вивиана. Он поминал его недобрым словом каждый раз, когда слышал этот проклятый шум, а слышать его он не переставал ни на минуту с первого дня морского путешествия.
Каждый мужчина на борту уже успел зарасти густой бородой. Бритье здесь было слишком затруднительным. Впрочем, похоже, с тем, чтобы просто сменить одежду, здесь тоже было слишком много трудностей…
Майкл положил руку на лоб, прикрыв ею глаза, и постарался отгородиться от грязного света лампы, которая всегда горела на входе в душ. Вдруг в коридоре кто-то упал, принялся кряхтеть, с усилием поднялся и бросился в уборную, чтобы освободить желудок. Майкл покривился: он с трудом мог выносить звуки рвотных позывов от слишком жирной и промасленной местной еды. Коки знали дюжину способов приготовить рыбу, но ни один продукт, вышедший из-под их «умелых» рук, не был пригоден для еды. Майкл невольно задумался о том, что пассажиры «Софии», должно быть, тоже голодают, но тут же одернул себя: надо думать, за деньги, которые они заплатили за каюты, они смогли позволить себе и еду лучшего качества.
Он понял, что запросто мог бы выпустить волка прямо здесь, в этой ничтожной комнатушке и получить то, что ему хочется… а ему хотелось просто выбраться отсюда. Превращение было не столько делом готовности, сколько делом желания обратиться. Превращению нужно было открыть душу — по крайней мере, так Майкл считал.
А ведь чуть меньше бдительности, и волк вырвется на свободу. Иногда ночью, не имея никакой возможности уснуть в такой обстановке, он подскакивал в поту, чувствуя, что превращение вот-вот начнется. Выскальзывая из самых глубин его существа, из кожи начинала пробиваться темная шерсть, а затем жгучая боль пронзала кости, готовые к резким изменениям. Собственный животный запах бил в ноздри, рот горел в агонии, десны начинали разрываться, а в горло текла кровь от рвущихся наружу клыков. Ему пришлось захлопнуть зверя в своей душе насильно и на время выбросить ключ, пока дело не зашло слишком далеко… но волка нельзя было усмирить так просто — он всегда был внутри и всегда стремился выбраться наружу.
Жизнь на борту грузового судна для ликантропа никак не подходила.
Не было никаких сил больше терпеть шум и запах. Ему нужно было выбраться наружу, глотнуть свежего воздуха и найти какое-нибудь тихое, уединенное место. Майкл соскочил с койки, извлек из своего вещмешка красную клетчатую рубашку, запачканные краской штаны и потертые сапоги, затем оделся, пожал плечами, глядя на свою куртку из грубой ткани, после чего все же решил накинуть ее и вышел через дверь, направившись к лестнице вверх.
«София» освещалась маленькими фонариками, закрепленными на мачтах, а также ходовыми огнями на корме. В окне рулевой рубки горел тусклый желтый свет, который как раз подходил для привыкших к ночной темноте глаз. Волны вдруг сильно ударились о борт, и корабль содрогнулся, словно от холода. Майкл поежился, сунул руки в карманы куртки и глубоко вздохнул, с благодарностью и наслаждением позволяя свежему морскому воздуху войти в его легкие. Затем он направился вдоль по палубе, глядя на следовавшую за ним тень. Ночь была очень темной и облачной, и ей предшествовал столь же пасмурный день — облака заволокли небо, и уже на закате стало очень темно. Ни одна звезда так и не показалась на плотно затянутом небосводе, однако прерывистые вспышки молний периодически озаряли суровые тучи, а где-то очень далеко раздавался звук грома.
