Анна Калинкина - Метро 2033: Под-Московье (сборник)
Вечерами они с Нютой нередко сидели у костра и слушали разные байки. Один из местных очень проникся к Нюте и все старался их развеселить. С этой целью притащил как-то местного поэта, одетого в длинную рубаху чуть не до пола, опухшего с перепою, и велел:
– Ну ты, чмо! Почитай дамочкам что-нибудь. Только приличное.
Лысоватый поэт, до того боязливо косившийся на парня, увидев девушек, вдохновился:
– Давайте я вам про окрестную природу почитаю?
И, торжественно подняв руку, начал с пафосом декламировать:
Мальчик на кладбище ночью гулял,
Мальчика сзади прохожий догнал,
Быстро сомкнулись на горле клыки,
Долго рыдала мать от тоски.
Море крови и куча костей.
Не отпускайте ночами детей!
– Че ты гонишь, мурло?! – возмутился Нютин поклонник. – Нашел, чем девочек развлекать! У тебя ж путные байки есть! Ну, вот эта: «Страдал Гаврила от мутаций»…
– Да я не помню ее, – отнекивался поэт. – Но про Гаврилу у меня стихов много, я другой прочту:
Гаврила выследил горгона,
Загнал его в засаду он,
Но прочь умчался тот горгон.
Тут один из мужиков, сидевших у костра, – мускулистый, с обветренным лицом, в потрепанном камуфляже – схватил поэта за шкирку и принялся трясти, приговаривая:
– Да где ж ты видел бегающих горгонов, придурок?! Они не то что бегать – ползать не могут. Пургу гонит и не краснеет. Я тебя в следующий рейд на поверхность возьму, чтоб ты живьем увидел хоть одного – тогда, может, что-нибудь путное напишешь.
В конце концов полузадушенного и помятого поэта у сталкера отобрали и выдали обоим по кружке браги – за моральный ущерб.
– И так всегда! – горестно вздохнул поэт. – Темные люди, не понимают искусства.
Но почему-то особенно заинтересовал Нюту рассказ одного паренька о таинственной женщине-убийце.
– Говорят, она с Китай-города, из логова бандитского. Было у нее шесть пальцев на одной руке и уши волосатые – вроде как у зверя. Но до поры до времени была как все. И вдруг однажды ночью троих человек зарезала и сбежала. Охотились за ней, конечно, но она всем глаза отводила. Я так думаю – мало того, что мутантка, она, наверное, еще и ведьма. С нечистой силой знается, потому и удается ей морочить добрых людей, скрываться. Глазища у нее желтые, зрачки, как у черта, а на руках когти длинные, железные.
Кошка вздрогнула. Вот, значит, как рассказывают теперь эту историю «добрые люди» вроде тех, что отрубили ей шестой палец. А она не может даже слова сказать в свою защиту.
– Пойдем, тебе пора ложиться, – затормошила она Нюту.
– Нет, я еще хочу послушать, – закапризничала та.
– А еще умеет эта шалашовка глаза отводить и до поры до времени обычной теткой прикидываться. Ну, вот навроде тебя, – и парень ткнул в Кошку пальцем. – А прозвище ей… – тут рассказчик вскрикнул – Кошка будто случайно толкнула под локоть его соседа, и кипяток плеснул парню на ногу.
– Ты что, ненормальная?! – заорал он и замахнулся на нее. Тут уж Нюта сама поспешила увести подругу поближе к палатке. Но слух у Кошки был отменный, и до нее долетало:
– …оборотень и есть! Мать-то ее, вроде как, не человеком была. Дескать, какой-то сталкер нашел ее на поверхности, в каком-то подвале, в логове кошачьем. Кошки-то теперь тоже стали не такие, как раньше, прямо скажу, – страшные теперь стали кошки. Говорят, их раньше дрессировали на потеху, и такие они стали умные, только что говорить не умели. А так все понимали почище людей. После Катастрофы сбились они в стаю, и человеку в тех краях, где они орудовали, лучше было уже не появляться. Тот сталкер случайно наткнулся на логово кошачье и увидел в нем среди котят младенца. Сразу-то не заметил, что у младенца уши острые, мохнатые. Думал, обычный ребенок, и с собой забрал. А получилось – оборотень самый натуральный. Когда подросла она, кровь и дала о себе знать. Не каждая ведь баба на мокрое дело решится. Ее так просто и не убить, только если пулей заговоренной…
Кошка кусала пальцы, чтобы не завыть от тоски. У людей словно талант такой – наступать на больное место, даже не подозревая об этом. Или они что-то чувствуют? А в том, что Петровна свою историю рассказала нарочно, у нее даже сомнений не было. Просто чтоб Нюте жизнь раем не казалась. Мол, не воображай о себе: хоть ты и называешься героиней, а сама такая же, как мы, и так же будешь рожать, как все бабы. И еще неизвестно, как ты с этим обычным делом справишься и кого на свет произведешь.
И почему только люди так любят передавать именно гадости. Вот про нее насочиняли невесть что – и убийца она, и когти железные, и с нечистой силой знается. А о том, что ей случалось несколько раз выручать из беды женщин и детей, ни слова еще никто не сказал. Да, большинство мужчин она теперь ненавидит – ну так есть, за что. Чаще всего встречались ей тупые, самовлюбленные, хамоватые представители этого племени. А те, что были получше, обычно не умели за себя постоять и быстро гибли. И до недавнего времени она не очень их жалела. Куда больше сочувствовала женщинам, испытав на своей шкуре, кажется, все мыслимые несчастья, которые выпадают обычно на долю далеко не всем из них и не всегда. Но кого ей действительно было безумно жаль, так это детей и животных. Мимо их страданий она не могла пройти равнодушно.
– А вот что у нас однажды еще приключилось… – начала было Петровна, поглядывая в их сторону, но тут в туннеле раздались хлопки. Кошка не сразу поняла, что это.
– Шухер! Ложись! – крикнул кто-то рядом. Кошка толкнула Нюту на пол и упала сама. Выстрелы послышались ближе – видимо, постовые открыли стрельбу в ответ. По станции с топотом неслись крепкие парни, на ходу готовя к бою оружие и громко ругаясь.
Вскоре стрельба стихла. Кошка осторожно потрясла Нюту за плечо:
– Ты как, в порядке?
– Я домой хочу, – мрачно ответила та. Одна щека у нее была оцарапана, на лбу пятно от сажи. Самой Кошке жутко хотелось чаю, но в суматохе кто-то опрокинул котелок в костер.
Неугомонная Петровна пошла выяснять, что случилось. Оказалось, что то были какие-то бандиты с Ленинского, которых гнали до самой Шаболовки, и только здесь удалось двоих завалить, а еще двоих, раненых, разоружить и взять в плен. Петровна охотно рассказывала всем эту новость и чувствовала себя в центре внимания. Нюта сидела, обхватив плечи руками, и вид у нее был несчастный.
– Э-эх, девчонки, – снисходительно говорила Петровна, поглядывая на них, – ничего-то вы в жизни еще не видели! Мы, старшие, вам сто очков вперед дадим. Я тут давно живу, всякого насмотрелась. То, что щас на Ленинском, – это так, чепуха. Постреляют чуток, нескольких, может, порешат сгоряча, да и успокоятся. Вот раньше было не то. Старожилы до сих пор помнят Большой Беспредел. Вот были времена! Кровь рекой лилась, власть чуть не кажный день менялась. Бывало, спать ложишься и не знаешь, при какой власти наутро проснешься, да и проснешься ли вообще? И люди тогда были – не чета нынешним. Это сейчас уж все, что можно, поделили, всех перебили, да и успокоились малость. Но кое-кто из тех, прежних, до сих пор, говорят, по туннелям шляется. Говорили люди, что видел кто-то недавно Гастролера – значит, снова жди беды… Вам-то повезло еще – то ли дело нам в свое время довелось пережить! – старуху, похоже, заклинило. – Да что там власть! Станции и то чуть ли не кажную неделю переименовывали. Нашу Шаболовку не стали трогать, правда, хотя Роджер хотел поначалу. Да испугался, что народ бунтовать начнет. Сам себя собачьей кличкой называть велел – ладно, а станцию трогать не моги, на святое не покушайся. Тот же Ленинский, к примеру, несколько раз переименовать хотели – в Живодерную слободу, как место здешнее встарь называлось, или, попросту, в Живодерку. А иные предлагали Кровянкой назвать, как речку, что под землей текет поблизости. Но потом все же старое название вернули – чтоб челноки не пугались через эти станции ходить. А то и грабить будет некого… Академическую тогда переименовали в Шарашку. И то верно, там если парочка академиков случайно где и затесалась, то к тридцать третьему году уж точно всех извели. А Профсоюзная стала зваться Разгуляй. А все равно половина по-старому называет – кому как удобно, тот так и зовет. Тем более, что бандиты своих авторитетов тоже академиками кличут. Ну, а Черемушки, вроде, как были, так и остались, уж и не упомню. Вы меня слушайте – я много повидала, много чего рассказать могу.
– Да что ты видела, старуха? – не сдерживая раздражения, буркнула Кошка. – Небось, во время разборок бандитских забивалась в уголок, накрыв голову подолом? А случалось тебе видеть страшные сны? О том, как при каждом шаге кости хрустят под ногами, а впереди идет мертвый и ты знаешь, что он пришел за тобой?
– Увидеть во сне, как мертвый ходит или говорит, означает опасность, – с умным видом заявила старуха. – А если покойник идет впереди, значит, кто-то из вас не вернется назад.
– Без тебя знаю! – буркнула Кошка и покосилась на сидевшую рядом Нюту, бледную, как покойница. Кошка, которая к бандитским разборкам привыкла с детства, стала уговоривать ее успокоиться и лечь спать. Не без труда, но ей все же удалось увести подругу в палатку. Хотя, похоже, та не верила, что все кончилось.
