Вадим Львов - Сталь и пепел. На острие меча
— Сойкин, ну-ка сгоняй-ка и водки принеси. Я Алтуфьева знаю, он, гаденыш, всегда с собой пузырек-то возит.
Адъютант кивнул и, чертыхаясь, полез в «Тигр», пытаясь найти водку.
— Вот, господин генерал! Только зачем?
— Эх Сойкин, Сойкин… Видишь, как полковник-то раскис, бедняга. Сейчас по пятьдесят грамм примем, он в норму придет. Тару у водителя возьми. У них всегда есть.
Алекс Давидс не знал, переводить ли их разговор по поводу водки. А вот и бутылка водки действительно появилась. Полковник ее тоже увидел и, отшатнувшись, обратился к Алексу:
— Это что такое, лейтенант?
— Водка, сэр!
— Знаю, что не кока-кола! Какого черта они ее достали?
— Русский обычай, сэр. «Обмыть» называется.
Тем временем русский генерал обратился к Давидсу:
— Ты переведи полковнику, что не надо так волноваться. Все будет елочкой. Ему надо успокоиться.
Алекс долго думал, как это перевести, чтобы не обидеть вспыльчивого полковника.
— Сэр! Генерал Громофф говорит, что сейчас очень сложный момент и вам надо быть спокойным, как ель.
— Как что? — Выросший в душной Луизиане Линкольн не мог понять, о чем говорит переводчик.
— Это значит быть крепким и спокойным. Как сибирский лес. Он состоит из елей, сэр.
— И для этого надо выпить с ними водки?
— Да, сэр. Они тоже пьют водку и поэтому крепкие и спокойные, как ели.
Пить водку без закуски на капоте «Хаммера» — это надо уметь. Несчастный Букер Линкольн этого делать не умел, закашлялся, но вскоре пришел в себя. И действительно, как-то успокоился.
— Ваш план, мистер Громофф, хорош, но может вызвать много ошибок и путаницы. Это очень опасно.
Русский довольно усмехнулся:
— Переведите мистеру Линкольну: разве у него есть сомнения в профессионализме наших штабов и командиров? Прошедший месяц не убедил его в обратном?
К удивлению Давидса, полковник в ответ не вспылил, а довольно спокойно сказал:
— Ошибки могут быть у всех и всегда. Но высокую квалификацию своих русских коллег он сомнению не подвергает. Еще лично от себя и командования первой бронетанковой дивизии армии США он выражает благодарность за помощь в эвакуации раненых американцев и этичное к ним отношение.
Русский генерал внезапно сузил глаза:
— Мистер Линкольн. Мы солдаты и воюем по правилам. На настоящей войне нет места зверству.
Американец кивнул, соглашаясь:
— Мистер Громофф! Благородство — удел цивилизованных людей, таких, как мы с вами, а не дикарей или варваров.
«Ишь как Линкольн-то то запел. А час назад русских иначе как белыми дикарями не называл. Вон что водка-то с людьми делает. Сейчас еще вмажет и обниматься полезет», — думал Алекс, переводя генералу Громову мутный словесный поток разомлевшего полковника.
Примерно через час маршрут отхода был утвержден. Громов крепко пожал руку американцу и переводчику и связался со штабом корпуса.
На сей раз Бородулин был спокойным и даже в приподнятом настроении.
— Все нормально, Уран. Повторяю, все нормально. Вернешься в расположение, сразу телевизор включай.
Громов пожал плечами и приказал водителю выдвигаться. Добравшись до штаба первой боевой тактической группы, он пулей выскочил из «Тигра» и обратился к адъютанту:
— Телевизор работающий найди, быстро!
Через несколько минут телевизор нашелся. Плазму одолжили у одной немецкой семьи. Те не сопротивлялись, даже, как ни странно, были рады. Чуть позже выяснилось почему.
Захлебывающийся от восторга диктор CNN рассказывал о начавшейся эвакуации русских из Исландии. Кадры показывали «Ил-76», с трудом отрывающийся от разбитой и наспех восстановленной ВПП. Улыбающиеся русские десантники скалили зубы и показывали пальцами V-образный символ победы.
Еще показывали интервью с американским генералом, который тоже выглядел довольным и что-то говорил про победу, оживленно жестикулируя.
Еще кадры — загрузка раненых на транспортный самолет. Все вооруженные, включая санитаров и многих сверкающих свежими бинтами раненых. Воздушно-десантный корпус эвакуируется из Исландии со своим оружием, подчеркивая этим, что уходит непобежденным.
— Черт! — воскликнул Алтуфьев. — Это что, все, что ли?! Блин, а до Ла-Манша так и не доехали. А ведь немного оставалось.
Громов искренне засмеялся:
— Ничего, Алтуфьев. В следующий раз доедем. Хотя не дай бог, конечно!
Глава 40. Киргизия. Окрестности Канта. 30 августа
Яркий белый свет, столь непривычный после черной, зловещей и зловонной темноты, непривычно резанул Руслана Левченко по глазам. Он попытался закрыться рукой от слепящей белизны, но его схватили сначала за одну руку, потом за другую и с воплями и руганью на непонятном языке поволокли по длинному коридору. Перед глазами постоянно торчали две пары десантных берцев и грязный, в бурых разводах ламинат. Сопротивляться Руслан не мог, у него вообще не осталось сил.
Его заволокли в темный кабинет, где единственным светлым пятном была горящая над письменным столом настольная лампа с зеленым абажуром. В тени был виден силуэт человека, сидящего за столом. Как раз напротив этого стола Руслана и усадили на маленький табурет без спинки. «Как в дурном сериале про чекистов», — подумал Левченко, пытаясь поднять голову и рассмотреть сидящего перед ним человека. Одновременно пытаясь не потерять равновесия и не свалиться на пол с неудобного табурета. Конвоиры отошли назад и застыли у двери, заложив руки за спину.
— Здравствуйте, господин Левченко. Или, может быть, самозваный эмир Ок-Арслан? — спросил без акцента, хорошо поставленным голосом сидящий в тени человек. — Недолго вы были неуловимым, майор.
— С кем имею честь общаться?
— Бросьте говорить про честь, майор. Вы обычный бандит, ведущий войну не по правилам.
Сказать Левченко было нечего. Да и не хотелось: голова страшно кружилась и болела.
— Да идите вы. Мне на вас плевать. Хотите расстрелять — стреляйте. Мне все равно, — собравшись с силами, прошептал он.
Человек в тени хихикнул и пошевелился, наклоняясь вперед. Наконец-то Руслан увидел его целиком.
Перед ним сидел китаец в потрепанной «цифровой» форме (значит, с передовой) с погонами майора. Узкоглазый, желтокожий, с высокими скулами и пронзительными хитрыми глазами.
— Ну, если говорить начистоту, господин Левченко, расстрел вам не грозит. Это очень быстрая смерть для вас. Умирать вы будете долго. Очень долго. У меня есть под рукой пара таких специалистов, что вы через полчаса начнете тонким голоском звать на помощь свою мамочку и молить о пуле как о спасении.
