Джеймс Фрей - Ключ Неба
Все ошибаются.
Эбен ибн Мохаммед аль-Джулан понятия не имеет, что держат в Часовне вместо Ковчега. И это не значит, что ему не хватает влияния, чтобы узнать, – ему попросту все равно.
Потому что он знает, где Ковчег на самом деле.
Все посвященные Линии аксумитов знают это и хранят свое знание тысячелетиями.
Они знают, потому что Создатели провозгласили их Хранителями Ковчега.
Они берегли его с судьбоносного 597 года до н. э., когда вавилоняне разрушили Иерусалим, уничтожив храм Соломона. Это случилось под покровом ночи на 30-й день шевата. Орда Навуходоносора II (а тот был воплощением Эа Оскверненного) подошла уже совсем близко: до храма им оставалось меньше двух миль. С приближением врага Эбенезер Абинадаб и еще трое Хранителей покрыли Ковчег синим льном, ухватились за шесты из акации и подняли. Он весил 358,13 фунта – как и всегда с того часа, когда Моисей и Аарон завершили его строительство и тот из Создателей, который говорил с Моисеем на горе Синай, поместил внутрь свои скрижали.
Эбенезер и Хранители вышли из Храма, установили Ковчег в закрытую повозку, запряженную чернильно-черным быком с золочеными рогами, и отправились на восток через пустыню, из Синая в Райфу, где бык был заколот, а его мясо засолено, Ковчег же перенесли на небольшую деревянную галеру, уходившую дальше, на юг Красного моря. Его выгрузили в Галилее. Четверо Хранителей, никогда не поднимавших головы, но гнувших спины ради Ковчега, к которому им запрещено было прикасаться руками (подобное поругание каралось немедленной смертью), несли его на шестах много недель, пешком преодолевая мили и мили. Они двигались только по ночам и избегали любого контакта с людьми. Людей они избегали из добрых побуждений, опасаясь за их жизни.
Ибо любой человек – мужчина или женщина, ребенок или старик, – увидевший этот священный караван с самым ценным в мире грузом, должен был немедленно ослепнуть и лишиться рассудка, и с этого момента пребывал в жалком безумии. Эбенезер видел такое 7 раз на протяжении их путешествия, занявшего 136 дней, записывая каждый случай в свой дневник, – и каждый новый случай был ужаснее предыдущего. В конце концов Эбенезер и его спутники достигли места назначения на территории современной Северной Эфиопии. Они поместили Ковчег на прочную опору из кедра, собрали вокруг Скинию, укрыв сокровище от любопытных глаз, и призвали своих братьев по вере. Тех, кто принадлежал к Линии. Неподкупное братство аксумитов, которое состояло из бывших Игроков – тех, кто все еще оставался в живых, – и Игрока нынешнего, четырнадцатилетнего мальчика по имени Хаба Шилох Галеад.
Подземные святилища были уже построены, но пока не стали церквями: Создатели распорядились подготовить их тысячелетия назад, когда Линия Аксума была только избрана для участия в Последней Игре. Ковчег спустили на девять уровней вниз, в самую глубокую и секретную камеру.
Эта камера – Кодеш ха-Кодашим.
Как только Ковчег занял свое место, вход в Кодеш ха-Кодашим был запечатан: Хаба собственноручно заложил дверной проем булыжниками, грязью и мерцающими камнями, так что последние 2 600 лет единственным путем в камеру оставался узкий лаз, сквозь который можно было пробраться только ползком, помогая себе локтями.
Именно там, в подземном лазе, и находился сейчас Эбен ибн Мохаммед аль-Джулан. Он полз по старому тоннелю на стертых локтях – прямо к Ковчегу.
Полз туда, чтобы сделать то, чего никто и никогда не делал за всю историю истории.
Он ползет и думает о Хиляле. Игроку больше не колют морфин, он ходит и даже говорит, хотя последнее причиняет ему страшную боль. Эбен оставил его в комнате, сидящим на стуле, изучающим себя в зеркало. Увечья стали для Хиляля поводом для странной гордости. Раньше Эбен не замечал у Хиляля этой черты. Несмотря на свою прежнюю бесспорную красоту, тщеславным он не был. Но теперь Игрок не может отвести взгляда от своего лица; особенно его привлекает красный глаз с белым зрачком.
– Этим глазом я вижу мир иначе, – заявил Хиляль незадолго до того, как Эбен оставил его. Голос у Игрока теперь сиплый, будто горло забито пеплом.
– Как? – спрашивает Эбен.
– Теперь мир кажется… темнее.
– Он и правда темнее, мой Игрок.
– Да. Ты прав. – Наконец Хиляль отводит взгляд от своего отражения, и теперь его красный глаз направлен на Эбена. – Когда я снова вступлю в Игру, учитель?
Эбен отчаялся отучить Хиляля называть его учителем.
Старые привычки живучи.
– Скоро. Ты был прав насчет События. Его можно было предотвратить. Более того, теперь мы знаем, что кеплеры вмешиваются в ход Игры.
– Они не должны, – с горечью отвечает Хиляль.
– Не должны.
– И что нам делать?
– Ты продолжишь Играть, но сначала я проверю, нельзя ли нам получить преимущество. Возможно, тебе удастся сдержать кеплеров и сделать что-то, что поможет договориться с остальными.
– Ты хочешь открыть Ковчег.
– Да, Игрок. Я вернусь. Отдохни. Скоро тебе понадобятся все твои силы.
– Да, учитель.
И Эбен ушел.
Это было 27 минут назад.
Сейчас до конца тоннеля оставалось 5 метров.
Четыре.
Три.
Два.
Один.
Тук-тук.
Тяжелая дверца распахивается, и Эбен протискивается внутрь, как он делал уже сотни раз, неуклюже вползая в камеру. Не самый достойный способ войти в Кодеш ха-Кодашим.
Как и Ковчег, хранилищем которого он стал, Кодеш хаКодашим имеет строго выверенные размеры. 30 футов в длину, 10 футов в высоту и 10 футов в ширину. Каждый угол комнаты – там, где стены встречаются с полом или потолком – составляет в точности 90 градусов. Земляные стены покрыты толстыми свинцовыми панелями, поверхность которых отделана полосками серебра и золота разной длины. Комната освещена автономным вечным светильником, подарком Создателей: он имеет форму перевернутого зонта, свисающего из центра потолка, и дает ровный, розоватый свет силой в 814 люменов. Две трети длинной стены покрывает красно-синий занавес. Он скрывает Ковчег Завета с Создателями, отгораживая для него пространство размерами 10x10x10 футов.
Дверцу открыл один из двух нефинеев. Другой протягивает руку, чтобы помочь Эбену подняться.
– Не нужно, брат, благодарю, – отказывается он, выпрямляясь, и приветствует их по именам: – Сам-Эль, Итамар.
Эти двое едва перешагнули тридцатилетний рубеж. Итамар – бывший Игрок, Сам-Эль – учитель промышленной химии и боев на палках в стиле племени сурма.
– Учитель аль-Джулан, – хором отзываются они. Эбен поднимает руку и делает то, чего никогда не делал: поворачивается, закрывает за собой дверцу лаза и запирает ее на замок.
Потом оборачивается к нефинеям.
– Время пришло? – спрашивает Сам-Эль дрожащим голосом.
– Да, брат. Эта честь выпала вам двоим.
Глаза Итамара расширяются, плечи Сам-Эля содрогаются. Оба выглядят так, будто вот-вот упадут в обморок от страха.
Но Эбен знает, в чем дело.
Открыть Ковчег – огромная честь для нефинеев. Величайшая честь.
Итамар, нарушая все правила, хватает Эбена за руку и сжимает, как ребенок.
– Неужели именно нам так повезло? – спрашивает Сам-Эль.
– Да, брат.
– И мы увидим то, что в последний раз видел сам Моисей? – Это Итамар. – Прикоснемся к тому, что имел право трогать только он?
– Если Ковчег это позволит – да. Но вы знаете, как велик риск, братья.
Риск.
Аксумиты хорошо знали эту историю – и не только ее. Знают о том, как открытый Ковчег беспощадно поразит даже самых преданных верующих – и настигнет каждого. Как он призовет на Землю адский огонь, эпидемии и бесчисленные смерти. Реки крови потекут под огненным небом, и самый воздух станет ядом, если Ковчег откроют не его Создатели.
Сила, заключенная внутри, принадлежит Богу и только ему одному.
Уже нет.
«Будь проклят Бог», – думает Эбен.
– Мы готовы, учитель, – говорит Сам-Эль.
– Хорошо, брат мой. Когда Линия Аксума переживет конец Конца, вас причислят к величайшим героям. Вас обоих. Он смотрит обоим в глаза, обнимает их, целует, улыбается и помогает подготовиться.
Нефинеи отвязывают и снимают инкрустированные нагрудники. Итамар вешает свой на гвоздь, Эбен берет нагрудник Сам-Эля и надевает через голову. Тот ложится ему на грудь: квадрат из 12 деревянных блоков, соединенных между собой железными бляшками, в центре каждой из которых сияет цветной овальный камень; все они разные.
Нагрудник Аарона.
Сам-Эль прочно закрепляет его.
Этот нагрудник и вера Эбена станут сейчас единственной защитой.
Итамар переливает святую воду из кувшина в деревянную чашу и преклоняет колени. Сам-Эль опускается рядом с ним. Они по очереди омывают руки, плечи и лица, розоватый свет причудливо отражается от их влажной темной кожи. У Эбена уже кружится голова. Он завидует этим двоим, даже несмотря на то, что их жизнь закончится этим жертвоприношением.
