Михаил Кликин - Личный друг Бога
— Сегодня хоть поедим нормально.
— Да тут и на завтра останется.
Они еще какое-то время обменивались впечатлениями, любуясь не желающей умирать рыбой, и лишь когда она затихла, успокоились и они.
— Засиделись, — сказал Глеб. — Пора бы дальше.
— Сейчас… — Ирт огляделся, приметил в стороне какой-то куст, шагнул к нему, вытащил из-за голенища сапога небольшой кинжал с меткой Ордена Смерти на рукоятке, срезал несколько прутьев, сноровисто их ободрал, быстро сплел из длинных полос коры подобие веревки, покрутил ее, подергал, пробуя на прочность. Потом сделал петлю, затянул ее на хвосте рыбины, закинул добычу на плечо.
— Теперь пошли.
— А не тяжело? — спросил Глеб. — Давай хоть молот понесу.
— Нормально, — сказал Ирт. — Когда-то я разгружал баржи. Там тяжести были не чета этому…
3Речка петляла. Путники то отдалялись от нее, то вновь к ней выходили. И каждый раз когда они встречались, людям становилось чуть радостней, словно не реку они увидели, а старого товарища.
Речка стала их компасом, их поводырем. Она подсказывала, что они не сбились с пути, не заплутали. В любой момент она могла и накормить их, и напоить, и защитить от хищных зверей, что наверняка здесь водились. Она журчала на перекатах, словно песню пела, и самая тихая чаща оживала от этой песни, и самый дремучий лес становился светлей, если рядом блестела вода.
— Наверное, она бежит к морю, — сказал Ирт.
— Как и мы, — отозвался Глеб.
Близился вечер. Макушки деревьев золотились, и небо за кронами светилось синевой, но внизу уже темнело.
Лесу не было видно конца. Он то редел, и тогда товарищам казалось, что деревья вот-вот расступятся, то вновь сгущался, и тогда бурелом лез под ноги, а стволы порой смыкались настолько плотно, что меж ними можно было лишь протиснуться, развернувшись боком. Редкие полянки радовали глаз яркими цветами — ромашками и васильками, иван-чаем и огнецветом; глухие ельники пугали тишиной и мраком — иногда в тиши словно кто-то вздыхал, и тогда тяжелые еловые лапы вздрагивали и качались, роняя отмершие иглы на усыпанную мертвой хвоей землю. В осинниках, наоборот, было шумно: гремучая листва трепетала от малейшего дуновения, и казалось, что лес волнуется, недовольный людским вторжением, и перешептываются, замышляя что-то, деревья.
Ирт уже не напоминал, что знает эти места, не говорил, что лес вот-вот кончится. Теперь он сам не был в этом уверен.
Сколько им еще предстояло пройти?
И что, если Шон Железный Кулак их обманул? Направил не в ту сторону, может быть даже отправил в ловушку…
— Надо было идти дорогами, — пробормотал Ирт, споткнувшись о поваленное дерево. — Дальний путь не всегда самый долгий.
— Посматривай по сторонам, — сказал ему Глеб. — Увидишь подходящее для ночлега место, скажи. Остановимся, перекусим, отдохнем…
Как назло, под самый вечер они забрели в болото. Под ногами покачивались травяные кочки, хлюпала ржавая вода, мошкара лезла в ноздри и рот, донимали комары-кровососы. О том, чтобы здесь заночевать, не могло быть и речи. А темнело с каждой минутой.
— Быстрей, — подгонял Глеб Ирта, посматривая вверх, на кроны, на небо. — Не отставай…
Они снова вышли к реке, и вновь ей обрадовались. На противоположном берегу болота не было, там росли сосны, а деревья эти, как известно, избытка влаги не терпят. Оставалось лишь перебраться на ту сторону, но река здесь разлилась широко, вода чернела глубиной — вброд не перейти, а переплыть со всей ношей не представлялось возможным.
— Что будем делать? — повернулся к напарнику Глеб.
— Когда-то я работал плотогоном, — пробормотал Ирт, озираясь. — Сейчас что-нибудь придумаю… — Он снял сапоги, разделся, сложил вещи на земле, шагнул с берега в воду, погрузившись сразу по грудь. Охнул, ухватился за торчащий из земли корень, сказал: — Дно топкое…
— Ладно, выбирайся, дойдем по болоту, — Глеб протянул товарищу руку. — Кончится же оно когда-нибудь.
— Да ничего страшного, я сейчас… — Ирт отпустил корень, оттолкнулся ногами от берега, нырнул, поплыл на противоположную сторону — быстро поплыл, практически не шевеля конечностями, ввинчиваясь в воду словно тюлень или выдра какая. И Глеб подумал, что не удивится, если вернувшийся раб признается, что когда-то он был ныряльщиком за жемчугом…
Ирт вернулся минут через двадцать, пригнал небольшой плот из трех бревен, связанных то ли лыком, то ли мочалом.
— Раздевайся, — велел он Глебу. И поинтересовался. — Плавать умеешь?
— Да вроде бы.
— Будем держаться за бревна и толкать их… — Ирт, выбравшись на берег, перетаскивал свое немногочисленное имущество на плот. — Только не сильно налегай, связал я не очень надежно…
Глеб разоблачился, аккуратно сложил кожаный доспех, пристроил меж бревен копье и прыгнул в воду, зная, что здесь глубоко у самого берега, а дно вязкое. Вода ожгла холодом, дыхание перехватило, и Глеб невольно охнул, ругнулся, судорожно схватился за скользкие бревна.
— Под берегом ключи, — сказал ему Ирт. — Потому и болото…
Уже на середине реки Глебу вдруг подумалось, что в этом тихом омуте могут водиться какие-нибудь твари, похуже чертей из поговорки. Представилось, как когтистая лапа поднимается сейчас со дна, тянется наверх, к поверхности, где бултыхаются два человека. И огромный выпуклый глаз пялится из тины…
Глеб чертыхнулся и сильней заработал ногами.
4— Ну-ка, Богоборец, повернись, — в голосе Ирта прорезались покровительственные нотки, и Глебу это не очень нравилось. — Пиявок-то сколько насобирал!
Они не торопились одеваться — сохли. После ледяной воды воздух казался теплым, словно махровый халат, только что снятый с горячей батареи отопления.
— Ненавижу этих тварей… — Ирт короткой палочкой сковыривал с Глеба разбухающих на глазах пиявок и отбрасывал их подальше. — Помню, работал я на торфяных болотах, стелил гать. Так их там было больше чем комаров. Ох, попили они у меня тогда кровушки…
— Что-то сейчас на тебе ни одной не видно, — ворчливо сказал Глеб.
— А работал на болотах старичок один, колдун из местных, он-то меня и заговорил. Теперь ко мне ни одна такая тварь не пристает… — Ирт подцепил пиявку, присосавшуюся у Глеба меж лопаток, точно в центре Знака Богоборца.
— Больно! — вскрикнул Глеб и резко повернулся.
— Извини, — немного растерялся Ирт. — Но я ничего особенного не сделал.
— Нажал сильно.
— Да нет. Не сильней, чем обычно.
— Ну, не знаю… Кольнуло, словно раскаленной иглой.
— Ладно, попробую осторожно…
Глеб снова повернулся к Ирту спиной, и раб аккуратно подсунул заостренную палочку под черное тело пиявки, чуть нажал.
Глеб зашипел, плечи его напряглись, голова дернулась.
— Сейчас… — шепнул Ирт, пытаясь подцепить пиявку. — Сейчас… — Тельце паразита растянулось, темная кровь заструилась по коже Богоборца. — Потерпи… — Ирт резко дернул рукой, и жирная пиявка, кувыркаясь, улетела в кусты.
А Глеб, всхлипнув, покачнулся и начал падать…
5На экране вспыхивали огненные буквы: «Доступ закрыт». Они пульсировали равномерно, в такт биению сердца, и зеркала старого трельяжа повторяли их бессчетное множество раз: «Доступ закрыт».
Запотевшее оконное стекло, отражая алые буквы, уродовало их, размывало, и бегущие ниточки воды казались подтеками крови.
Игра закончилась.
Жизнь завершилась.
Глеб застонал и открыл глаза.
Он думал, что увидит беленую плиту потолка с круглым плафоном светильника, но увидел темное небо, кроны деревьев и растерянное лицо Ирта.
— Я все еще здесь?
— Ты потерял сознание на несколько секунд.
— Но мне показалось… — Глеб осекся.
Это был сон. Вернее, видение. Картинка из памяти, обрывок воспоминания.
Показалось…
— Я ничего не сделал, — виновато проговорил Ирт. — Я сдернул с тебя очередную пиявку. И ты упал.
Глеб сел, поводил плечами, чувствуя неприятный зуд меж лопаток. Спросил:
— Пиявка была на Знаке? На этой круглой штуковине у меня на спине?
— Да.
— Так, может, все дело в нем?
— У тебя там глаз, — помедлив, сказал Ирт. — Пиявка присосалась к нему.
— Глаз… — Глеб завел руку за спину, с опаской почесал зудящее место, нажал чуть посильней и почувствовал боль. — Чертов глаз на спине. Откуда он взялся?
— Тебя таким создали.
— Никто меня не создавал! — Глеб схватился за тонкую березку, поднялся рывком, сломав деревце. — Я человек! Никто не может создать человека! Только бог! И больше никто! Бог!
— Да, — спокойно сказал Ирт. — Тебя создали боги. Но ты не человек. Ты — Богоборец…
Глеб поперхнулся слюной, закашлялся. А Ирт продолжал говорить:
