Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война
Макс ответил — конечно, так. Хельфнер удовлетворенно кивнул и отошел в сторону. У него были свои дела…
* * *На следующий день Макса неожиданно вызвал к себе командир батальона майор Хопман. Курьер на мотоцикле с коляской передал приказ и отвез его в село Покровское. Штаб батальона располагался в большой деревенской избе, в которой до войны, скорее всего, был сельсовет. Макс с Маринкой заезжали как-то сюда и даже ходили в местную церковь. В своем времени, конечно…
Храм в Покровском был большой, каменный, очень красивый. И пользовался особой популярностью среди местных жителей. Алтарная икона Покрова Божьей Матери, по слухам, помогала женщинам в семейных делах. Многие верили, что если искренне помолиться и попросить Богородицу, то она окажет любую помощь. Вот Маринка и захотела побывать в этом храме. Она не была верующей (как, впрочем, и сам Максим), но в церковь регулярно ходила и положенные обряды соблюдала.
Маринка решила попросить у чудесной иконы помощи — Машке предстояла сложная операция, и она очень волновалась. К счастью, тогда удалось обойтись без хирургического вмешательства, дочка поправилась. Маринка на радостях еще раз ездила в церковь и искренне благодарила Богородицу. Сейчас, в 1942 году, храм, разумеется, не действовал — до оккупации в нем располагался какой-то колхозный склад, а немцы устроили в здании полевой лазарет.
Макс вошел в штаб и, как положено, отдал честь майору. Немолодой, седоватый, подтянутый Хопман являл собой пример настоящего прусского офицера, причем старой закалки. Он вырос в Восточной Пруссии и начал карьеру еще в Первую мировую. Сражался на Восточном фронте и прошел все ступени — от рядового до лейтенанта. Был дважды ранен и дважды же награжден за храбрость Железным крестом. Но после войны его, как и многих других офицеров, отправили в отставку.
Хопман сильно тосковал по армии, долго не мог найти себе место, пока наконец не устроился управляющим в большое поместье. Быстро навел там порядок, установил почти военную дисциплину, и владелец латифундии был им очень доволен. Чего не скажешь о местных крестьянах — те возненавидели «проклятого пруссака». В конце концов после нескольких стычек ему пришлось уйти, и майор опять затосковал. Но тут, к счастью, началось формирование новой армии и о Хопмане вспомнили.
Вместо позорного Рейхсвера шло создание вермахта, и бывший лейтенант вновь оказался при деле. Хопман был счастлив — снова оказался в привычной и любимой армейской среде. В новых войсках он довольно быстро сделал карьеру — уже во время французской кампании был майором, командиром батальона. Все прочили его в оберсты и командиры полка, но как-то на офицерской пьянке майор нелестно отозвался об умственных и полководческих способностях фюрера, что весьма пагубно повлияло на его дальнейшее продвижение по службе.
Сказано было примерно следующее: «Гитлер будет просто идиотом, если начнет войну с русскими. Я хорошо знаю их, четыре года сражался на Восточном фронте. Могу с полной ответственностью заявить — победить Россию нельзя. Конечно, шавка может укусить слона, но загрызть — никогда».
Разговор происходил во время грандиозной пьянки по случаю победы над Францией, все нажрались до поросячьего визга, но кто-то относительно трезвый запомнил и донес наверх. Неосторожное высказывание майора странным образом достигло ушей фюрера, и тот пришел в ярость. Особенно его возмутило сравнение с шавкой.
Гитлер потребовал немедленного увольнения Хопмана, причем с позором, но начальство было другого мнения — не хотело терять способного боевого офицера. Тем более в преддверии новых кампаний… Кое-как удалось замять скандал и отстоять не слишком осторожного в высказываниях офицера. Да и, прямо скажем, многие в штабе разделяли точку зрения майора по поводу полководческих способностей Гитлера…
В общем, Хомпан остался на службе, но его карьере пришел конец. Он храбро сражался в Польше, его батальон первым вошел в Варшаву, но опального майора больше не повышали и не награждали. Когда же Германия напала на Советский Союз, то злопамятный фюрер лично проследил, чтобы болтливого офицера немедленно отправили на Восточный фронт. Пусть воюет там, где был когда-то. Раз так хорошо знает русских…
Хопман безвылазно торчал на фронте — ему не разрешалось даже выезжать из части. А вдруг снова напьется и брякнет что-нибудь не то? Выпить же майор, прямо скажем, любил. Он искренне считал, что крепкие спиртные напитки, и в особенности русская водка, укрепляют характер офицера и делают его тверже. К водке, кстати, он пристрастился еще в Первую мировую и предпочитал ее всем напиткам, даже традиционному шнапсу.
Майор мог спокойно уговорить целую бутылку «беленькой» за вечер (чем не раз приводил в изумление собутыльников), но при этом оставаться относительно трезвым и на ногах. А на следующий день он как ни в чем не бывало командовал солдатами. Сослуживцы в шутку звали его «железной башкой» — потому что у него практически никогда не болела голова с похмелья. Вот такой был майор Хопман…
* * *— А, наш герой! — радостно приветствовал он Макса и церемонно представил его какому-то штатскому. Шпаку, по-нашему, по-армейски…
Гостем оказался корреспондент берлинской газеты «Дойче альгемайне цайтунг» Гейнц Битнер, у которого имелось чрезвычайно важное задание — написать о молодом офицере, недавно совершившем на Восточном фронте подвиг. Битнер прилетел из самого Берлина и обладал большими полномочиями, а армейское начальство обязано было ему всячески помогать. За этой командировкой стоял сам Геббельс — он что-то задумал по поводу очередной пропагандистской кампании…
Из штаба армии корреспондента немедленно направили к Хопману — рассчитывали, что тот как следует напоит заезжего шпака и наврет ему с три короба. Уж что-что, а говорить майор умел. Более чем отлично…
Однако Хопман на сей раз оказался не в настроении и решил переложить эту почетную обязанность на кого-то другого. Подумал и вспомнил о лейтенанте Петере Штауфе, буквально на днях совершившем героический поступок. Спасти от русского великана фельдфебеля — чем вам не подвиг?
К тому же Штауф являл собой образец настоящего германского офицера — мужественный, исполнительный, аккуратный. Уже год как доблестно сражается с большевиками и имеет знаки отличия. Гордость полка, пример для молодых офицеров и вообще — чистокровный немец, ариец, убежденный сторонник национал-социализма. Блондин, высокий и стройный, с правильными чертами лица, на фотографиях получится очень хорошо. А это также важно. Читатели должны видеть гордость своей армии, а особенно — читательницы.
Хопман вызвал Макса в штаб, представил корреспонденту и вкратце объяснил задачу — рассказать о подвиге. И затем оставил их наедине. Битнер достал фотоаппарат, безотказную «лейку», и сделал несколько снимков. В полный рост, отдельно — портрет, а также постановочно — на фоне сгоревшего русского танка. И начал расспрашивать.
Макс все рассказал, опустив, разумеется, подробности. Например, о своей растерянности и страхе. Зато упомянул о тяжелой контузии и амнезии — на всякий случай, если Битнер вдруг решит задавать какие-нибудь неудобные вопросы. Поведал о быте простого немецкого офицера и трудностях жизни на передовой. В общем, наговорил на пять с лишним блокнотных листов. На этом они и расстались. Битнер улетел в Берлин — писать статью, а Макс собрался обратно в роту.
Но Хопман пригласил его отобедать — суп, картошка с мясом и кофе. Накормил от пуза и предложил выпить водки. Макс от алкоголя благоразумно отказался, сославшись на разные дела, которые предстояло еще сделать. Майор одобрительно кивнул:
— Правильно, авторитет в армии — главное, он достигается личным примером. У иного засранца на плечах офицерские погоны, а присмотришься — дерьмо дерьмом. Настоящая штабная сволочь…
Хопман говорил так про всех, кто не был на передовой. Штабных офицеров он презрительно называл «тыловыми крысами» и замечал, что, будь его воля, погнал бы всю эту сволочь в атаку. Тогда немецкая армия взяла бы Москву еще осенью, а не торчала бы сейчас под каким-то Гжатском. И его солдаты не кормили бы русских вшей в окопах…
Майор пил и рассуждал о войне. Он, похоже, никого не боялся. В том числе и доносчиков. «А что мне они сделают? — самодовольно ухмыльнулся он, когда Макс на всякий случай напомнил об осторожности — и у стен есть уши. — Дальше передовой не пошлют, меньше взвода не дадут. А я и так на самом краю ада…»
В конце обеда Макс как бы невзначай спросил:
— Как вы думаете, герр майор, война скоро кончится? А то моя жена сильно соскучилась…
— Мы не можем остановить войну, — пожал плечами Хопман, — от нас это не зависит. Это дело политиков, а у них, похоже, иные планы. Так что мы, судя по всему, увязли здесь крепко…
