Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война
Макс сбавил ход — пусть разберутся сами, без него. Укрылся за разбитой «тридцатьчетверкой» и стал ждать, пока все кончится. Хватит с него личного участия в рукопашной…
К счастью, схватка была недолгой — русские отошли, немецкие солдаты заняли окопы. Макс добежал до них и спрыгнул вниз. И чуть было не споткнулся об убитого красноармейца. Молодого, светловолосого, лет двадцати, не больше. Мертвые глаза с удивлением и болью смотрели в ясное синее небо, а на губе запеклась капелька крови. Макс отвел взгляд и постарался не думать о том, что происходило здесь всего минуту назад.
Он не был храбрецом, наоборот, всегда, с самого раннего детства старался не ввязываться в драки. Не был заводилой, лидером, не стремился во всем первенствовать и вести за собой. Можно сказать, был трусоват. Он также не любил скандалов и выяснений отношений, предпочитая по возможности решать все мирным путем, без крика и драки. Был осмотрителен, осторожен, а потому, как правило, неплохо ладил с людьми и ни с кем не конфликтовал.
Что весьма помогло в работе, ведь главными для менеджера по продажам являлись хорошие отношения с клиентами. Коммуникабельность, покладистость, умение найти разумный компромисс — это помогало наладить контакт и быстро реализовать товар. Причем с приличной выгодой. За это его ценило начальство и даже ставило в пример остальным сотрудникам — вот как надо работать! Те ему завидовали и тихо ненавидели…
Эти же качества помогли ему выстроить правильные отношения с Маринкой. С ней у него не было конфликтов, лишь в самом начале брака, когда они только привыкали друг к другу и притирались, имели место быть некоторые недоразумения и шероховатости. Но Макс легко сгладил их. В спорах с женой он обычно уступал, сдавался, поднимал лапки кверху. Зато потом, поостыв, Маринка платила ему любовью и благодарностью. Особенно в постели.
Она, в отличие от него, была по натуре лидером, вожаком, человеком упрямым, своенравным. Очень любила показать себя и всегда стояла на своем. Иногда до тупой упертости… Максу приходилось это учитывать. Но он не страдал от таких отношений. Ему проще и легче было согласиться с Маринкой, чем спорить и ругаться. Ни к чему хорошему семейные конфликты не вели, и сиюминутная победа в спорах не стоила потрепанных нервов и испорченного настроения.
А с тещей отношения у него сложились отличные, причем сразу. Лидия Васильевна приняла его мгновенно и безоговорочно. Она не раз говорила Маринке, как ей повезло с мужем. «Максик просто золото, а не человек, — неустанно повторяла она, — заботливый, нежный, внимательный, умеет выслушать и понять. Это такая редкость среди современных молодых людей! К тому же почти не пьет, по бабам не бегает и деньги не ветер не бросает. Наоборот, все домой, все в норку». В спорах теща, как правило, вставала на его сторону, что весьма способствовало созданию крепких семейных отношений. Маринка любила проявлять характер, стремилась всегда и во всем доказать свою правоту, но мать ее сдерживала и сглаживала конфликты.
После рождения Машки Лидия Васильевна стала просто незаменимой для семьи — всегда могла помочь, посидеть и погулять с малышкой. Маринка не хотела надолго оставлять работу (вела рубрику в гламурном женском журнала), а потому часто просила мать побыть с дочкой. Та охотно соглашалась. В общем, в некотором смысле у них в семье была идиллия. Или почти что…
Тут, на фронте, от него требовались иные качества. Петер Штауф, как выяснилось, был храбрецом, отчаянным парнем и всегда первым несся в атаку. Это мешало Максу — он-то совсем не рвался в бой, не стремился подставлять свою голову под пули. Но следовало соответствовать образу и так же проявлять храбрость. Хотя бы для вида…
А у него во время очередной атаки внутри все сжималось и в буквальном смысле тряслись поджилки. Когда бежишь по открытому полю, а по тебе бьют из танковых орудий… Но что делать, приходилось старательно играть свою роль. Не скажешь же: «Извините, ребята, но я трус». Не поймут, мягко говоря…
Макс обычно первым вылезал из траншеи и подавал пример остальным, воодушевлял, так сказать, на бой. Но все это — стиснув зубы и зажмурив от страха глаза. Единственное, что он никогда не делал, — не участвовал в рукопашной. Первый опыт навсегда остался у него в памяти, и повторять его не хотелось. Макс притормаживал перед окопами противника, предоставляя право первыми ворваться в них своим подчиненным. И лишь потом появлялся среди победителей.
Так было и на этот раз. Бой закончился, солдаты выбили красноармейцев и теперь собирали трофейное оружие и боеприпасы — пригодятся. Санитары относили убитых и раненых в свои траншеи, а фельдфебель Загель наводил порядок. Все шло своим чередом.
— Господин лейтенант, что делать с мальчишкой? — обратился к нему унтер-офицер Хельфнер.
Немолодой унтер держал за шиворот парнишку лет четырнадцати-пятнадцати. Тот был сильно напуган и легко ранен — из разодранной щеки обильно текла кровь.
Мальчишка был одет в красноармейскую форму, явно слишком большую для него. «Скорее всего сын полка», — решил Макс.
— В блиндаже его обнаружил, — пояснил Хельфнер, — забился в самый угол и сидел там. Думал, наверное, не заметят. Куда его, к остальным пленным?
Макс посмотрел на паренька: тот был тощим, кожа да кости, если отправить в плен, точно не выживет. Макс знал, как обращаются в лагере с пленными красноармейцами — не кормят по несколько дней. А если и дают еду, то жидкую баланду из тухлых капустных листьев. О медицинской помощи и речи не было. Лишь через неделю тех, кто остался в живых, отправляли под конвоем в тыл. Что-то в душе Макса дрогнуло, и сердце его странно сжалось…
— Подождите, — сказал он, — я сам допрошу пленного.
Унтер кивнул — конечно. Он оставил мальчишку на попечение Макса, а сам побежал дальше — устанавливать пулеметы на случай русской контратаки. Макс отвел парнишку в одно из боковых ответвлений окопа, усадил на разбитый деревянный ящик и тихо спросил по-русски: «Как тебя зовут?» Мальчишка вздрогнул — очевидно, не ожидал услышать родную речь от немецкого офицера.
— Ваня… Белоусов… — так же тихо ответил он.
«Черт! — подумал Макс. — Не тот ли это Иван Белоусов, дед Маринки?» Он точно знал, что героический предок его жены пацаненком удрал на фронт и воевал как раз в здешних местах, де еще в это же время — летом 1942 года. Вряд ли это случайное совпадение… Но на всякий случай уточнил:
— Ты откуда родом, парень, из какой деревни?
— Здешний я, из Брошек. Недалеко тут…
«Так, все верно, тот самый Иван Белоусов, понял Макс. Что же с ним делать? В плен отправлять никак нельзя — наверняка погибнет. Значит, тогда и Маринка не родится? И он на ней не женится, и не появится дочь Машка?»
Макс верил, что всякие изменения в прошлом непременно влияют на будущее, поэтому боялся что-то сделать не так, что-то непоправимо изменить. По той же причине он старался вообще ни во что не вмешиваться — пусть все идет так, как положено. Война продлится четыре года и закончится в Берлине, Советский Союз обязательно победит. Третий рейх падет в мае 1945-го, безоговорочную капитуляцию подпишет гросс-адмирал Карл Дёниц. Все правильно.
А тут такое дело! Событие было напрямую связано с его собственной судьбой. Макс привстал, осторожно оглянулся: солдаты занимались своими делами — кто-то проверял трофейное оружие, кто-то собирал боеприпасы, кто-то курил или делился впечатлениями от недавней атаки. Удобный момент. Макс приказал мальчишке: «Иди за мной!»
— Дяденька, не убивайте меня! — захныкал паренек, размазывая грязной ладошкой слезы по щекам.
— Не убью, — встряхнул его, чтобы привести в чувство, Макс, — наоборот, отпущу. Скажи нашим… В смысле, своим…
Что он мог передать? Что вермахт подтягивает резервы и скоро начнет большое наступление на Сталинград и на Северный Кавказ? Или что через полгода у немцев появятся новые танки — «тигр» и «пантера»? И что не стоит верить союзникам и их обещанию по поводу Второго фронта, который откроют лишь в 1944 году? Так ведь примут за попытку дезинформации. Причем не очень умелой…
Кто ему поверит, немецкому офицеру? Нет, уж лучше ничего никому не говорить. Макс отвел Ваню подальше, выбрал удобный момент, подсадил и помог вылезти их окопа. «Ползи, — приказал он, — быстро!» Тот кивнул и заскользил по земле. И вскоре скрылся из вида. Макс облегченно вздохнул — кажется, никто не заметил.
Затем вернулся во взвод и начал отдавать привычные команды. Унтер-офицер Хельфнер заметил, что он пришел без пленного, но ничего не сказал и ни о чем не спросил, лишь как бы невзначай обронил: «У меня тоже есть сын, Эмиль. Ему всего семнадцать лет, но он уже хочет на войну. Собирается поступать в танковое училище, рвется на фронт, дурачок. Я же считаю, что дети не должны воевать, это не их дело. Так ведь, господин лейтенант?»
