Евгений Красницкий - Отрок. Внук сотника
– Кхе! – дед был явно доволен. – Поняли? Вижу, что главного все-таки не поняли.
– Поняли, деда, поняли, чего ж тут не понять? – замолотили языками близнецы. – Минька все хорошо рассказал.
– А если поняли, то скажите: почему учебу мы начнем, не держа самострелов в руках?
Близнецы озадаченно замолкли, обернулись к Мишке. Обернулись, кстати, зря – Мишка и сам не мог уловить направления дедовой мысли. Рассказывая о преимуществах самострела, он специально свел все к тому, что это оружие обороны, оружие мирных людей. Воинский пыл Кузьки и Дёмки надо было охлаждать с самого начала обучения. Но дед, очевидно, решил в этом вопросе пойти еще дальше. Только вот – куда?
– Что молчите? На Михайлу не оглядывайтесь, своей головой думайте. Ну, не додумались? А Михайла все, что нужно вам сказал. Ну-ка вспоминайте: стрелять надо из укрытия, с подготовленного места, и второго выстрела вам сделать не дадут. Поэтому начнем с того, что будем учиться выбирать подходящее место и правильно определять расстояние до цели. Вон там Михайла с утра воткнул ветки в снег. Видите?
– Видим!
– Сколько шагов до ближней?
– Сто! Нет, меньше! Нет, больше.
– Хорошо, – дед усмехнулся в усы, – тогда вопрос полегче: до какой из трех – сто шагов?
– До средней! Нет, до ближней!
– Все неверно. Ни до какой. Теперь посмотрите вон туда, – дед указал рукой близнецам за спину. – Там четыре ветки, и воткнуты они через каждые двадцать пять шагов. Значит до второй – пятьдесят шагов, до третьей – семьдесят пять, до четвертой – сто. Запоминайте, как это выглядит. Запомнили? А теперь снова смотрите на те три, которые я вам сначала показал. Сколько до ближней?
– Меньше ста!
– Верно, а к чему ближе – к сотне или к семидесяти пяти?
Близнецы заоглядывались, сравнивая расстояния.
– Вроде бы к семидесяти пяти.
– Тоже верно. До ближайшей ветки восемьдесят шагов. А сейчас, первый урок вам: во все стороны от тына отмеряйте по сто шагов и через каждые двадцать пять шагов втыкайте вешки. Во все стороны, это не значит, что только в четыре: на север, юг, запад и восток. Между ближними к тыну вешками тоже должно быть по двадцать пять шагов. В общем, работы вам троим на целый день. Когда снег сойдет, вместо вешек принесете камни и намажете их белилами со стороны села. Снаружи посмотреть – камень как камень, а из-за тына – метка для стрелков. Все поняли?
– Да!
– Идите, работайте.
Вроде бы все было нормально, но сомнения по поводу эффективности учебы у Мишки все равно оставались. Во-первых, дед сам из самострела никогда не стрелял. Был он раньше, до ранения, очень неплохим, как говорили, лучником, поэтому Мишка опасался, что и учить он их будет как лучников. Во-вторых, было совершенно невозможно представить себе, как дед, неспособный из-за ранения вглядываться в отдаленные предметы, собирается оценивать результаты стрельбы, маскировки, правильность оценки стрелками расстояния и так далее.
К вечеру, после того, как все село было окружено четырьмя концентрическими кругами воткнутых в снег вешек, Мишка приплелся домой голодный уставший и мокрый. Дед критически оглядел его, начал было высказываться на тему: «тяжело в учебе – легко в походе», но, поняв, что от внука сегодня уже толку не будет, прервался, не закончив фразы.
– Ладно, Михайла, сейчас тебя хоть на веревку вешай, как белье. Хотел тебя сегодня расспросить, да уж отложим до завтра.
– О чем расспросить-то, деда?
– О том, как ты из самострела стрелять учился. Чему другому я вас и сам обучить могу, а этому – придется тебе. Если сможешь это сделать толково, братья тебя за командира сами собой признают. Но мне это тоже знать надо, да и подскажу, может, чего полезное. Так что думай пока, а завтра поговорим.
«Как же я стрелять учился? Ну, появился у меня самострел… нет, пожалуй, все началось раньше – тогда, когда мы с дедом пастухами заделались…»
Глава 2
За полтора года до описываемых событий. Лето 1123 года. Село Ратное и его окрестности
Деятельная натура деда Корнея требовала обязательно заняться какой-то работой. Тем более, что благосостояние семьи после его ранения и гибели сына резко пошатнулось. Делать что-то, что требовало силы или долгой ходьбы, дед не мог. Значит, ни пахать, ни косить, ни заниматься другими подобными работами. Главный свой приработок в мирное время – бортничество – деду тоже пришлось забросить: в его состоянии нахаживать многие версты по лесу и лазать по деревьям к дуплам диких пчел было совершенно невозможно. Разумеется, семья совсем уж в нищету не впала: какой-то жирок за прежние времена накопили. К тому же в селе, где подавляющее большинство мужчин составляли военные профессионалы, умели поддержать увечных воинов. Плюс, все понимали, что Корней Агеич тогда, пострадав сам и потеряв сына, спас множество жизней, но дед, еще недавно бывший чуть ли не первым лицом, заботой сельчан откровенно тяготился. К тому же могучий организм не старого еще мужа постепенно преодолевал последствия ранения – меньше мучили головные боли и головокружения, перестала трястись голова. Со зрением, правда, остались проблемы, и дед, всматриваясь вдаль, зажмуривал левый глаз, словно прицеливаясь.
И тут-то как раз и выпал случай. Село богатое, соответственно и стадо, которое надо пасти, большое – несколько сотен голов. Траву на небольших лесных пастбищах оно выедало быстро, и скотину часто приходилось перегонять с места на место. Вот хозяева, покалякав между собой да со старостой, решили стадо разделить. Понадобились новые пастухи.
В седле дед держался уверенно, с кнутом обращаться умел прекрасно, а для наблюдения за дальним краем пастбища ему в помощники, в качестве еще одной пары глаз, приставили Мишку. Вторым пастухом стал Немой. Был он каким-то дедовым дальним родственником, что, впрочем, для существующей более ста лет общины редкостью не являлось – за сто лет чуть ли не все село вперекрест переженилось и породнилось. Однако связывало Немого с дедом не только родство, но и общая судьба.
Свой жуткий шрам на лице дед заработал, спасая Немого, когда тот, получив два тяжелых ранения, повалился на шею коня и начал медленно сползать набок. Дед Немого прикрыл, даже срубил половца, норовившего добить раненого, но от удара второго степняка не уберегся – упал с разрубленным лицом, а ногу ему уже потом кони стоптали.
Немой же благодаря деду выжил. Впрочем, до того дня говорить он вполне умел. Звали его Лют, в крещении Андрей, и был он парнем медвежьей силы, молчаливым и угрюмым: редкий односельчанин мог похвастаться, что видел, как Андрей улыбается. Из той сечи на Палицком поле он, так же как и дед, вышел калекой. Половецкая сабля начисто снесла ему три пальца и половину ладони на левой руке, а наконечник копья пробил горло, навсегда лишив голоса. В довершение всех бед, через несколько месяцев после ранения Немой лишился единственного близкого человека – матери.
