"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Белл Том

Трудно сказать почему, но письмо обеспокоило управляющего: едва кивнув Якобу на прощание, он заторопился обратно в дом и даже не остановился выбранить слугу, когда тот уронил корзинку с первой в этом году клубникой.

Записка, переданная таким образом, мало напоминала обещанный счет; все ее содержание сводилось к трем строчкам:

Дорогой друг!

К сожалению, наша встреча невозможна: положение дел изменилось.

А.

Получив записку, хозяин дома – а он, несмотря на ранний час, уже поднялся, заторопился к самому знатному из своих гостей. Барон Феншо всего месяц назад вернулся из провинции, где был полностью поглощен похоронами единственного сына: болезненный, хрупкий Этьен Феншо, чье здоровье стало предметом особой заботы отца с самого его рождения, умер в тридцать восемь лет в доме, специально построенном для него в приморской Эпинэ, оставив безутешную вдову и несовершеннолетнего наследника. Семейное горе избавило барона от лицезрения Октавианской резни и ее последствий; однако по возвращении старый вельможа немедленно предоставил свой дом в распоряжение графа Ариго, только что вышедшего из Багерлее.

— Дурные новости, — хмуро сказал Ариго, пробежав записку глазами. — Прошу вас, барон, немедленно пошлите за Килеаном и графом Гирке. А я разбужу брата и капитана: нам нельзя терять времени.

Солнце взошло не больше часа тому назад, но граф Ариго, так же, как и его хозяин, был уже на ногах, словно ожидал чего-то.

Через полчаса в малой гостиной собралось избранное общество, состоявшее из семи Людей Чести. Барон приветствовал своих гостей, стоя на пороге, одетый в тяжелый не по погоде бархат: после возвращения из Эпинэ семидесятилетний старик все время мерз. Первым спустился капитан Феншо-Тримейн: он гостил у барона уже неделю и, несмотря на то, что находился в отпуске, так и не расстался с формой своего полка. Граф Килеан-ур-Ломбах, поднявшийся с постели раньше, чем рассчитывал, выглядел сильно невыспавшимся, отчего его постная физиономия казалась еще постнее. В отличие от него граф Штефан Гирке был, как обычно, строг и подтянут; только набрякшие веки придавали ему несколько нездоровый вид. Но самым нездоровым казался, разумеется, граф Энтраг: едва войдя в гостиную, он упал в кресло, словно ноги его не держали. После Багерлее бедняга сильно сдал; казалось, что из его спины вынули хребет, и он только чудовищным усилием воли ухитряется держаться прямо. Последним в комнату вступил его старший брат, по пятам за которым следовал оруженосец. Юный Эдуард Феншо был, как и полагается, облачен в глубокий траур по отцу, однако его алая перевязь, ярко выделявшаяся на сером фоне камзола, наглядно свидетельствовала о вассальной верности семейства Феншо опальным братьям королевы.

Едва раскланявшись с Гирке и Килеаном – последний небрежно уселся в кресло перед холодным камином, а первый отошел к окну, словно его не касалось то, что должно было произойти – граф Ариго бросил загадочную записку на стол.

— Прочтите это вслух, Тримейн, — попросил он.

Артур Феншо-Тримейн с военной четкостью шагнул к столу, развернул скомканную бумажку и прочитал ее слегка охрипшим от волнения голосом. Смысл записки не сразу дошел до собравшихся. Однако капитан, весьма похожий на старшего брата, отличался сообразительностью и схватывал все так же быстро, как покойный Оскар.

— Насколько я понимаю, — уточнил он напряженным голосом, – это означает, что граф Штанцлер бежал?

— Вы очень проницательны, — ответил Ги Ариго, скривив рот, что, по-видимому, должно было означать ироническую усмешку.

Килеан-ур-Ломбах грохнул кулаком по подлокотнику кресла и прошипел грязное проклятие: только уважение к приличиям не позволило ему выругаться в полный голос. Но Энтрагу хватило и этого: он вздрогнул, как слабонервная девица, и издал какой-то невнятный звук, средний между испуганным писком и мучительным стоном.

Гирке даже не повернул головы от окна. Похоже, он один не лишился присущего Приддам самообладания.

— Как бежал? — удивился барон Феншо, поеживаясь словно от холода. — Это же чудовищная глупость!

— Позвольте мне объяснить вам, барон, — спокойно проговорил Спрут, переводя взгляд с окна на старика. — Вы же помните список, с которым господин кансильер ознакомил нас неделю тому назад? Граф Штанцлер счел себя способным противодействовать планам Дорака и принял… особые меры. Он рискнул и не преуспел.

— Какие особые меры? — Феншо, нахмурясь, смотрел то на одного, то на другого: было очевидно, что ничего не знал только он сам да еще его юный внук, застывший у закрытой двери в гостиную как часовой на карауле.

— Если сказать в двух словах, любезный барон, — ядовито проговорил Килеан-ур-Ломбах сквозь зубы, — то все зло на свете проистекает от женщин. Они навязывают мужчинам странные идеи, и, к своему несчастью, мужчины слушают их. Ее величество королева почему-то решила, что Ворон готов стать нашим верным союзником против Дорака.

Старик Феншо вытаращил глаза:

— Это шутка, граф?

— Вы правы, дорогой барон, — нехотя вмешался Ариго, все это время меривший шагами комнату. — Это была чудовищная глупость. Но я не посоветовался с вами, поскольку дело касалось моей сестры. Вы же знаете, что Штанцлер пляшет под ее дудку, и я, к сожалению, тоже. Катарина убедила нас, — продолжал он, запуская руку в свои густые пепельные волосы, — что проклятый Ворон пойдет против Дорака, если узнает о планах развести ее с королем.

— И ваша сестра, — холодно спросил Артур Феншо-Тримейн, — успела переговорить об этом с… кэналлийцем?

— О да, — зло усмехнулся Ариго. — И он даже пообещал ей свое вмешательство и защиту. С одной оговоркой. Если – если, господа! Вдумайтесь только в это многозначительное словечко! – Дорак и впрямь начнет угрожать ей.

— Но позвольте, — произнес барон Феншо растерянно, — мы все знаем, что Алва скоро отбудет в Фельп.

— Вот именно! — сплюнул Килеан. — Поэтому у кардинала будут развязаны руки, а ваша сестра, любезный Ариго, не успеет и рта раскрыть, чтобы позвать своего любовника, как окажется во власти мерзавца Дорака!

Пораженный старик Феншо повернулся к Спруту, который, бросив свою реплику, продолжал изучать пейзаж за окном.

— И это вы называете «особыми мерами», граф? — спросил он. — Я еще могу понять, почему граф Ариго согласился на такой шаг, но вас-то не связывают родственные чувства!..

— Нет, любезный барон, — ответил Гирке, наконец отрываясь от своего занятия и оборачиваясь лицом к присутствующим. — У кансильера была запасная карта в рукаве, да только эта карта бита!

Феншо-Тримейн вздрогнул, Килеан очередной раз выругался, а граф Энтраг снова издал неопределенный стонущий звук. Граф Ариго кивнул с подавленным видом.

— Штанцлер собирался подослать к Алве мальчишку, — негромко пояснил он, брезгливо морщась. — Кансильер полагал, что Алва привязался к щенку. Я тоже так полагал. Вы же помните эти странности: орден Талигойской Розы, епископ Оноре в особняке у Ворона во время резни, и, наконец, только его имя и отсутствует в списке! Штанцлер решил, что Алва верит мальчишке, тем более, что тот честен и прям, как его отец. Ворон вообще питает слабость к прекраснодушным идиотам… Он мог посмеяться над страхами моей сестры, но к повторному предостережению вряд ли остался бы глух. Во всяком случае, так считала Катарина. Она была уверена, что Алва насторожится. Однако, если бы расчет не оправдался… Если бы Алва не поверил своему ручному зверенышу, тот должен был отравить вино. Сопляк достаточно влюблен, чтобы пойти на это. Конечно, это не вполне в горских традициях, но кровная вражда, в конце концов, все стерпит. Мальчишка вышел бы из игры, а нам ни о чем не пришлось бы беспокоиться. Подобного удара Дораку не пережить. Но этот щенок, прости, Создатель!.. Этот щенок оказался не способен даже на то, чтобы подсыпать яд Ворону в бокал.

— Сопляк погубил нас всех, — зло бросил Килеан хозяину дома. — Штанцлер предупредил, что в случае провала остается только попробовать взбунтовать Эпинэ.