"Фантастика 2025-29". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Белл Том

— За жизнь без справедливости, дружбы и любви? — недоуменно повторил Ричард. — Что же в ней хорошего?

— Но это же очевидно, герцог, — ответил Рокэ, поднимая брови, словно поражаясь его недогадливости: — Война!

Война!

Тяжелая апатия навалилась на Дика. Он приподнял свой бокал, приветствуя эра, и медленно отпил вино. В хваленой «Черной крови» не ощущалось никакого вкуса.

Алва, видимо, был другого мнения.

— Интересный букет, — заметил он, перекатывая очередной глоток на языке. — Вам нравится?

— Не знаю, — тупо ответил Ричард. — Я не разбираюсь в кэналлийском вине.

— Жаль. Да, ведь я, кажется, собирался рассказать вам о себе… Так вот: в вашем нежном щенячьем возрасте я был похож на вас до смешного. Гордый, глупый и злой юнец. Хотя вы, конечно, злее… Мне было лет пятнадцать, когда я ввязался в свою первую дуэль. В отличие от вас, я ограничился одним противником. Правда, он был старше и опытней меня. Всю ночь накануне схватки я бесился от мысли, что могу умереть побежденным. Это не давало мне покоя. Щенку вроде вас страшна не смерть, а то, что ему кажется бесчестьем. И какую только дрянь не принимаешь за честь в вашем возрасте! Я так терзался, что даже принялся изливать свою душу бумаге… А вы, юноша, помните ночь накануне своей первой дуэли?

Дик равнодушно кивнул. Он почти не слушал.

— Что вы писали, если не секрет?

— Письмо матушке, — ответил Ричард совершенно откровенно.

— Какая проза, — поморщился Алва. — Похоже, в нас меньше общего, чем я думал.

— Монсеньор написал пятиактную трагедию? — спросил Ричард без тени иронии.

— Нет, — усмехнулся Алва. — Всего лишь несколько сонетов. Один я даже помню до сих пор. Хотите послушать?

Он не стал ждать ответа и продекламировал:

Я – одинокий ворон в бездне света,

Где каждый взмах крыла отмечен болью,

Но если плата за спасенье – воля,

То я спасенье отвергаю это.

И я готов упрямо спорить с ветром,

Вкусить всех мук и бед земной юдоли.

Я не предам своей безумной доли,

Я, одинокий ворон в бездне света.

Не всем стоять в толпе у Светлых врат,

Мне ближе тот, кто бережет Закат,

Я не приемлю вашу блажь святую.

Вы рветесь в рай, а я спускаюсь в ад.

Для всех чужой, я не вернусь назад

И вечности клинком отсалютую…[1]

Создатель, сколько себялюбия! В такой душе больше никому не найдется места.

— Хорошие стихи, монсеньор, — пробурчал Дик в свой бокал.

— Вы чрезвычайно любезны, герцог. Вы пишете стихи?

— Нет, монсеньор.

— Вы унылы, как старогальтарский стоик… Знаете, я уверен: если бы какой-нибудь древний анакс заподозрил бы вас в измене и послал бы к вам гонца с приказом выпить отравленный кубок, вы глотали бы яд с таким же равнодушным видом, как это вино.

Ричард застыл. Он догадался?..

— Поставьте бокал на стол, герцог, — приказал Алва, криво улыбаясь. — Ваша трагедия не удалась.

Дик в панике плеснул себе в рот остатки вина, но не успел сделать ни глотка: «Черная кровь» вдруг бросилась ему в лицо, а бокал вылетел из руки, больно ударив по губам. Инстинктивно Ричард схватился за кинжал, но стальная рука эра выкрутила ему запястье до хруста. Кинжал упал на ковер. От боли перед глазами у Ричарда поплыл серый туман. Правой рукой Алва сгреб его за ворот рубашки и вытряхнул из кресла. Дику показалось, что он повис над полом, как рыба, вытащенная за жабры.

— Хуан! Лопе! Хосе! — рявкнул у него над ухом Ворон, словно командуя на поле боя.

В коридоре послышался шум, потом – топот бегущих ног. Ричард слабо потряс головой, пытаясь избавиться от капелек вина, попавших в глаза и на ресницы. Хлопнула дверь, и Дик, повинуясь броску эра, перелетел через весь кабинет, как снаряд, выпущенный из катапульты. Слуги едва успели подхватить его.

— Соберано?..

— Разоружить и обыскать!

Если кэналлийцы и растерялись, то только на долю секунды. В следующий миг Ричард почувствовал, как грубые руки вытряхивают его из камзола и перевязи и без всякой деликатности роются в карманах штанов. Он принялся инстинктивно отбиваться, даже не задумываясь о бесполезности этого.

— Где Ке́ннет Кохра́ни?

Вопрос прозвучал в затуманенном сознании Дика так, словно прошел сквозь толщу воды.

— Я не знаю, соберано, — негромко ответил встревоженный голос Хуана. — Его милость сегодня вернулся домой один.

— Где ваш паж, герцог?

До Ричарда, наконец, дошло, что вопрос обращен к нему. Он прекратил бессмысленно извиваться и просипел в перерывах между вдохом и выдохом:

— Я… отпустил его… до вечера.

— Куда?

— Я отпустил его, — упрямо твердил Ричард, облизывая распухшие губы.

Алва повернулся к Хуану:

— Когда вернется, проводить ко мне. Хосе, сюда!

На стол с остатками вина посыпалось содержимое карманов герцога Окделла: кошелек с двадцатью таллами, разнокалиберная мелочь, перочинный нож, носовой платок с монограммой, вышитой матушкой собственноручно, томик баллад ин-октаво, печатка на цепочке, письмо от управляющего Гориком, несколько зубочисток, записная книжка… и кольцо от эра Августа со свернутой оправой. Алва брезгливо поднял его двумя пальцами.

— Вы бездарный отравитель, герцог.

— Что произошло, соберано? — тревожно спросил Хуан, бросая на Ричарда недобрый взгляд.

— Ничего особенного, — отмахнулся Алва с презрительной гримасой. — Просто герцог Окделл возомнил себя героем трагедии Дидериха и напился отравы. С тем, кто снабдил вас ядом, юноша, я разберусь позже, — бросил он Ричарду. — Что же до вас самого… Не думайте, что вам удастся так легко отделаться.

Почуяв недоброе, Ричард рванулся из рук кэналлийцев так, что рубашка затрещала по швам. Лопе и Хосе перехватили его в последний момент.

— Карьярра! — выругался Алва. — Держите его крепче! Хуан, мне нужны рвотный камень и два кувшина воды.

___________________

[1] Стихотворение принадлежит В. Камше.

Глава 2. Дуэль. 1

8-9 день Весенних Молний 399 год Круга Скал, Оллария

1

Ранним утром 8 дня Весенних Молний на заднем дворе дома барона Феншо, ворота которого выходили на Старую Часовенную улицу, разворачивались две повозки. Первая благоухала свежеиспеченным хлебом, ароматными булочками и вафлями, только что доставленными прямо из пекарен; этот запах смешивался с более тяжелым мясным духом, шедшим от колбас и окороков, а также битой домашней птицы, сложенной в большие плетеные корзины в глубине подводы. Вторая повозка всего полчаса назад въехала в столицу через заставу Трех сержантов: она прибыла из фермы в Нейи́, где управляющий барона закупал свежие яйца, густые сливки в горшочках и превосходное масло. Сам управляющий, старик Одило́н Вуазе́ль, лично спустился во двор, чтобы осмотреть груз – несколько дней тому назад у барона поселились знатные гости, и Вуазелю не хотелось ударить в грязь лицом.

Пока слуги разгружали телеги, Вуазель бегло осмотрел двор. Неприметный парень, спрыгнувший с первой повозки, перехватил его взгляд и поднес руку к шляпе, словно намереваясь снять ее в знак приветствия. Что-то в этом жесте вежливости привлекло внимание управляющего. Возможно, он просто узнал парня; во всяком случае, он тут же подошел к нему. Тот окончательно сорвал шляпу с головы и низко поклонился.

— Якоб? Вы?..

— Доброе утро, господин Вуазель! — отозвался Якоб елейным тоном. — Рад видеть вас в добром здравии. Тут дело вот в чем: папаша Огюстен попросил меня передать вам записочку. Это по поводу текущего счета. Не извольте беспокоиться: папаша Огюстен знает, что господин барон всегда платит аккуратно.

И парень сунул в руки управляющему сложенный втрое листок довольно грязной бумаги.