Весь Роберт Маккаммон в одном томе. Компиляция (СИ) - МакКаммон Роберт Рик
Возможно, думала она, таким образом Октавий просто пытается заставить меня снаружи выглядеть столь же уродливо, сколь он сам уродлив внутри.
Она не хотела об этом думать. В который раз она предпочла забыться, полностью отдавшись акту волшебной любви с Михаилом. Они целовались, тела их пламенно соприкасались, и они игриво покусывали друг друга в губы, а животные в клетках заинтересованно наблюдали за ними, словно это было особым представлением для них одних.
Наконец, когда нетерпеливая дрожь пробежала по телам обоих любовников, Девора зажмурилась и позволила себе закричать от наслаждения, в то время как Михаил оказался снаружи и оставил свою белую подпись на влажных волосах между ее бедрами.
Резко выдохнув, она уткнулась ему в плечо в золотом свете единственной свечи, затем они легли рядом и обнялись.
— Октавий на этот раз так рассвирепел, что обещал убить меня, когда проснется, — призналась она. — Как я могу освободиться от него? Как освободиться от такого безумца, как он?
Некоторое время Михаил молчал. А затем:
— Я поговорю с ним, — отозвался он.
Девора вздрогнула, нервно покачав головой.
— Даже не думай, разговором ничего не решишь! Октавий Злой понимает только насилие, поэтому, если хочешь мне помочь, лучше застань его спящим и разнеси ему голову первым предметом, что попадется тебе под руку! Только так я смогу избавиться от него. Только так мир может быть избавлен от него. И я буду свободна… впрочем, вряд ли я успею решить эту проблему. Если он убьет меня, как только проснется… Боже, я не знаю, что будет дальше!
Она прижалась головой к плечу Михаила и заплакала. Он лежал рядом, молча гладя ее. Лицо его было мрачным, губы плотно сжались. Затем, когда девушка успокоилась, он поднялся, быстро надел свою мешковатую одежду и сказал:
— Я все же пойду и поговорю с ним.
На этот раз Девора ничего не сказала.
— Не волнуйся, я скоро вернусь, — пообещал он, и девушка не понимала, как он может быть так уверен. Неужто ему невдомек, что безоружный худощавый юноша с помощью одних лишь кулаков не сможет сладить с грудой мышц борца, который никогда не проигрывает?
Однако Михаил, все такой же самоуверенный, спешно вышел из палатки, ведомый своей срочной миссией.
Какое-то время Девора ждала.
Затем встала и надела свое серое с заплатками платье, казавшееся ей предательски уродливым на фоне синего шедевра, что подарил ей ее небесный ангел. Однако в сердце ее горело теперь и другое чувство. Ревность. Поэтому она знала, что сегодня прекрасный мальчик получит тяжелый жизненный урок: не смей держать за руку Золли и стоять рядом с ней, раз ты принадлежишь мне! Не улыбайся ей, не смейся глупым шуткам этой мелкой суки, потому что ты мой! Ты думаешь, я не вижу, что вы делаете? Я могла бы пронзить сердце Золли ножом и провернуть его сотню раз, но вместо этого я использую лезвие по имени Октавий Злой, провалиться мне на моем цыганском месте!
Да, подумала она. Ее глаза прищурились, лицо исказилось выражением несдерживаемой ярости. Ревность… о да, ревность — тот самый недуг, с которым она никогда не могла справиться. Да, иди, поговори с ним. Он уже должен проснуться. Пойди, поговори с его кулаками, потому что я предупредила его, что ты был и остаешься воришкой и собираешься прийти, чтобы украсть его деньги в ночной тьме!
А я выживу, убеждала она себя. Выживу, как и всегда выживала. Переживу все удары, потому что знаю, что он бьет меня исключительно из страстной любви, когда овладевает мною!
Она знала, что Михаил приводил сюда и Золли. Прямо сюда, на то же самое любовное ложе. Она знала, что вместе они, должно быть, смеялись над ее глупостью, потому что Девора позволила себе поверить, будто молодой Михаил увлечен ею одной и не заботится больше ни о ком.
О нет, никто не заботился о ней по-настоящему. Только Октавий Злой.
Они были предназначены друг другу.
Девора вышла из палатки медленно и грациозно, словно во сне, миновала весь проделанный путь обратно по затемненной дороге Великого Белого Пути, чтобы вновь войти в свой цыганский передвижной дом, в котором ее дражайший супруг уже должен был вбить правосудие в голову этого злого мальчишки.
Как говорится, чужая душа — потёмки. О, она не сомневалась, что душа Михаила очень темна, и внутри нее живет необузданная дикость, и эту дикость она не собиралась делить ни с одной другой женщиной в цирке, особенно с этой замарашкой Золли.
Дверь прицепа была открыта. Широко открыта. А внутри царила лишь темнота.
Девора поднялась по ступеням и вошла внутрь, мягким и осторожным окликом позвав своего мужа. В непроглядной тьме послышалось чье-то дыхание — резкое и жесткое. Отчего-то девушке показалось, что здесь сильно несет псиной.
Несколько секунд у Деворы ушло на то, чтобы нашарить спички и зажечь свечу возле двери. Пока дрожащие руки не слушались ее, она продолжала тихо звать мужа. Наконец, фитиль зажегся, она резко развернулась со свечой в руке… и увидела кровь.
Что ж, подумала она, справедливость восторжествовала. Может быть, мальчик и не заслужил такой жестокости, и все же…
Она слабо улыбнулась и уже начала продумывать, что расскажет своему мужу о том, где была, и остановилась на версии с прогулкой по ночному цирку под луной. Иногда она рассказывала ему всякие истории по ночам, потому что, просыпаясь от своего хмельного сна, он нередко плакал, как ребенок.
Следуя за светом свечи, Девора увидела красную массу на полу прямо у своих ног… похожую на мускулистую руку, вырванную из плечевой сумки… и на ногу, разодранную когтями какого-то животного так, что через рассеченную кожу и мышцы виднелись белые кости.
На полу валялась перепачканная кровью одежда. Девора уже видела эту одежду сегодня. Она снимала эту одежду сегодня…
— Октавий? — дрожащим и слабым шепотом позвала она мужа, защитника и похитителя ее сердца. Ответа не было.
Свет свечей очень скоро выхватил из темноты очертания головы на кровавых половицах. Горло было вскрыто, массивный подбородок поджался, а в глазах застыло выражение неконтролируемого ужаса. На одной руке, плечевая часть которой была изорвана в клочья, был заметен посиневший от ударов сжатый кулак.
Девора собиралась закричать, когда что-то вдруг зашевелилось где-то в темноте, куда не проникал свет.
Он заговорил с нею из темноты. Она не понимала, что он говорит, потому что голос больше походил на рычание. Словно какое-то животное внезапно захотело заговорить человеческим голосом. А затем он повторил, и теперь слова произносил уже человек:
— Ты свободна, — сказал он. А затем произнес это снова. — Свободна.
Девора покачала головой и пролепетала нечто бессвязное. Она не хотела быть свободной. Она не знала, как быть свободной. Она знала только, что муж бил ее из большой любви, а любил он ее по-настоящему сильно. Он хотел, чтобы она была выносливой женой, чтобы стала подобием великого человека, коим являлся он сам. И фильм о его жизни… она должна была сниматься в нем вместе с ним, чтобы они вместе стали звездами кинематографа, чтобы все девки в их деревне смотрели и кусали себе локти от зависти. Октавий обещал Деворе фильм. Обещал, что кинокартина обязательно родится, как только он заработает достаточно денег.
И тогда вся жизнь была бы в радость, потому что огромное количество людей позавидовало бы ей. Но теперь… теперь…
Свет выхватил руку из тени, эта рука тянулась к Деворе. Она казалась не совсем человеческой… но будто бы менялась на глазах, шерстяной покров втягивался обратно в кожу…
— Я тебя люблю, — прошептал мальчик.
С искривленных губ Деворы сорвалось одно единственное слово.
Это слово: Убийца.
И она повторила это — уже громче.
— Убийца!
Глаза ее испуганно округлились, и она позволила крику прорваться наружу, вовсе не боясь, что это разбудит все цирковое поселение. Они имеют право знать, что здесь произошло убийство.
