Александр Плетнёв - Последний довод павших, или Лепестки жёлтой хризантемы на воде
— Валяй!
Не прошло и минуты как командование вышло на командира спецгруппы:
— Эй, парни! «Аллигатор-9»!
— Слушаю, сэр.
— Поздравляю Тайлер, вы взяли как минимум одного генерала. Обеих в Форт-Майер.
— Одного можем не довезти — тяжёлое ранение.
— Не ваша забота «Девятый». Выполнять.
Рейнджеры шныряли в окрестностях, выискивая возможно затаившегося противника. Вертолёты были только на подходе. Лейтенант Том Тайлер приказал, как только сядут, грузить пленных в отдельный вертолёт. А ещё надо было уложить своих раненых.
— Сержант, остаёшься за главного. Я беру Ричи, надо этих двух субчиков в Вашингтон доставить.
— Сэр, да этот с ногами вряд ли дотянет, мы его пока перебинтовывали ещё ничего, а пока сюда дотащили, думали всё — окочурится.
Лейтенант взглянул на пленных японцев. Один стоял, с трудом поддерживая равновесие — щиколотки ног у него были коротко связаны верёвкой, другим её концом были связаны руки спереди, и любое движение давалось ему с трудом. У него было немолодое, худое, измождённое лицо. Темные сверкающие глаза смотрели на солдат с открытым вызовом. Второй лежал прямо на асфальте, так и не приходя в сознание — взрывом гранаты ему посекло все ноги, и он видимо потерял много крови. Его даже связывать не стали.
Послышался звук приближающегося вертолёта.
— Ого! Вам просторно будет, — сказал сержант.
Тайлер оглянулся и почему-то недовольно буркнул:
— Для целого генерал — целый «вагон», твою мать.
Пилот виртуозно втиснулся между домами. Едва машина коснулась колёсами асфальта, и турбины засвистели на малых оборотах, кто-то из экипажа выскочил наружу, окинув взглядом обстановку, побежал к стене дома, на ходу расстегивая ширинку.
— Давай их в вертолёт, — приказал лейтенант, перекрикивая работающие турбины.
Сержант, заглянув в грузовой отсек геликоптера, присвистнул и заорал:
— Сэр, да тут места едва для двоих будет!
Вернувшись к пленному он, пнул его прикладом, так, что тот не удержавшись на ногах, упал на колени, — ну, пошёл! Эй, парни, тащите это мясо в вертушку!
Появился справившийся со своими делами пилот с вертолёта, представился, поздоровался, руку тактично не протягивая.
— Эй, парни, кого вы выловили, что меня сорвали с рейса, не дав даже разгрузиться?
— Генерала узкоглазого, — ответил лейтенант, — а чем забита ваша «Лягушка»?
— Самураи рассеялись по всей восточной части города. Ребята из 3-й пехотной зажимают их, те огрызаются как сумасшедшие, и лезть под пули рейнджеры не особо торопятся, вот и подтянули «стопятки». А у меня на борту снаряды.
— Они же разнесут полгорода.
— А мне какое дело!? Гражданских не всех конечно эвакуировали, но, сам понимаешь — война.
Лейтенант отстранённо кивнул, как бы соглашаясь и развернувшись, хлопнул по плечу рядового:
— Ричи, давай в грузовой отсек, я к пилотам в кабину!
Капитан Окияма очнулся от тупой, ноющей боли в ногах. Он помнил последние минуты боя, но потом всё обрывалось яркой вспышкой в глазах. Сейчас царил полумрак, он лежал на гофрированном полу, вокруг всё было заставлено ящиками, ощущалась вибрация, и он сначала подумал, что находится в машине. После близкого взрыва в ушах стоял шум, но постепенно слух возвращался и по характерному звуку, понял, что это вертолёт. Он попробовал шевельнуться и, сцепив зубы, застонал от дикой боли.
«Если это вертолёт — значит плен! Плен — позор»! — Коротко обожгли болезненные мысли. Он вдруг обнаружил, что не связан. Попробовал приподняться, но чуть не потерял сознание — казалось, боль пульсирующими толчками проникает прямо в голову. Полежав некоторое время, и дождавшись когда нервные импульсы превратятся в ноющую, почти привычную тупую ломоту, двинулся вперёд. Каждое движение заставляло до зубовного скрежета сжимать челюсти. Боль отвлекала, затмевала сознание, мешала соображать, к тому же капитан чувствовал постоянное головокружение и тошноту.
Ему все же удалось протиснуться вперёд и заглянуть в небольшой просвет между ящиками. Капитан увидел сидящего вполоборота американского солдата, автомат лежал у него на коленях, сверху оружия покоилась каска. У его ног скрючившись, лежал связанный генерал.
Окияма даже не учитывал, что приставленный для охраны солдат может быть не один, и за ящиками американцы могли расположить целый взвод — слишком узкой была щель, что бы правильно оценить расстановку сил. У него было одно желание — напасть, задушить голыми руками, убить или умереть самому, лишь бы не попасть в плен. Он обшарил себя, но не нашёл никакого оружия — естественно его обыскали и вывернули все карманы. У него уже стал вырисовываться план, но бросаться на вооружённого здоровенного парня голыми руками было глупо. Капитан обшарил глазами небольшой объём открытого пространства, в котором его заточили. Взгляд сразу наткнулся на огнетушитель, висящий на стенке борта. Вроде бы не высоко — полтора метра от пола, но для того что бы до него дотянуться, надо встать на ноги. Капитан, теряя потливую влагу, подполз к борту. Сгоняя муть с глаз, оценил, как быстрее снять огнетушитель с крепления, одной рукой схватился за край ящика, другой за поперечное ребро обшивки, сконцентрировался и силой дёрнул себя вверх, на мгновенье став на обе ноги, схватился за красный цилиндр огнетушителя.
Всё-таки он потерял сознание. Очнулся он снова на полу, лёжа на спине, в руках зажата добыча. Боль в ногах снова перешла в стадию тупой и опять почти привычной. Правда теперь ещё болел и затылок — видимо при падении он здорово приложился об пол.
«Черт побери! Представляю, какой стоял грохот, когда я упал», — подумал Окияма, но добравшись до своего наблюдательного пункта, увидел, что американец, как ни в чём небывало жуёт свою жвачку.
«Как хорошо, что эти вертолёты такие шумные»! — Капитан вытер мокрое от пота лицо, теперь можно попробовать осуществить задуманное.
С его стороны ящики располагались пирамидой. Капитан решил взобраться наверх и уже сверху просто свалиться на солдата, огрев его по голове тяжёлым огнетушителем. Сложней всего было залезть на первые два ящика составленные вместе. Для этого надо было снова становиться на ноги. От одной только этой мысли, Окияму прошибал холодный пот. Он так волновался, что чуть не позабыл про своё орудие убийства, оставив его на полу. На его удивление второй подъем на покалеченные ноги обошёлся без опасной потери сознания, лишь при сдерживаемом мычании запузырились слюни меж крепко сжатых губ.
Дальше при всей осторожности капитана события развивались стремительно. Его чуть не выдал лежащий на полу генерал, округливший глаза и даже издавший удивлённый возглас при виде свесившегося над американским солдатом Окиямой. В последнее мгновение рейнджер поднял голову вверх. Удар огнетушителем, ломая переносицу, пришёлся прямо по носу, далее сверху навалился, сверкая безумными глазами японец.
Проход к кабине пилотов был чертовски узким, и крупный мужчина вряд ли бы пролез. Даже генералу Курибаяси, который, как все азиаты не отличался крупными габаритами, пришлось скинуть китель, что бы протиснуться между ящиками. Позади остались, придушенный янки и приготовившийся умереть почти счастливый капитан Окияма.
Генерал осторожно, боком, держа на вытянутой руке автомат, пробирался вперёд.
У него не было никакого плана, он просто ворвавшись в кабину открыл стрельбу, убив первым, сидящего с краю лейтенанта рейнджеров, потом пули впились в спины пилотов.
Вертолёт уже шёл со снижение в режиме горизонтального скольжения. Один пилот безвольно развалился в кресле, роняя с откинутой в сторону руки капли крови, второй лётчик упал лицом вперёд на панель приборов.
Свистя турбинами, вертолёт прошёл над базой. Оператор аэродрома по радиосвязи пытался докричаться до экипажа, потом забил тревогу, доложив о нештатной ситуации. Вертолёт, выписывая небольшую дугу, прошёл над рекой Потомак, пролетел над мостами, внизу уже простилалась Национальная аллея — низколетящая машина едва не цеплялась за деревья. Внизу отдавали запоздалые команды на уничтожение нарушителя. Генерал-лейтенант Курибаяси даже и не думал хвататься за ручки управления вертолётом, не потому что понимал бессмысленность этой затеи — он уже принял свою смерть как данность. Жизни осталось — всего ничего. Он достойно сражался, его взяли в плен, но он убил своих тюремщиков, теперь с честью примет и смерть.
Когда в лобовом стекле кабины показался подсвеченный приглушёнными огнями в опустившихся сумерках купол здания Белого дома, и всё это строение неумолимо и быстро приближалось, он подумал, что только божественные силы могли сделать так, что неуправляемая, начинённая взрывчаткой машина падала прямо на символ американской власти.
