Юрий Брайдер - Особый отдел и пепел ковчега
— Между прочим, я пришёл не к вам, — холодно ответил Кондаков.
— Не знаю, к кому ты пришёл, но базарить будешь со мной. Я эту хату давно забил. И не путайся у меня под ногами! — Он хлопнул стакан водки, не то заводя себя, не то, наоборот, успокаивая.
— Советую не нарываться на неприятности, — всё тем же ровным голосом сказал Кондаков. — Я взгляну на фотографии и сразу уйду.
— Нет, ты уйдёшь прямо сейчас. — Лапа Кузи-Феди легла на плечо Кондакова. — Или санитары морга вынесут тебя ногами вперёд.
— Видит бог, я этого не хотел. — Старый опер возвёл глаза к потолку.
Спустя мгновение Кондаков уже тыкал наглого молодчика головой в кухонную раковину, заросшую изнутри жиром почти на полпальца. Повторив эту процедуру несколько раз подряд, он, не поднимая лишнего шума, выволок противника на лестничную площадку.
Волосы Кузи-Феди слиплись в колтун, лицо лоснилось, словно от косметической маски, а к носу прилип раздавленный таракан. Руками, вывернутыми за спину, он даже шевельнуть не мог, зато интенсивно облизывался, словно вернувшийся с прогулки кот.
— Подыши пока свежим воздухом. — Такими словами Кондаков напутствовал зарвавшегося сердцееда. — И постарайся полчасика не появляться. Иначе в следующий раз я тебя заставлю говно из унитаза жрать.
Пока Кузя-Федя катился вниз по лестнице, он вернулся в квартиру, всего на минуту опередив Сопееву, отыскавшую-таки увесистый семейный фотоальбом.
— А где же Кузя? — всполошилась вдова, не замечая, что раковина вычищена почти до блеска.
— За водкой пошёл, — как ни в чём не бывало ответил Кондаков. — Мало ему показалось...
— Что же он меня не предупредил? Я бы селёдочки заказала.
— Сказал, что принесёт. И селёдочки, и колбаски, и марципанов.
— Ну тогда ладно, — сразу успокоилась Сопеева. — А мы тем временем фотки посмотрим.
Снимков покойного генерала в альбоме оказалось сравнительно немного, причём детские и юношеские отсутствовали напрочь, словно бы эту пору жизни он провёл где-нибудь на необитаемом острове. Самая ранняя из сохранившихся фотографий изображала Сопеева уже в капитанском звании.
Зато карточек хозяйки хватало с избытком. Часть из них даже на страницах альбома не уместилась. И что интересно, в молодости она действительно была красавицей — тоненькой, гибкой, с огромными глазищами. И куда только всё это потом девалось? Во всяком случае тщедушный и насупленный Сопеев выглядел рядом со своей суженой словно гном подле Белоснежки.
В генеральской форме бывший сталинский охранник снялся всего три раза — на фоне дивизионного знамени, на броне танка и в обнимку с представительным усатым маршалом; скорее всего, Семеном Востроуховым.
Тут Кондакову как по заказу попался групповой фотоснимок семейства Сопеевых — муж, жена и двое сыновей-подростков. Супруг, словно сказочный Кашей, со дня свадьбы ни на йоту не изменился, зато у супруги наметился второй подбородок и исчезли ключицы, поглощённые буйной плотью. Один из мальчиков, по-видимому, старший, был точной копией Востроухова в масштабе два к одному. Только что усов и маршальских звёзд не хватало.
— А это, стало быть, детки ваши? — поинтересовался Кондаков.
— Да, — не без гордости подтвердила Сопеева. — Толя и Коля. — Она пальцем показала, кто есть кто.
Мельком взглянув на обратную сторону снимка, где были проставлены даты рождения детей и взрослых, Кондаков убедился, что первенец Толя появился на свет в тот же год, когда состоялась свадьба. Или Сопеев не любил откладывать важные дела в долгий ящик, или взял невесту уже с приплодом.
— Так говорите, с везеньем в этой жизни туго? — Ещё раз оглянувшись по сторонам, будто бы надеясь увидеть в каком-нибудь захламлённом углу волшебное сияние бетила, Кондаков стал собираться восвояси.
— А нам его и не нужно! — махнула рукой Сопеева. — Выдумки это. Кошелёк нашёл — значит, повезло. Тогда и кирпич на голову тоже надо считать везением. Уж лучше жить спокойно, без всяких крайностей. Было бы здоровье да выпивка с закуской, а всё остальное — чепуха на постном масле.
Выходя из подъезда, Кондаков нос к носу столкнулся с Кузей-Федей. Вчистую проиграв первый раунд, тот жаждал немедленного реванша, ради чего даже вооружился неизвестно где взятой бейсбольной битой.
Кондаков, ожидавший нечто подобное, успел юркнуть обратно в подъезд. Удар пришёлся по дверному окошку, и осколки стекла, подобно шрапнели, брызнули внутрь. На физиономии Кондакова, и без того исцарапанной при утреннем бритье, появилось несколько новых, обильно кровоточащих порезов.
— Это уже чересчур, — вытирая рукавом кровь, сказал Кондаков. — Ты, парень, переборщил.
Воспользовавшись тем, что разъяренный Кузя-Федя забыл об элементарной осторожности, Кондаков подпустил его поближе, а затем резко распахнул дверь. Отброшенный назад, хулиган еле устоял на ногах, что позволило Кондакову, проворно покинувшему своё укрытие, ухватиться за другой конец биты.
Вместо того чтобы во избежание грядущих неприятностей пуститься наутёк, Кузя-Федя, словно последний идиот, пытался вырвать своё оружие из чужих рук. За это он был наказан зубодробительным ударом прямо в розовые уста (следует заметить, что в свои лучшие годы Кондакову случалось и фанерные щиты кулаком пробивать).
Пока Кузя-Федя копошился на земле, раз за разом пытаясь подняться, Кондаков рассматривал биту, ставшую, так сказать, его боевой добычей.
— Проклятая глобализация! — в сердцах промолвил он. — Мало нам героина, сникерсов и памперсов, так ещё и дубинки из-за рубежа стали импортировать... Ну и жизнь настала! Ведь мы в свои юные лета с городошными палками не бегали, хотя ими тоже можно было головы разбивать.
В то время как Кондаков ломал биту, для удобства засунув её в решетку ливневой канализации, Кузя-Федя наконец-то утвердился на ослабевших ногах. Дабы не мозолить глаза оборзевшему ветерану, ему бы следовало сейчас поспешно ретироваться, но он, шатаясь, устремился в подъезд, под защиту любимой.
Это окончательно определило планы Кондакова, ещё только начавшие кристаллизоваться в его голове.
«Чтобы завершить разработку весёлой вдовы и уже больше сюда не возвращаться, надо провести операцию в духе Сашки Цимбаларя, — сказал он сам себе. — Заодно накажем Сопееву за супружескую неверность, а её хахаля — за попытку покушения на должностное лицо».
Прямо через улицу находилось здание, где под одной крышей располагались аптека и фотоателье. Туда Кондаков и направился.
В аптеке он с помощью провизора заклеил пластырем порезы на лице, сразу став похожим на престарелого гопника, а в фотоателье попросил моток ненужной пленки.
— Только обязательно горючей, — добавил Кондаков. — И порежьте, пожалуйста, кусочками по двадцать сантиметров.
— У нас тут не гастроном, — ответила девушка-фотограф, но просьбу окровавленного орденоносца всё-таки выполнила.
Не сходя с места, Кондаков завернул пленку в несколько слоёв плотной бумаги, оставив снаружи кусочек фитиля. Получилось что-то, отдалённо напоминавшее длинный и узкий пакет.
— «Дымовуху» делаете? — догадалась девушка, когда-то и сама развлекавшаяся в школе подобным образом.
— Ага, — подтвердил Кондаков. — Сейчас по Кутузовскому проспекту госсекретарь США поедет. Хочу ему за Саддама Хусейна отомстить.
— Что вы говорите! — воскликнула девушка. — А в утренних новостях об этом ничего не сообщалось.
— Он к нам с неофициальным визитом. По пути из Тегерана в Минск.
Кондаков, настроенный самым решительным образом, устремился к дому, где проживала вдова, а девушка-фотограф, достав из тайника нацболовское знамя и пачку китайских петард, бросилась искать частника, который согласился бы в пожарном порядке доставить её на Кутузовский проспект.
На цыпочках подкравшись к нужным дверям, Кондаков приложил ухо к замочной скважине. Голосов и звона посуды слышно не было, зато ритмично скрипела кровать. Сопеева врачевала своего подбитого дружка самым доступным для женщины способом. И, похоже, положительные результаты уже появились. Стоны, издаваемые Кузей-Федей, имели сейчас совсем другую интонацию, чем полчаса назад.
Вскоре скрип пружин прекратился, в глубине квартиры стукнула дверь и в водопроводных трубах загудела вода. Кто-то из любовников принимал душ.
Пробормотав: «Пора!» — Кондаков поджёг пакет и, дождавшись, когда пламя доберётся до плёнки, сунул его под дверь вдовушкиного жилища, для пущей надёжности законопатив щель ковриком для ног.
Не прошло и минуты, как из замочной скважины вытекла струйка сизого, вонючего дыма, а в квартире раздались приглушённые вопли: «Горим! Горим! На помощь!»
Кондаков, дабы сохранить инкогнито, поднялся этажом выше и приготовился наблюдать предстоящую душераздирающую сцену, так сказать, из галёрки. Впрочем, в случае непредвиденных осложнений он всегда был готов прийти на помощь.
