Сергей Калашников - Снайпер. Дара (СИ)
«Он же ожидает предложения взятки!» — сообразила Дара. — «И ведь не стесняется, гад такой, двух посторонних».
Денег у неё, по-прежнему, не было ни гроша, поэтому оставалось только скромно молчать. И осматриваться.
Крашеные унылой масляной краской стены указывали на то, что здание это очень старое. Луч солнца, пробивающийся сквозь расположенное под потолком небольшое полуподвальное окошко, смешивался со светом люминесцентных ламп, отчего возникало неприятное, дёрганное ощущение. Древний зелёный сейф у стены и четыре двери, кроме входной.
— И как же зовут нашу новую постоялицу? — устав ждать посула, усатый погрустнел, потерял радушие и теперь явно спешил поскорее закончить с неизбежными формальностями.
— Дарья Руслановна Морозова, — никакого смысла хитрить не было. При современных средствах связи любой чиновник может за долю секунды добраться до её «досье» и сличить хоть фотографию, хоть отпечатки пальцев. Да любые биометрические данные. Но усатому это не потребовалось, он спросил только дату и место рождения, после чего, заглянув в служебные визоры, расписался в толстой книге вместе с провожатыми. То есть, засвидетельствовал принятие задержанной под свою опеку.
Щелкнул замок наручников, отпуская запястья. Провожатые так же молча покинули помещение, а усатый ворчливо завозился с ключами.
— Ишь, носы позадирали, губы оттопырили и важность свою выпятили, — это явно в адрес капитана Семёнова и его напарника. — Как же, как-же, исполнители. Им-то за твою поимку премиальные капнут, а ты для меня даже малой денежки пожалела! — это уже в адрес Дары.
— Так нет у меня бабла, — непонятно, почему ей ни капли не весело?
— На травку, небось, всегда найдётся.
И что, прикажете, отвечать?
* * *В камере сидело человек пятнадцать. Впрочем, некоторые лежали. Лавка была устроена вкруговую вдоль всех стен, и некоторым досталось достаточно места, чтобы вытянуть ноги и вздремнуть. Поздоровалась и выслушала несколько ответов. Свободное местечко тоже нашлось. Публика, кстати, разноплановая: любые возрасты и манеры одеваться. От «бабулек», до «пигалиц». Против ожиданий, никто не попытался к ней приставать или учить правилам. Может быть, сыграла свою роль камуфляжка и берцы? Она ведь не переодевалась в цивильное, а так, в чём ходила в учебке, в том и угодила прямо сюда.
Вместе с рюкзачком. С рюкзачком! Хм, слышала она, что при помещении «клиента» в каталажку, его «освобождают» от всех вещей, которые описывают и прячут в сейф. Могут и обыскать, кстати. А тут записали имя и заключили под стражу.
Надо подумать. Куда это её засунули? Что за исполнители, и откуда вообще, взялись на её голову эти парни в коптере?
Открыла рюкзак, у неё тут были прихвачены крекеры на дорожку. Достала пачку, вскрыла и пустила по кругу. Ну принято было в детдоме делиться, а тех, кто жрал под одеялом, били.
— Ты откуда вся такая военная? — поинтересовалась тётка самого пролетарского вида.
— Учебку закончила, а тут вдруг барабан, фанфары и добры молодцы из Иммиграционного Департамента.
— У всех одно и то же, — подвела итог девушка лет двадцати пяти. — Только, кажется, начинает всё налаживаться. Вроде, и работу себе приличную подыщешь, и устроишься более-менее, как откуда ни возьмись, прилетают выдворители, хватают под белы рученьки и волокут прямиком к трапу прямого рейса на родную планету.
— А когда нас отправят? — поинтересовалась бомжеватого вида среднего возраста тётушка, устроившаяся у самого окна.
— Рейсы каждый день, — вздохнула та, у которой что-то налаживалось. — Только бы выходные пережить, завтра да послезавтра.
* * *Туалет был в глубокой нише со входом прямо из камеры, отгороженный от нее скрипучей решеткой. Эта крохотная выгородка являлась единственным местом, где можно ненадолго остаться одной. Потому как стоило туда сунутся еще кому-нибудь, как перед камерой мигом появлялась пара крепких охранниц — видимо вход в место размышлений контролировала камера от двери, про другие варианты думать не хотелось.
Еду приносили трижды в день в одноразовых упаковках. Скудные пайки, безвкусные и безликие, хотя и с претензией на какое-то оформление блюд. Матрасов, постельного белья и других излишеств здесь не наблюдалось. То есть даже на тюрьму это заведение не тянуло. Не чувствовалось и усидевшегося коллектива заключённых, где роли распределены, а статусы установлены. Напоминало это сообщество случайных попутчиков, собранных вместе по воле случая.
Одна девица попыталась согнать бабульку с рублёвого места, где можно было вытянуть ноги вдоль лавки, но Дара просто посмотрела на неё, и зарождающийся конфликт рассосался. Тоска, разговоры за жизнь, от которых на душе становится противно, жалобы на судьбу, на чужую подлость или равнодушие властей предержащих. Мимолётное хвастовство, после которого обязательно следует самообличение. Дара стискивала зубы, чтобы не заскрежетать ими от надоевшего хуже горькой редьки переливания из пустого в порожнее.
Через два дня, на третий, не дав разлепить глаза после полубессонной ночи в сидячем положении, её вызвали на «собеседование».
* * *— Ну-с, милая барышня! Отчего, скажите на милость, вы не изволили явиться в отделение Иммиграционного Департамента для оформления продления разрешения на дальнейшее присутствие в метрополии?
Во барабанит! Дара только плечами пожала. Нечего ей ответить.
— Вот в том-то и дело, что у вас нет никакого формального основания оставаться долее в стране. И возвращаться на родину не желаете. Что же, если вам нечего к этому добавить, — длинная пауза, видимо в ожидании встречного предложения, — то часа через четыре Вас доставят прямо к трапу вертикальника, убывающего рейсом Земля-Прерия. До тех пор — ступайте в камеру.
Дара уже сообразила, что попала в лапы какой-то государственной структуры, действующей не в точности по букве самого демократического в мире законодательства, и даже не в его духе. Тут работает, с одной стороны, стремление поскорее выдворить как можно больше людей куда подальше, а с другой — закреплённые конституцией свободы, декларирующие невозможность чего бы то ни было подобного без желания выдворяемого.
Знай она хорошенько статьи и параграфы, могла бы легко выкрутиться. Но, увы, юриспруденция сейчас настолько запутана, что спорить с этим чинушей бесполезно. Он сделает её одной левой, даже если будет трижды неправ.
* * *— Морозова! На выход. С вещами, — голос одного из охранников вывел Дару из состояния задумчивости. Кивком попрощавшись с сокамерницами, она подхватила рюкзачок и через минуту снова стояла в кабинете чиновника.
— Что же Вы, милочка, ничего мне не сказали о контракте? Ваш работодатель направил к нам адвоката, — мужчина кивнул в сторону неприметного человека, устроившегося на стуле у стены. — Извольте немедленно приступить к работе.
— Боюсь не все так просто, — сказала неприметная личность, и вытащила из старомодного кейса толстенную пачку бумаги. — Раз факт незаконного задержания и попытки депортации госпожи Морозовой можно считать доказанным, то мы предъявляем претензии за срыв сроков начала выполнения контракта, моральный вред и отрицательный гудвил. Начнем, пожалуй, с недополученной прибыли?
Еще недавно богоподобное лицо чиновника приобрело затравленное выражение. Кажется, этим двоим еще долго будет не до нее. Неприметный тип пересел к столу. Бубнеж с непонятными словами нарастал как девятый вал, грозя утянуть «незаконно задержанную» в бездонную пучину цифр и параграфов.
— Так я пойду? — потерявшая связь с реальностью парочка подняла головы. Два взгляда — азартный и тоскливый, одинаково недоуменно воззрились на нее. Создалось впечатление, что оба с трудом пытаются припомнить, кто она такая и что здесь делает.
— Конечно, — радушно улыбнулась неприметная личность, не дав раскрыть рот хозяину кабинета. Он уже явно чувствовал себя главным. — Сразу, как выйдите из здания, налево, там вас давно ожидают. А мы тут пока решим еще парочку вопросов…
— Кстати о птичках, — едва взявшаяся за ручку двери Дара, решила еще раз напомнить о своем существовании, — у него тут полна коробочка — в одной моей крынке было двадцать человек. И думаю, что минимум у половины «основания» столь же весомые как у меня.
Взгляд неприметной личности полыхнул радостью, а вот чиновник приобрел видок из серии «краше в гроб кладут».
— Вы конечно понимаете, — с деланным сожалением произнесла неприметная личность, разводя руками, — что мое дело — только интересы госпожи Морозовой. Но вы ведь знаете, как сильна в наших кругах коллегиальность? Думаю…
Закрывшаяся дверь отсекла остаток разговора и вообще весь этот не слишком приятный кусок жизни. Может ей и не удалось помочь своим бывшим уже сокамерницам, однако оставалась надежда, что у следующих жертв этой конторы будут более тщательно проверять право остаться на Земле.
